больше. Мы разъяснили вам знамения, если вы разумны!» (Коран, 3:118). Смысл этого в том, что вы не должны принимать чужаков, то есть неверных, и допускать их проникновение в ваши внутренние дела. «Они не преминут вам вредить» — это означает, что они не воздержатся ни от чего, чтобы всеми силами причинять вам вред, ущерб или увечье. «Ненависть их в устах их, ибо они говорят: Мы — ваши враги»{29}.
Однако, несмотря на существование таких постановлений и ведущуюся полемику, практика найма немусульман оставалась почти общепринятой — по прагматическим, а не теоретическим причинам. Такие работники были полезны, и этим все сказано; мусульманские правители и их представители обычно не считали нужным или целесообразным как-то оправдываться. Однако есть интересная история, сохранившаяся в писцовой традиции и приписываемая времени халифа ‛Умара I. Халиф, находясь в мечети, попросил Абу Мусу, наместника Куфы, послать своего секретаря в мечеть, чтобы прочитать ему несколько писем, которые прибыли из Сирии. Абу Муса ответил, что секретарь не может войти в мечеть. ‛Умар спросил: «Что же, он ритуально нечист?» «Нет, — ответил Абу Муса, — он христианин». Пораженный халиф в негодовании ударил себя по бедру и сказал Абу Мусе: «Да что же ты творишь, порази тебя Бог! Неужели ты не знаешь слов Всемогущего Бога: „О вы, которые уверовали! Не берите иудеев и христиан друзьями“ (5:51). Ты что, не можешь взять подлинного мусульманина?» На что Абу Муса ответил: «Его религия — ему, его секретарство — мне». Смысл слов Абу Мусы ясен: религия человека — это его личное дело; забота работодателя — только его профессиональное мастерство. Рассказчик этой истории, однако, предоставляет последнее слово халифу: «Я не буду почитать их, если Бог презрел их; я не буду прославлять их, если Бог унизил их; я не приближу их, если Бог отдалил их»{30}. Такое разграничение между религиозной принадлежностью человека, которая может быть неприемлема, и его профессиональной компетентностью, которая может быть полезна, формулировалось редко, но часто применялось на практике.
Налоговая повинность неверного лежит в основе предполагаемых отношений между двумя сторонами и имеет центральное значение для зиммы в целом. В отличие от большинства других ограничений зиммы, она опирается на четкий текст Корана, совершенно однозначна и закреплена в древнейших традициях и исторических повествованиях. В самый ранний период, когда, по обычаю того времени, мусульмане имели право обращаться с завоеванными как с добычей и продавать их в рабство, принятая процедура введения подушного налога сразу же стала актом дальновидности и милосердия. Об этом ясно говорится в раннем трактате о налогообложении со ссылкой на письмо, якобы написанное халифом ‛Умаром I одному из его наместников[22]:
Ни тебе, ни находящимся с тобой мусульманам не дано в ущерб им превратить их [неверных] в фай [добычу] и поделить их [между мусульманами] <…> раз ты с них получишь подушную подать, то больше с них тебе ничего не причитается и ничего [требовать от них тебе] нельзя… Сам посуди, если бы мы взяли да поделили жителей этих городов [местностей], что осталось бы тем мусульманам, которые будут жить после нас? Клянусь Аллахом, они не нашли бы человека, с кем бы поговорить, и не смогли бы извлечь для себя пользу из его достояния. Подлинно, мусульмане, пока живы, живут за их счет, а когда погибнем мы и погибнут они, то наши дети будут жить за счет их детей, и так до скончания веков; пока они будут существовать, они будут рабами тех, кто исповедует веру ислама, пока будет существовать ислам. Так обложи их подушной податью, огради их от захвата в плен [их жен и детей], запрети мусульманам притеснять их, причинять им ущерб и присваивать себе их достояние иначе как на законных основаниях, а сам соблюдай те условия, которыми связал себя перед ними во всем том, что гарантировал им [по мирному договору]{31}.
Фискальная дифференциация между правоверными и неверными оставалась в силе во всем исламском мире до XIX века и никогда нигде не отменялась. Однако другие ограничения, похоже, наоборот — применялись заметно слабее. В целом складывается впечатление, что их чаще игнорировали, чем строго соблюдали. Отчасти такое послабление, несомненно, можно объяснить ограниченными полномочиями средневекового государства над массой своих подданных, но отчасти также и подлинным нежеланием правителей применять столь раздражающие и унизительные меры.
В целом, хотя порой смягченная, эта модель стала частью исламского образа жизни. Как и во многих других обществах и ситуациях, ее символическая цель заключалась в демонстрации того, кто хотя бы отдаленно принадлежит к доминантной группе, а кто нет, и в сохранении различия между ними.
Степень ослабления или ужесточения этих мер определялась многими факторами, и одним из важнейших была сила или слабость мусульманского государства. Легче проявлять терпимость, когда чувствуешь себя сильным; сложнее, когда чувствуешь свою слабость и грозящую тебе опасность. Отношения между мусульманами и зимми зависели от отношений между исламом и внешним миром. Мы вряд ли удивимся, обнаружив, что со времени Крестовых походов и далее, по мере того как мусульманский мир по сравнению с христианским становился все слабее и беднее, положение немусульманских подданных в исламских государствах ухудшалось. Они страдали от ужесточения в соблюдении ограничений и даже от определенной степени социальной сегрегации — что раньше случалось не часто{32}.
Их положение было в целом терпимым, но небезопасным. Унижение являлось частью модели. В Коране зулл (зилла) — смирение, унижение, лишение достоинства — часто обозначает у мусульманских авторов приниженное состояние, которое сочтено целесообразным для немусульман, особенно еврейских подданных. Об этом убедительно свидетельствуют как средневековые источники, так и ряд западных путешественников по исламским землям{33}.
Рассматривая долгую историю господства мусульман над немусульманами, мы сталкиваемся с ключевыми вопросами: осмыслением и отношением. Как мусульмане относились к своим подданным-зимми? Что они считали нормой в отношениях между собой и этими подданными? Какие отклонения от нормы требовали, по их мнению, принятия мер — и каких мер?
Одно важное обстоятельство следует сразу отметить. Ничто не указывает на какую-либо укоренившуюся, подобно антисемитизму христианского мира, эмоциональную враждебность к евреям — или, раз уж на то пошло, к любой другой группе. Да, отношение можно назвать однозначно негативным — это было в какой-то степени «нормальное» чувство доминирующей группы по отношению к подчиненным группам. Нечто подобное мы находим, занимаясь изучением практически любого общества. Отчасти так выражалось конкретное презрение мусульманина к тем, кому представилась возможность принять истину, но они осознанно решили упорствовать