Читать интересную книгу Известие о похищении - Габриэль Маркес

Вначале сторожей трудно было различать, заложницы видели только маски, в которых все казались на одно лицо. Со временем выяснилось, что маска скрывает только лицо, но не характер человека. За куском тряпки живет личность со своими особенностями и неповторимым голосом. Более того, у каждой маски была душа. И узницы невольно делили одиночество плена с этими масками, играя с ними в карты и домино, решая кроссворды и разгадывая загадки из старых журналов.

Даже строго соблюдавшая тюремные правила Марина не оставалась равнодушной. Одни сторожа ей нравились, других она откровенно ненавидела, придумывала и распускала о них коварные сплетни, натравливала их друг на друга, рискуя нарушить гармонию плена. Все должны были участвовать в ее интригах, и все в них участвовали.

В первый месяц плена среди охранников был один, страдавший внезапными припадками бешенства. Его звали Барабас. Он обожал Марину и выполнял все ее прихоти, но с первого дня люто возненавидел Маруху. Во время припадков он пинал телевизор или стучал головой о стены.

Но больше других запомнился худой молчаливый парень почти двухметрового роста, который поверх маски натягивал еще и темно-синий капюшон спортивной куртки, придававший ему вид ненормального монаха. Его так и прозвали: Монах. Он подолгу сидел с опущенной головой и думал о чем-то своем. Он охранял Марину с первого дня, и она относилась к нему с симпатией. Он, со своей стороны, привозил ей из отпуска разные подарки, например, пластиковое распятие на простенькой ленточке, которое Марина сразу повесила на шею. Она единственная видела его лицо, поскольку до появления Марухи и Беатрис охранники не носили масок и не скрывали своих имен. Марина видела в этом знак того, что ей не суждено остаться в живых. Ее рассказам о приятном лице и на редкость выразительных глазах этого молодого человека Беатрис охотно верила, замечая, какие длинные, пушистые ресницы видны в отверстиях маски Монаха. Этот парень был способен на добро и зло. Как-то раз он обнаружил на шее Беатрис цепочку с медальоном Девы Марии.

- Цепочки с медальонами здесь запрещены. Отдайте это мне.

Беатрис возмутилась и попыталась протестовать:

- Вы не можете ее отобрать. Это плохая примета, со мной случится что-нибудь ужасное.

Доводы Беатрис вызвали сочувствие, и Монах стал объяснять, что в медальоне может быть спрятано какое-нибудь электронное устройство, передающее координаты места. Наконец он предложил:

- Сделаем так: цепочку оставьте себе, а мне отдайте медальон. Простите, но у меня приказ.

Охранника по прозвищу Золотушный терзала навязчивая мысль, что его убьют, и он холодел от страха. То ему слышались фантастические звуки, то казалось, что его лицо изрезано чудовищными шрамами и преследователи не могут его опознать. Смочив тряпку в водке, он стирал отпечатки пальцев со всех предметов, к которым прикасался. Даже едкие насмешки Марины не могли избавить его от этого наваждения. Порой, проснувшись среди ночи, Золотушный начинал испуганно шептать: "Слышите? Это полиция!" Однажды он задул свечу, и Маруха в потемках так сильно ударилась о дверь туалета, что едва не потеряла сознание. А Золотушный еще и обругал ее за неумение ориентироваться в темноте.

- Заткнись! - не сдержалась Маруха, - это тебе не игра в сыщики-разбойники.

Охранники тоже оказались в роли заложников. Им не разрешалось ходить по всему дому, в часы отдыха они спали в соседней комнате под замком, чтобы не разбрелись. Все они были коренными антиокцами и плохо знали столицу, поэтому, по рассказам одного из них, когда через двадцать-тридцать дней приходило время отпуска, их вывозили в багажнике автомобиля, чтобы они не могли опознать место. Другой надзиратель с опаской утверждал, что по окончании операции всю охрану перебьют и все тайны скроет могила. Начальники в масках и дорогих костюмах появлялись без предупреждения, выслушивали доклады и отдавали распоряжения. Порой эти приказы выглядели нелепо, но и жертвы, и охранники находились в их полной власти.

Завтрак пленницам приносили всегда неожиданно: кофе с молоком и кукурузную лепешку со свиной колбасой. На обед давали фасоль или чечевицу, плавающую в серой жиже, кусочки жирного мяса, ложку риса и стакан лимонада. Стульев не было, и есть приходилось, сидя на матрасе и орудуя только ложкой, так как ножи и вилки запрещались правилами безопасности. Ужинали разогретой фасолью и другими остатками от обеда.

Как уверяли охранники, "майордомо" - хозяин дома, оставлял себе большую часть средств, выделяемых на общее содержание. Сорокалетний крепыш среднего роста, судя по гнусавому голосу и опухшим, заспанным глазам в отверстиях маски, сильно смахивал на фавна. С ним жила маленькая, писклявая женщина со стершимися зубами, вечно одетая в лохмотья. Звали ее Дамарис. Обладая абсолютным отсутствием слуха, она целыми днями с таким энтузиазмом распевала во весь голос куплеты и частушки, что можно было не сомневаться: она еще и пританцовывает.

Тарелки, стаканы, простыни не мыли и не стирали до тех пор, пока пленницы не начинали бунтовать. Туалет открывали всего четыре раза в день, а по воскресеньям, когда хозяева уходили из дома, его вообще запирали, боясь, чтобы соседи не услышали шум воды из бачка. Охранники мочились в умывальник или в сливное отверстие душа. Свою неряшливость Дамарис пыталась скрыть только перед приездом начальства, когда уже отчетливо слышался шум вертолета. С проворством пожарного она тут же бросалась мыть полы и стены струей из шланга. Ежедневно до часу дня она смотрела телесериалы, потом забрасывала в скороварку все, что предназначалось на обед: мясо, зелень, картошку, фасоль... Все это она смешивала и держала на огоне до тех пор, пока не засвистит. Во время частых скандалов с мужем Дамарис выплескивала наружу огромный заряд злости и богатый запас бранных слов, которые порой выходили за пределы воображения. У супругов были две дочери - девяти и семи лет, - которые учились в соседней школе и иногда приглашали одноклассников посмотреть телевизор или поиграть во дворе. Несколько раз по субботам дом навещала учительница, а среди недели шумная компания хозяйских приятелей могла неожиданно нагрянуть и устроить вечеринку с музыкой. В такие дни заложниц запирали на замок, заставляли выключать радио и телевизор и запрещали им даже в крайнем случае пользоваться туалетом.

В конце октября Диана заметила, что Асусену что-то гнетет и тревожит. Она целыми днями молчала, на вопросы отвечала односложно. Сама по себе эта ее удивительная способность замыкаться в себе, особенно при чтении Библии, была хорошо известна. Однако теперь замкнутость сопровождалась нервозностью и необычной бледностью. В конце концов Асусена призналась: уже две недели она подозревает, что беременна. Расчеты были просты: сорок дней в плену, и подряд две осечки. Всплеск радости за подругу сменился у Дианы тягостными раздумьями о возникшей ситуации.

В один из первых приездов дон Пачо обещал, что их освободят в первый четверг октября. Это звучало правдоподобно на фоне очевидных перемен: с пленниками стали лучше обращаться, лучше кормить, предоставили им больше свободы. Потом под разными предлогами дату освобождения несколько раз переносили. После упомянутого четверга сказали, что освободят к девятому декабря, дню выборов в Национальную Ассамблею. Позднее то же самое говорили о Рождестве, Новом годе, Трех Волхвах или чьем-нибудь юбилее, но каждое новое обещание становилось всего лишь крупицей утешения.

В очередной раз дон Пачо приехал в ноябре. Он привез новые книги, свежие газеты, старые журналы и коробки с шоколадными конфетами, рассказал о том, как живут другие заложники. Когда Диана узнала, что их захватил не священник Перес, она загорелась желанием взять интервью у Пабло Эскобара, но не столько ради публикации, сколько для того, чтобы обсудить условия его сдачи властям. В конце октября дон Пачо сообщил, что ее идея одобрена. Однако седьмого ноября по этим планам был нанесен первый смертельный удар: прервав трансляцию футбольного матча между сборной Медельина и сборной страны, агентства новостей сообщили о похищении Марухи Пачон и Беатрис Вильямисар. Хуан Витта и Хэро Бусс, услышав об этом в своей "камере", поняли, что положение - хуже некуда. Стало ясно, что все они - лишь эпизод какого-то фильма ужасов, "фарш", как выражался Хуан Витта. Сами охранники называли их "отбросами", а один в пылу какого-то спора даже крикнул Хэро Буссу:

- А ты заткнись, тебя сюда вообще никто не звал!

Хуан Витта впал в депрессию, отказался есть, плохо спал и потерял интерес к действительности, ухватившись за спасительную мысль: лучше умереть один раз, чем делать это каждый день. Бледный, с затекавшей во сне рукой, он тяжело дышал и часто просыпался. В такие дни он общался только со своими умершими родственниками, которые, как живые, толпились вокруг его кровати. Встревоженный Хэро Бусс устроил скандал по немецкому образцу. "Если Хуан умрет здесь, отвечать будете вы все", - предупредил он охранников. Предупреждение подействовало.