Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ситуация дефицита информации, которая считается главной предпосылкой аттрибуции, типична для познания общественно–политических явлений едва ли не на порядок больше, чем для большинства других сфер человеческой жизни. Причем этот дефицит в современных условиях причудливо сочетается, во всяком случае в обществах, где существует гласность и свобода слова, с изобилием и даже переизбытком информации. Масс медиа обрушивают на «человека с улицы» множество противоречащих друг другу и не поддающихся проверке сведений и объяснений происходящих процессов и событий; в сущности он получает разнородные аттрибуции в готовом виде, и выбор между ними оказывается трудно разрешимой проблемой. Особенно в том, что касается понимания причинно–следственных связей явлений, которое, как мы видели, есть важнейшая функция познавательно–ориентировочной деятельности. Не только массовое, но и научное познание не располагает надежной методологией, пригодной для понимания всей сложнейшей системы этих связей, критериями отбора соответствующей информации. Получается, что обилие информации способно запутать человека, усилить дефицит информации, воспринимаемой как достоверная и обладающая объяснительной силой. «Ничему нельзя верить» — такова довольно типичная реакция массового сознания на этот «дефицит от изобилия». Этот дефицит выражается не только и чаще всего не столько в недостатке фактических сведений, сколько в типичном именно для общественно–политического познания каузальном дефиците (т.е. недостатке информации о причинно–следственных связях явлений).
В условиях каузального «дефицита от изобилия» субъект познания пытается руководствоваться собственным здравым смыслом. В исследованиях каузальной аттрибуции в принципе выявлены возможные варианты даваемых на этой основе объяснений. Во–первых, причины явлений могут приписываться или конкретным людям, или особенностям объективной ситуации. Как показывают экспериментальные исследования, первый путь выбирается в общем чаще: в человеческой психике существует тенденция воспринимать все происходящее в мире людей (в отличие от природного мира) в неразрывном единстве события, акта и действующего лица. С этой точки зрения для персонализации общественно–политических явлений, о которой говорилось выше, существуют глубокая общепсихическая основа. В то же время выявлены некоторые факторы, способствующие приписыванию причин объективной ситуации: оно присуще в частности действующим лицам событий, особенно, когда объясняются причины неудач, невыполнения целей предпринятых ими действий. Хорошо известна склонность политиков, не сумевших реализовать намеченные цели, ссылаться на возникшие перед ними объективные трудности.
Во–вторых, существуют различия в способах приписывания, зависящие от качества и объема доступной информации (или, иными словами, от особенностей информационного дефицита). В известных работах социопсихолога Г. Келли устанавливается различие между приписыванием, происходящим при наличии относительно достаточной и неполной информации. В первом случае субъект имеет возможность выявить и верифицировать корреляцию между определенным систематически наблюдаемым явлением и его предполагаемой причиной, операция приписывания приобретает логический характер и в сущности сближается с научным анализом («ковариантная аттрибуция»). Сам Келли признавал такую ситуацию скорее идеальной, чем реальной. При недостаточной информации наблюдается «конфигуративная аттрибуция»: субъект познания выбирает, чтобы достичь ясного объяснения явления, какую–то однозначную его причину, отбрасывая все, что противоречит этому выбору и в то же время приумножая объяснительную силу выбранного им фактора (принципы «вычитания» и «умножения»). На сам же выбор сильное влияние оказывают социальные представления, стереотипы, верования, усвоенные субъектом до операции приписывания.
Наблюдения Келли и других исследователей каузальной аттрибуции явно или неявно подводят к уже затронутому выше вопросу о мере и предпосылках истинности, адекватности познания социального мира.
Само понятие «приписывание» настраивает на пессимистическую оценку его возможностей и этот пессимизм действительно разделяют многие ученые, занимающиеся данной проблемой. Думается, что ему можно было бы противопоставить очевидный факт неоднородной познавательной ценности различных видов и способов «приписывания». Очевидно, что приписывать, скажем вину за российский кризис, «жидомасонскому заговору» или М.С. Горбачеву — в чисто познавательном плане далеко не одно и то же: во втором объяснении в отличие от первого содержатся какие–то, хотя односторонне раздутые, элементы истины. И если «ковариантная атрибуция» мало доступна массовому субъекту познания, это не означает, что он не может в той или иной степени приближаться к ней. Например, в России немало людей считают, что рост зарплаты и социальных выплат, субсидии предприятиям являются фактором роста инфляции. Такое «приписывание» представляется более близким к реальным причинно–следственным связям, чем не менее популярное объяснение инфляции желанием правительства и стоящих за ним сил ограбить население.
По–видимому, как ситуационная, так и персонифицированная атрибуция в качестве способа объяснения общественно–политических явлений не могут быть в принципе ни абсолютно истинными, ни абсолютно ложными. Все, что происходит в обществе, есть результат действий личностей и социальных групп, но и личности и группы действуют в условиях ограничений, накладываемых объективной ситуацией, детерминируемых ею возможных вариантов действия. Поэтому в действительности каждое конкретное явление и событие есть производное сложной системы объективных и субъективных факторов. Познание же этой системы крайне трудно не только для массового, но даже и для предельно объективного (если таковое вообще существует) научного сознания. Более того, оно, возможно, противоречит целям и функциям познавательного процесса, которые отнюдь не сводятся к «чистому» знанию, но предполагают ориентацию в общественной действительности с тем, чтобы так или иначе воздействовать на нее. Воздействовать же на всю систему объективных и субъективных факторов в общественно–политической жизни практически невозможно: людям приходится выбирать какие–то наиболее эффективные с точки зрения преследуемых целей направления действий, линию поведения. А необходимость такого выбора и отражается в психологии познания в виде выбора тех причин, которые подлежат воздействию. На все эти противоречия и проблемы познавательного процесса указывает теория каузальной атрибуции.
Трудности «системного» познания общественной жизни велики, но все же в той или иной степени они преодолеваются наукой. Преодолевает их по–своему и массовое сознание. Как уже отмечалось выше, его здравый смысл, присущая ему рационалистическая тенденция выражаются в его гибкости и изменчивости, способности не только совмещать взаимоисключающие позиции, но и переходить с одной позиции на другую под влиянием нового опыта и особенностей ситуации. Если, например, большинство россиян до середины 80–х годов объясняло негативные явления в обществе личными качествами и действиями руководителей страны, то под влиянием опыта перестройки и новой информации оно все больше стало склоняться к необходимости реформирования либо смены системы экономических, общественных и политических отношений. И даже персонифицированные объяснения углубляющегося кризиса в той или иной мере связывались с неумением или нежеланием критикуемых руководителей проводить политику реформ, соответствующую нуждам страны. Налицо таким образом усиление тенденции к более комплексному, многостороннему пониманию общественной действительности.
Разумеется, подобные тенденции затронули далеко не всю массу населения. Вообще такие широкие понятия, как «народ», «масса», «класс», в силу своей крайней обобщенности не особенно пригодны для психологического анализа. Ибо в них фактически стираются индивидуальные и социально–групповые различия, без учета которых такой анализ невозможен. В исследованиях каузальной атрибуции выявлено влияние на данный процесс характеристик осуществляющего ее субъекта, в особенности его групповой принадлежности и идентификации с той или иной социальной группой, культурной среды и присущих ей стереотипов восприятия. В сущности исходное для всей концепции каузальной атрибуции понятие информационного дефицита носит объективно–субъективный характер: оно имеет в виду не только реальный объем информации, но и уровень способности субъекта эту информацию воспринимать. А этот уровень зависит от социально–экономического положения людей, их культуры и интеллекта, сферы интересов. Как показывают социологические опросы, склонность к более глубокому и комплексному объяснению явлений социально–политической жизни возрастает, а к поверхностному, персонифицированному или к иррационально–мифологическому — уменьшается с ростом образованности. Конечно, подобные статистические корреляции не означают, что высокий уровень образования гарантирует, а низкий — исключает более обоснованные и реалистические способы каузальной атрибуции.