– А бояться-то чего тебе, Магдалена? – посмотрела на женщину украдкой. Она меня оправданно пугала. Казалось, смотришь на пухленькую старушонку, а видишь молодую рыжую… ведьму, будто одна наложена на другую. И ей было прекрасно известно, что я изучаю её лицо.
– Не бояться. Нет, – засмеялась трескающе, сухо и так и не ответила. И добавила только: – Да смотри-смотри, мне не жалко.
Наверное, в молодости она была красивой. И действительно совершенно точно рыжей. Желтоватая, будто искристая седина откровенно говорила об этом. Выходило, что Магдалена, потомок семьи, кто убил моего далёкого прадеда во времена переворота, оказалась ясновидящей. И хорошо, если только ясновидящей.
– Не выдумывай и не сомневайся, – грубо оборвала мои размышления Магдалена. – Спать ложись, Сневерг!
– Да не Сневерг я! – простонала уже обречённо.
– Мне видней, – бросила слепая хозяйка и, чуть касаясь кончиками пальцев стены, вышла из комнаты.
Я поёжилась и устроилась на ночь. У Грэма было приятней, домашней и однозначно комфортней. Даже на жёстком сидячем диване у печки. А здесь заснуть так и не получилось. Магдалена, как инвалид, проживала в муниципальном пятиэтажном доме, в квартире из двух небольших комнат, кухни и санитарного узла. Вода и отопление здесь присутствовали, как и соседи, которые имелись в чрезмерном количестве и, очевидно, путали понятие «слепая» с «абсолютно глухая».
Наступившее «завтра» облегчения не принесло – Администрация в тракторе мне отказала. А пожелание получить надёжного и по возможности трезвого тракториста, который мог бы дотащить маленькую городскую машинку по развезённому рыхлым, стремительно тающим снегом грунту до той самой перекрытой дороги, местных чиновников оскорбило. Но дорогу грозились запустить послезавтра… А то и позже. Поэтому смысла торопиться не было. Хоть и выбраться из этого условно гостеприимного посёлка мне хотелось ужасно. Сбежать, если быть с собой предельно честной. И не помнить ни вызывающую панический страх и чувство, будто я в западне, Магдалену. Ни хлопнувшийся за мной сугроб – ни первый, ни второй. Ни Грэма. Как и мою слишком резкую реакцию на него, и сказанные почти не мной обидные слова.
Мне попросту было стыдно.
Весна вся, как и окружающий пейзаж, состояла из холмов, горок, овражков и прудиков. Маленький лабиринт, полный засад и сюрпризов, вроде единственного моста через старый глубокий карстовый провал, засыпанный сейчас снегом, подобный тому, в который чуть не попала я. Мост был перекрыт и даже для верности опечатан, чтобы особенно стремительным и надежды питать не приходилось. Мера разумная. И, на удивление, решительная. А потому заставившая меня задуматься и, пожалуй, слегка насторожиться.
Я всё-таки нашла одного условного добровольца, кто согласился мне помочь. Добровольность его вставала мне в слишком круглую для такой глубинки сумму. Правда, вопрос с мостом я предпочла не озвучивать в надежде, что, во‑первых, он знает обходной путь, а во‑вторых, если и не знает, пломбы с моста срезать – дело пяти минут. И не такие запреты и блокировки снимали. Не заминированный же он?
Местные в основном смотрели на меня напряжённо, а иногда и, вовсе не скрываясь, косо. Я думала, это из-за слухов о Сневергах, которые мог бы пустить Лэррингтон; кто, спрашивается, меня за язык тянул? Вовсе не обязательно было ему про родство с бывшими владельцами замка рассказывать. Или проболталась уже Магдалена? А на деле вышло, что информация о том, что меня выставили из домика Большого господина, как его здесь, благоговея, называли, распространилась очень стремительно. И поняли её совершенно по-разному. Даже предполагать не стала, какие возникли версии. Мне они точно были совершенно безразличны.
Сейчас получалось, это не он на нашей земле в гостях, а совсем наоборот, я на его. Вот он – неожиданный узурпатор. Видно, поэтому я к нему так и отнеслась: резко отрицательно. Поморщилась, в очередной раз одёрнув себя, что я «не думаю» об этом человеке. Оба дня только и делаю, что о нём не думаю! И совершенно точно не помню, как одна рука осторожно и твёрдо прижимала к себе, а другая закалённым металлом впечаталась в дверь, оберегая меня от удара. И как ледяные пальцы почти неуловимо скользнули по позвоночнику, я тоже совсем не помню. А чуть слышный шёпот – обжёг, словно хлыст, заставил взорваться недоумением, гневом, обидой и нервной болью. «Ты не думаешь о нём, Карри», – напомнила себе. И именно в этот момент вспомнила, что ключей от моей малышки у меня нет!
Ругнулась подряд целых три раза. Потому что это означало только одно – мне предстоит навестить человека, который нечаянно дважды спас мою жизнь и теперь при любом удобном случае демонстрирует мне мою неуместность. Хотелось ли мне к нему возвращаться? Даже за моими ключами? Ответ, по-моему, был очевиден – категорически да! И это ставило меня в тупик. Такой, который без возможности развернуться или дать задний ход. Потому что ключи в любом случае были нужны, и уехать без них из Весны я попросту не сумею. Нет, у меня, конечно, была одна идея, но совершенно несостоятельная, по заверению Магдалены. Оставить авто здесь, в Весне, и передать записку Лэррингтону с адресом и моим телефоном, который, кстати, я потеряла, по её словам, было напрасной тратой бумаги и времени. И, судя по градусу его хамства, слепая женщина, конечно же, была права.
– Ваш Большой хозяин часто тут бывает? – спросила я, мучительно прокручивая различные варианты в голове.
– Раз в год-то точно. Иногда реже. А ты что, тоже теперь приезжать будешь, ему перед глазами мерцать? – нагловато посмеивалась она. – Да не серчай. Дай старой бабе душу отвести. Мне тут и пошутить-то не с кем. Боятся все. Думают, их мысли про то, как, кто, кого натянул, узнаю.
У меня отвалилась челюсть. Несильно, только совсем чуть-чуть. И я беззвучно хмыкнула, неловко уронив ложку в суп. Лапша брызнула из тарелки на стол, а Магдалена будто того и не замечала. Иногда мне чудилось, будто её слепота такой же миф, как и сказочный дар моего далёкого прадеда. Но нет, она совершенно точно была незрячей. Я осторожно поднялась, чтобы не потревожить хозяйку, и вытерла стол.
– Я бы вот и не хотела знать, а они сами, чего боятся, о том сильнее всего думают. Всё скрыть пытаются, мысли свои запретить. Только как запретишь-то, коли оно само на ум идёт и на память набивается? Вот и знаю я все непотребства в подробностях, только гаже того ничего точно нет!
– Да верю я, верю. Только… Надеюсь, ты мне об этом никогда не расскажешь.
– Блаженная ты, Сневерг, – сухо усмехнулась Магдалена. – Иди, дитятко. И чтоб до завтра я тут и духу твоего не знала!