Прохладная ванна — модель «Розовое облако», сделанная из чугуна высшего качества, — унесла остатки сна, вернув Евдокию к собственным не самым веселым мыслям.
Двадцать семь лет.
Шутка ли, треть жизни… ладно, четверть, в матушкином роду частенько долгожители встречались, а хороший ведьмак накинет еще лет двадцать, но все одно позади. И чего она, Евдокия Парфеновна, девица возраста, который уже неприлично называть девичьим, в жизни добилась?
Стала правой рукой матушки?
Но та все чаще грозится от дел Евдокию отстранить, мол, не о том думать надобно… и эти ее участившиеся в последний год разговоры о замужестве…
…приданое, которое маменька положит, заставит потенциальных женихов закрыть глаза и на Евдокиин почтенный возраст, и на ее характер, и на прочие недостатки, из которых самым существенным был один… да и не только приданое, сколько перспектива все семейное предприятие унаследовать…
…Аленку-то небось и без золотого запаса умчат… уже бы умчали, ежели б к отцовской хрупкой красоте не прилагался бы матушкин здравый смысл, помогавший Аленке устоять перед настойчивыми, а порой и назойливыми ухаживаниями.
Или дело было вовсе не в здравом смысле, а в этой ее патологической влюбленности?
Нашла в кого…
Сложно все. Запутанно. И день ото дня легче не становится.
А еще конкурс этот, некогда удачной идеей казавшийся…
— Дусенька! — донесся сладкий, как засахарившийся мед, матушкин голос. И значит, пора выбираться… никак очередной «хороший знакомый» совершенно случайно в гости заглянул. Откуда она их только берет, знакомых этих, возраста самого подходящего? — Золотце мое, мы тебя ждем…
Ждут.
И ведь дождутся, думать нечего. И значит, нет смысла оттягивать неизбежное знакомство.
…от жениха в ванне не спрячешься.
За последний месяц их в доме перебывало семеро. Особо Евдокии запомнился престарелый отдышливый шляхтич с тросточкой, лысиной и бачками, которые он смазывал воском. Шляхтич прикрывал глаза ладонью, будто бы слепила его неземная Евдокиина красота, и после обильной трапезы срыгивал… был еще вдовец, обремененный пятью детьми и долгами, о которых говорил он розовея, будто бы стыдясь… и старый маменькин деловой партнер, с ходу заявивший, что жену свою жить отправит в деревню, дескать, там воздух здоровее…
И где только маменька находила таких?
Нынешний кандидат выгодно отличался от предыдущих немалым ростом. Он был молод, с виду годков семнадцати-восемнадцати, розовощек и светловолос. Причем волосы эти — тут Евдокия могла поклясться — завивали раскаленными щипцами, потому как не бывает у живого человека этаких аккуратных локонов. И небось предварительно в сахарной воде вымачивали, оттого и вились над жениховской макушкой осы.
Обрядили же красавца в красную шелковую рубаху с расшитым воротом, модные штаны в узкую полоску и скрипучие хромовые сапоги. На шею цепь повесили золотую. На пухлые пальцы с обкусанными ногтями перстней надели дюжины с две.
И через одного с каменьями.
В перстнях жениху было неудобно, а может, не в них дело, но в том, что непривычен он был к смотринам, оттого смущался, пальцами шевелил, цепляясь кольцом за кольцо. И дергался, смущался…
…поглядывал на маменьку, которая стояла тут же, прела в плюшевой, бисером расшитой душегрее, оглядывалась, подмечая что люстру хрустальную, что обои с золочением, что мебель италийскую, по каталогу выписанную… подмечала и хмурилась. Пальчик выставила, ноготком резьбу на низенькой софе ковырнула, верно проверяя, густо ли позолочено… и вновь ручки на животе сложила, замерла истуканом, вперив в Евдокию настороженный недобрый взгляд.
— Знакомься, Дусенька, — пропела Модеста Архиповна, отмахнувшись от особо назойливой осы. — Это Аполлон.
Аполлон поднялся и отвесил поясной поклон, ручкой по ковру мазанув.
Дрессированный… кланяется и на матушку смотрит, и та кивает, улыбается, мол, правильно все делаешь, а сама Евдокию едва ли не пристальней чем мебель разглядывает.
Не по вкусу ей девка-перестарок.
И рябая, ко всему.
Евдокия хмыкнула, мысленно поправляя себя: не рябая, а веснушчатая. Дедово наследство, если маменьке верить. Она же, окрыленная надеждой — неужто устоит девичье сердце перед Аполлоном? — хлопотала, пела-заливалась, рассказывая, какая Евдокия у нее умница…
…ну да, не за красоту же хвалить.
Красота вся Аленке досталась; оттого, верно, и спровадили ее из-за стола, от греха подальше. Нечего у старшей сестры женихов отваживать.
Евдокия вздохнула, смиряясь с неизбежным.
Естественно, усадили их рядом с Аполлоном, и тот, смущенный близостью незнакомой девицы, густо покраснел.
— А вы… того… глаза красивые, — вспомнил он наставления маменьки, которая поджала узкие губы.
На стол несли снедь. И Евдокия, глядя, как кумачовая парадная скатерть теряется под обилием блюд, подсчитывала, во что эти смотрины станут. Расстаралась маменька. Тут и телячьи щеки с чесноком, и стерлядь в клюквяном соусе плавает, выставила харю, точно надсмехается над этакой невестой, и почки заячьи, и перепела в собственном соку, пулярочки, голуби…
А маменька все щебечет и щебечет.
Осы гудят.
Молчит женишок, руки пудовые на коленках сложил, мнется, сутулится…
…Иржена-заступница, за что Евдокии этакое мучение?
— А вы чем занимаетесь? — бодрым голосом поинтересовалась она, втыкая серебряную, из парадного сервиза, вилку в стерляжий бок.
Стерляди уже все равно, а Евдокия хоть душу отведет.
— Учится он. — Голос у будущей свекрови оказался низким, мужским. И сама она, пусть и обряженная в бархатное платье с кружевами, нашитыми плотно, богато, имела вид мужиковатый. Какая-то вся квадратная, короткошеяя, с красным, густо напудренным лицом. Над верхнею губой из-под пудры темные усики проглядывают. Волосы муравьиной башней уложены, украшены парчовыми розами и перьями.
— Неужели в Королевской академии? — почти правдоподобно восхитилась Евдокия.
Женишок покраснел еще более густо и потупился.
— Отчего сразу Академия? Нам Академии без надобности, верно, Полюшка?
Аполлон кивнул и, бросив на маменьку быстрый взгляд, шепотом попросил:
— А можно и мне рыбки?
Стерляди было не жаль. И густого клюквяного соуса, который у матушкиной поварихи получался терпким, кисловатым.
— Полюшка, — пропела будущая свекровь, вперив в Евдокию немигающий взгляд, — осторожней. Тебя от рыбки пучит… а от клюквы у нас щечки краснеют. С детства.
Полюшка временно оглох.
Евдокия сделала вид, что сказанное ее не касается, и, повертев в пальцах вилку, продолжила… расспросы. Конечно же расспросы. И нечего маменьке глазищами сверкать да страшные рожи корчить. Она, Евдокия, имеет право знать, с кем под венец пойдет…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});