глаза со сведёнными аккуратными бровками, а всё надувшееся личико дочки чуть ли не кричало о том какой я ничего не понимающей дурак. Довершал образ упёртые в бока ручки.
— … -Я молчал и старательно делал вид что не замечаю этого взгляда и вообще не понимаю, что происходит.
— … -В ответ брови сошлись на переносице ещё сильнее. Спустя минуту тихого прожигания взглядом я не выдержал.
— …что? — Задал я вопрос с робкой надеждой что может обойтись. Напрасной.
— Иди спать, папа.
— Ты первой, ты сегодня сильно устала. Я посторожу. — Продолжаю притворяться дубом.
— Я устала?! — Опешила дочка от столь наглой и откровенно жалкой попытке. — Это меня что ли мотала в пасти гигантская вонючая крыса, попутно пересчитав все стены и пол?! — Аж взмахнула от избытка чувств руками Алиса и сделала шаг ближе, уже вынужденная задирать голову вертикально вверх. — Или хочешь сказать это у меня куча трещин в рёбрах и химический ожог все руки?! Думаешь я не знаю, что ты сэкономил ману потратив только самый минимум на своё лечение?!
— Ты преувеличиваешь. — Снова предпринял откровенно жалкую попытку убедить дочку, зная, что она права. С трещинами вполне можно сражаться, как и с ожогом, а вот без маны я буду практически бесполезен в её защите.
— Так! Хватит припираться и иди спать, или я буду стоять тут с тобой, и мы оба не выспимся! — Указали мне рукой на спальный мешок. — Будь любезен слушаться, когда твоя женщина проявляет о тебе заботу и не усложняй! — А я молча смотрел и не мог удержать улыбки. Сграбастав эту прелесть в охапку и смачно поцеловав, я всё-таки пошёл спать, хоть и очень не хотел. Без Алисы я не могу нормально спать, это была истинная причина всей этой откровенно глупой ситуации. Я не хочу ещё раз видеть хоть что-то из этого. Но надеюсь пронесёт, Алиса рядом, а я дико устал.
* * *
Он хотел плакать, но слёзы не шли. Внутри словно что-то сломалось, выгорело, ушло. Смотря в глаза, единственного человека которого он смог назвать семьёй за всю свою жизни, смотря на то как её труп насилую и оскверняют, смотря в глаза, единственного человека, который его не предал за что и умер… он не мог заплакать. Он чувствовал, как что-то окончательно ушло, как что-то тёплое и светлое в нём умерло в корчах, а на это самое место пришло что-то другое. Тёмное. Холодное. Безжалостное. И оно росло. С каждой секундой пока он смотрел в эти мёртвые глаза. С каждым толчком бёдер немытой макаки которая не имела права жить. С каждым мгновением осознания что он больше никогда не увидит, как она смеётся и пытается неуклюже заботится о нём. Ему что-то говорили, но он не слушал. Он словно заворожённый смотрел на её труп и вчувствовался, вглядывался внутрь себя, ощущая, как что-то пускает в нём корни, занимает место того тёплого и светлого. Но в конце концов они привлекли его внимание.
— …бабам вообще не место в нашем деле, мелкий. Они слишком привязываются, слишком эмоциональны, дают своим чувством помыкать ими. Как бы не ломала их жизнь они до самой смерти будут верить во всякую срань. Любовь, верность, долг, сострадание и прочую хрень. Но мы то знаем, что это всё бред. Есть только выгода. И осознавай это твоя подружка была бы жива. Но она выбрала тебя, пожалела мелкого пиздюка, привязалась и в итоге сдохла. Как говориться делайте выводы, верно, народ?
— Верно!
— Угу.
— Жаль девку, жопа у неё была шикарная. Это потеря.
— Ну так трахни напоследок.
— Не, я после стольких брезгую. Сколько её трахнуло прежде чем она откинулась?
— Да вроде почти все наши. Только ты и босс не присоединились.
Они что-то говорили. Спрашивали про деньги. А он молчал. Так как знал, стоит им получить деньги и его убьют. Он умрёт, а они будут жить. Их родители будут жить. Их жёны и дети будут жить и распространять их поганое семя дальше. Его пытали. Морили голодом. Но он молчал. Выжидал. Усыплял бдительность. Боль телесная ничто, перед болью душевной. А то что заменило светлое и тёплое помогало держаться. Придавало сил. Палачи были хороши, мастера пыток, всё было максимально болезненно, но ничего непоправимого или смертельного. Он ждал. Привык к тьме. И думал. Они совершил три ошибки. Первая в том, что предали. Он расслабился, купился на спокойствие. И они ударили. Но плохо подготовились. Они не знают где документы, бухгалтерия и казна. Только он знает. Бумаги в банке. Казна замурована в бетон по всему городу или закопана в лесу. А бухгалтерия у него в голове. Но они не знали этого и были вынуждены оставить его в живых. Это была их вторя ошибка. Он жив. А значит, что они все уже трупы, просто не знают об этом. И третья ошибка. Они позволили ему изучать их. Анализировать. Дали ему такие условия чтобы он мог достаточно ясно думать. ЗАПОМИНАТЬ. Осталось чуть-чуть. Он помнил этот подвал, знал этот дом. И почти расшатал решётку. А наручники не преграда. Слишком большие для его тельца. Сломать кисть, и он свободен. А потом…
— …месть.
* * *
По пробуждению я чувствовал себя разбитым, дыхание сбито, а сердце словно хочет выскочить из груди. Кошмар. Опять кошмар. Воспоминания об ужасах прошлого. Второе предательство, первая неудача и первая… потеря. Я почти забыл за эти годы про свою проблему со сном. После рождения Алисы, после появления человека которому могу безоговорочно доверять, обнимая её во сне, кошмары ушли. Но сейчас Алиса дежурит, следит чтобы никакая тварь не пролезла и не перегрызла глотку, спящему мне. И кошмары тут же вернулись.
Моя первая банда. Я был слишком самоуверен, слишком наивен и слишком верил в людей. Тогда я ещё был рабом человеческих иллюзий. Верил в благодарность, благородство и человечность. Наивный Ваня думал, что падаль, возвышенная им из грязи, не предаст. Что они не опустятся чтобы укусить кормящую руку. За что и поплатился. Но хуже всего то что за мою ошибку заплатила Ли.
Молодая девчушка двадцати лет, беженка из Северной Кореи, сирота волею случая оказавшаяся в России. Первый человек, ставший мне семьёй. И умершая страшной смертью у меня на глазах. Я до сих пор ношу амулет с кристаллом из её праха. Как напоминание. О том, что важна лишь сила, ведь не важно сколь ты умён, хитёр, богат или знатен, не важно сколько у тебя подчинённых. Если ты не