Читать интересную книгу Мой друг Пеликан - Роман Литван

Он не без опасения ожидал первой встречи с Пеликаном. Если Модест встретил его хмуро и безразлично, не будет ли реакция главного сожителя враждебной? Слава Сорокин, правда, отнесся сразу к Володе как к своему, обрадовался появлению у них в комнате безобидного и незлобивого человека.

— Хорошие стихи?

— Разные. Но он ищет, старается понять. В чем-то вы похожи.

— Лет с тринадцати, всю сознательную жизнь, я знаю, — сказал Володя, — все-таки жизнь не имеет цели. Все умрут, всё умрет. Остальное — софистика… Зачем? Руки опускаются, и ничего не хочется. Скучно. Тошно жить. Тухлые зубрежники ходят на лекции и сидят, повторяют падежи. Их цели — в действительности дерьмо! Удивительно, сколько внимания уделяют пустякам, не задумываясь о главном. Сдать зачет — разве это цель жизни? Выиграть в баскетбол…

— А может, они правы?

— Как так?

— Жизнь дана — надо жить. По законам жизни. Кто-то из них, наверное, верит в Бога; это дает прочную основу.

— В комсточетыре со мной жил парень, Киря Смирнов. Он верующий, все о нем знали. Тихарь, блаженный… Бога нет; от страха принимают Его, как утопающий хватается за соломинку. И я бы с удовольствием поверил — но Его нет, Его нет!..

— Почему?

— Потому что как может Он быть в бесконечности в прошлом? В будущем бесконечно долго и далеко — еще куда ни шло. Но бесконечно в прошлом?

— Некоторые люди непосредственно ощущают Бога, соприкасаются с Ним. Именно из них — пророки, апостолы, передающие всем другим людям Божьи заповеди. Чудеса в давние и недавние времена засвидетельствованы многими очевидцами.

— Ты это серьезно? — Володя с недоверчивой усмешкой посмотрел на нее. — Все откровения и чудеса — либо гипноз, либо самогипноз. Полуобморочные фантазии. Психические процессы в мозгу экзальтированных человеков.

— А ты подумай, что такое бесконечность. Бесконечный ряд чисел. Он существует, мы знаем, что существует. Потому что неправда, что числа конечны: всегда можно добавить еще число, и еще число. Но мы можем его представить, понять? Мы знаем — но не понимаем. Одинаково неверно, что бесконечность четная, и неверно, что она нечетная, хотя всякое число либо четное, либо нечетное. Так и вера в Бога. Паскаль говорит, что можно знать — верить — что Бог есть, не понимая, кто Он такой. Мы вообще обо всем способны судить только с точки зрения нашей земной логики, а логика других измерений нам недоступна.

Он хотел бы ей сказать: «Прости меня, прости!» Но сидел, молча и неуютно поводя плечами, вспоминая со стыдом, как минутой ранее он вдруг подумал о ней как о непроходимой дуре.

Зная себя, он боялся смотреть ей в глаза: наверняка его мысль она тогда же прочла без труда на его по-идиотски наивной физиономии.

А она забавлялась симпатичным мальчишкой, его горячностью, выплескивающей то телячьи восторги, то страдальческую меланхолию; он не хотел оставаться успокоенным, он тоже обостренно искал по широкому кругу. При том в ее планах было укрепить взаимную симпатию с человеком, который на многие месяцы остается под одною крышей с Пеликаном и, скорее всего, сблизится с ним.

— И ты думаешь, — медленно произнес Володя, — что наше «я» это и есть наша душа? Где она? В каком месте?

— Ни в каком, — ответила Александра.

— Вот тело. Вот мозг — в нем разум и память; здесь мысли. Это — душа?

— Нет. Это все земное. Душа, дух — иное. Совсем иное. Она в нас, но мы почти не ощущаем ее. Она сокрыта в нас.

— И ты веришь во все это?

— Она оказывает на нас влияние, — продолжала Александра. — А мы своими поступками, своими мыслями и словами влияем на нее. И ты, если внимательно присмотришься к своим чувствам, увидишь, как нечто — твоя душа — подталкивает тебя в какую-то сторону, к каким-то действиям, а другие пути перекрывает, словно выстраивает преграду… Ты творческий человек, Вова, у тебя связь с космосом. И ты не можешь не чувствовать эту связь. Ты просто не понимал сам, что означает твое внутреннее состояние. — Она вдруг улыбнулась. — Мы все искалечены нашим воспитанием, увы, с пеленок нам преподали пресловутый атеизм: из-за него мы такие несчастные и убогие. Слово бог для нас чуть ли не презренное слово, а душа — измышления мистиков.

Он с удовольствием отметил, как чутко она владеет разговором; ее переход к «мы», смягчающий и отводящий критику от собеседника, — был ему хорошей наукой.

Восхищение собеседницей усиливалось с каждой минутой. Он был по-настоящему счастлив.

Толик Сухарев с его плоскими шутками, дубина Далматов, и даже… томительные часы с Маришкой не шли ни в какое сравнение с упоительным разговором, который подарила Александра, — это не было просто беседой, разговором, это было что-то другое, чему не находилось слова в его словарном запасе. Спустя годы к нему придет это слово — из индийских источников, от йогов, умеющих из общения сделать подобие молитвы.

Он спросил после минутного колебания:

— Александра… ты, значит, тоже верующая?..

— Есть такое представление, что вся наша жизнь — сон. Душа видит сон, ей снится все, что вокруг. А настоящая жизнь, главная жизнь там, в другом измерении. Но мы, естественно, не можем участвовать в жизни. Мы можем только смутно — не все, некоторые из нас — помнить о ней. А пока мы здесь, на Земле, запрятанные в плотные формы, — движемся в земном сне.

— Тогда очень скоро все мы проснемся. — Володя отреагировал мгновенно. — Что такое сорок лет? пятьдесят лет? Все умрем. Всё умрет.

— А может быть, начнем жить? Рембо написал, что настоящей жизни нет: мы живем не в том мире.

— Не знаю. Очень красиво, прекрасно — но не знаю.

— Не все сразу, Вова. Ребенок, выйдя на волю из утробы матери, первые недели все видит перевернутым. Потому что там он сидел кверху ножками.

Александра была права: опыт предыдущей жизни, то, к чему привык, чему научили, — заполнял сознание.

У него был период замечательной способности, утерянной позднее, жить в потоке чувств, образов, имеющих цвет, запах и звуковую окраску, — бесчисленного множества слов, словосочетаний. Пульсирующий океан метафор и рифм наполнял его. Все это бурлило и выливалось изнутри, из самой души.

Напряженные раздумья терзали сердце. Порой, ощущалась настоящая физическая боль. Неприемлемы были для него те, кто решил развлекаться и делать карьеру, — сам он мог лишь искать и мучиться.

Но из детства сохранялась любовь к радости жизни, к веселому общению, смеху, шутке.

16

Райнхард Файге — студент немец — сидел у окна электрички, напротив Володи.

Его голубые, невинные глаза взрослого ребенка смотрели по сторонам с неослабевающим интересом. Жирные щеки не вызывали брезгливого чувства, как это было в начале знакомства. За полгода Райнхард вполне прилично освоил русский язык.

Рядом с ним поместился Надарий Гордуладзе, опальный грузин, ставший тише воды. Второкурсник механик. Злобный враг Пеликана, когда-то угрожавший и Володе после танцев — хотел увести Маришку.

Его не исключили из института. Объявили строгий выговор с последним предупреждением.

А рядом с Володей сидела девушка, его однокурсница, но из другой группы — Инна, невзрачная зубрилка и дурочка. Она и Володя побывали в Москве на лабораторных занятиях: основное здание института находилось в Москве. В Голицыно учились только первые два курса.

Теперь все четверо уезжали с Белорусского вокзала — чужие, если не чуждые, друг другу — поистине чудом объединились в одну компанию.

Вагон дернулся, платформа медленно поплыла назад.

В соседнем отсеке мужчина стучал ладонью по стеклу и кричал в открытое верхнее окно:

— Быстрее!.. Быстрее сдачу!..

Мороженщица на платформе на покупателя не смотрела, намеренно медленно считала деньги.

— Ах, провались ты!.. Ах, чтоб тебя!..

Ее уж не видно стало.

— Не отдала! ах, чтоб тебя!..

Он сжимал в руке пачку пломбира.

— Сколько дали? — спросил Володя.

— Да тридцатку я ей отдал!.. Сволочь!.. Видишь, как она, — «не успела»…

— Да-а… Сперва надо сдачу взять. А после платить, — сказал Володя.

— Да кто же даст? — удивился мужчина.

— Сволочь! — повторил Райнхард. — Не отдала!.. Сука!

Инна покраснела и завертелась, как на иголках, словно хотела встать и уйти на другое место.

— А ты не смущайся, — сказал Надарий. — Он не понимает, чего говорит.

Мужчина с мороженым вдруг перегнулся к Надарию через спинку скамьи:

— Я тебя знаю. Как пить дать — ты приходил еще с одним в Вязёмы к моему пацану.

— Нет, дядя, вы меня с кем-то перепутали.

— Нет, нет, нет. Я по глазам и бровям запомнил. Конешное дело — ты, джигит. Я даже слышал, честь честью, о чем разговор был. Я почему запомнил? — у меня свояка Петром зовут. И вы о Петре толковали. Апостолы Петр и Павел, небось легко запомнить. А я почему еще не спутаю с Павлом, потому что у меня свояк есть, Петр. Я и запомнил. Небось. Не дурее других…