старая дорога на Мишкольц, разжалованная в муниципальную трассу номер три. До Дёндёша тут ехать всего нечего, ну а там нам нужна будет улица генерала Дамьянича — которая и должна вывести его на дорогу на Дёндёштарьян…
Мэрия Дёндёша оказалась ещё той консерваторией (в смысле — прибежищем консерваторов) — в городке, с дореволюционных, по ходу, времен, сохранилась и улица Пушкина, и улица Первого мая — к тому же укомплектована эта мэрия была, судья по всему, людьми, не лишёнными чувства юмора: в городе обнаружилась улица Эсперанто! Да и улица Пушкина здесь была не просто так — как писали года два назад газеты, в здешнем университете имени Роберта Кароя был установлен бронзовый бюст Александра Сергеевича, специально привезенный из Москвы. Хотя, исходя из каких резонов это было сделано — убей Бог, не пойму. Стихи Пушкина на венгерском сейчас вряд ли кто-то здесь читает… Скорее, это такая дёндёшская фига в кармане столичным снобам: дескать, у вас там в Будапеште процветает русофобия, так вот мы вам — в отместку!
А вот и улица генерала Яноша Дамьянича; она нас в нужную сторону и выведет — вдоль бесконечных рядов виноградников, на юг от дороги уходящих за горизонт, а на север — утыкающихся в горный массив Матры. Да, ничего не скажешь, местность здесь сугубо винодельческая — сырья с этой лозы не на один завод хватит!
На выезде из Дёндёша его застал звонок Левченко.
— Саня, ты уже на месте?
— Пока нет, но минут через пятнадцать, думаю, буду.
— Саня, вчерашнее задание отменяется. Ни у кого НИЧЕГО не спрашивай! Никого не ищи! Ты — виноторговец, интересуешься местными винами. И ВСЁ! Ты меня понял?
Ого! Что-то в лесе сдохло — задание отменяется!
— Да, Дмитрий Евгеньевич, вас понял. Никого искать не буду, пробегусь по винным лавкам, зайду на заводик этот, побалакаю с тамошними виноделами. Ни у кого ни о ком расспрашивать не буду. Меня в этом городке никто не интересует… Только здешние вина! Правильно я понял вашу мысль?
— Правильно. Поживи там три дня, послушай, что народ говорит, в венгерском попрактикуйся. ТОЛЬКО слушай!
— Да, понял. Вам пару бутылок здешнего шаргамушкотая привезти?
— Сдурел — пару? Ящик!
— Гут, как скажете. Конец связи.
Что ж там такое в Москве произошло, что от поисков загадочного господина Темешвари ему велено отказаться — и велено недвусмысленно? Нашёлся без меня? Ладно, что тут гадать — ехать надо…
Дёндёштарьян оказался небольшой, уютной, хотя и не без претензий на некую значительность, деревенькой. Улица Героев (она же — Хёшек утца, это если по-мадьярски) вывела его к центру поселения; ориентиром для поиска винзавода Euronix, как сообщил всезнающий Гугл, должен был служить шпиль колокольни бывшего монастыря — каковой тут же и обнаружился. Улица Пётёфи, на какой располагался искомый винзавод, нашлась прямо за углом — так что даже не пришлось брать языка и устраивать допросы с пристрастием. Хорошо ориентироваться в маленьких селеньях…
Десяток потрёпанных легковушек, неброское, без всей этой ненужной столичной помпезности, административное здание… Да, а заводик, по ходу, не из шибко успешных! Хотя, как говорят знатоки, здешние белые вина, особенно траминер, сюркебарат и мускат — отменно хороши; что ж, побачим, шо воны тут робьять…
Вход в администрацию оказался весьма затейливым — сначала по крутой каменной лестнице вверх (на второй этаж — который с улицы был вторым, а со двора оказался первым), затем по крытой галерее вдоль десятка довольно пошарпанных дверей — до приёмной директора. Однако, здешние главари весьма малое внимание придают внешнему блеску… Или их вина настолько хороши, что у них и нужды в показном благополучии нет?
Сидящая за столом пожилая секретарша, внимательно что-то читавшая, оторвала покрасневшие глаза от текста, и на его «Кёзет чоколом!»[18] буркнула что-то очень похожее на отечественное «Ходят тут всякие…» — но, тем не менее, начальству о приходе человека, говорящего с акцентом, тут же доложила — Одиссей разобрал в её монологе, обращённом к телефону, отчётливое «кюльфёльди»[19]. Давай, тётка, не тормози, приглашай к шефу!
— Kérem! — и на дверь показывает. Гут, пройдём… Что? СТОП! Что это у неё на столе!?
— Бочанат! — и, мучительно подбирая слова (ещё бы, столько лет не было языковой практики!), произнес, указывая на лежащую на столе у тётки местную, судя по формату, газету: — Ходь олвасни уйшагот? — Спохватился, что тётка не поймёт, добавил: — Аз уйшагот! — Но тётка всё поняла и протянула ему требуемый экземпляр «Gyöngyösi Újság» — с надписью на весь разворот: «А szörnyű gyilkosság!»[20] и набранным жирным шрифтом именем, судя по всему, несчастной жертвы, чья фотография была размещена тут же (правда, уже, во избежание эксцессов у чересчур впечатлительной публики, упакованной в чёрный пластиковый мешок). И именно это, набранное жирным шрифтом, имя и остановило Одиссея, как удар молнии — потому что это было ЕДИНСТВЕННОЕ имя в здешних местах, которое он знал: TEMESVARI LAJOS…
* * *
— Пан надпоручик, вы можете сейчас зайти к нам? — в голосе прапорщика Дворжака Крбушик, к своему немалому удивлению, услышал нотки растерянности и неуверенности. Милан Дворжак — и неуверенность? Бред какой-то…
— Хорошо, Милан, сейчас зайду. Допрашиваемый у тебя?
— Только что отправил его в камеру. По этому поводу, собственно говоря, я и хочу с вами поговорить.
— Иду.
Крбушик сложил документы по делу похищения у митровицкого пастора его велосипеда в папку, закрыл её в сейф — и только после этого вышел из кабинета. Коллеги всегда подтрунивали над ним за этот почти немецкий педантизм — но надпоручик никогда не оставлял бумаги по делам, которые вёл, на столе, если отлучался из кабинета даже покурить — мотивируя это тем, что беспорядок в голове начинается с беспорядка на рабочем месте.
— Ну, Дворжак, что у тебя стряслось? Чем тебя напугал этот дебошир?
Вместо ответа прапорщик молча придвинул к Крбушику папку с парой заполненных от руки листов бумаги четвертого формата.
— И что? — иронично спросил надпоручик, беря в руки эти бумажки.
— А то, пан надпоручик, что этот Ясенский — не Ясенский.
Ого! Смелое заявление…
— Почему ты так решил?
Прапорщик оживился.
— В-первых, по-словацки он пишет с ошибками…
Крбушик улыбнулся.
— Если мы за это будем всех виновных карать — боюсь, у нас в округе нужно будет пересажать три четверти населения!
— Вы не поняли, пан надпоручик. Это не орфографические ошибки. Это… — Дворжак на минуту задумался, пытаясь сформулировать свою мысль, а затем, не найдя верного слова, отрубил: — смысловые! Вместо словацких слов этот Ясенский вставляет польские. Три раза в объяснительной и четыре