народ и за правду… Выходит, что все идут за свободу и за народ? Но почему же они не вместе? Почему они ведут борьбу друг с другом? Вот и разберись тут!
Куда идти одинокому? К мурзаку Абдулле Эмиру? Ведь Абдулла стремился сделать Крым самостоятельным татарским государством. Прийти к нему? Али вдруг вспомнил восстание татар в семнадцатом году против русских, против Советов.
Обманутые конные татарские полки пошли за милифирковцами, а потом и за белыми офицерами, против большевиков.
Перед Киричаевым встали толпы обманутых татар, вооруженных чем попало, — они носятся по улицам городов, кричат:
— Земля наша, горы наши, леса наши!
— Крым наш, море наше!..
«Хорошо, — спрашивал себя Киричаев, — допустим, была бы польза бедным татарам, если бы Крым стал отдельным татарским государством. Но в этом государстве все равно остались бы богатые мурзаки — помещики…»
Теперь всякий татарин будет обвинять его в отступничестве. Он ведь был в Красной гвардии. Теперь его будут считать красным. Он убивал своих мусульман, шел против желания татар. Этого ему не простит Абдулла…
«К кому идти? К кому пристать?.. Ну что ж, — решил Али, — говорить не будем, молчать будем!»
2
Киричаев долго еще бродил по степи, ночевал в скалах и пещерах, воровал на плантациях виноград, на бахчах — арбузы, выпрашивал по деревням хлеб.
От прохожих и чабанов он узнал, что в Крыму сейчас ловят всех, кто был связан с красными…
Как-то на закате он выполз из сырой пещеры и крадучись взобрался на высокий холм.
Закат был неприветлив, воздух холоден и мутен, тусклое и печальное солнце опускалось за хмурой горой.
Над степью стояла тишина. Далеко, меж холмами на косогорах, виднелись осиротелые деревни, над ними поднимались причудливые столбы дыма. По сторонам, как пугала, замерли с распахнутыми крыльями ветряные мельницы, дальше темнели высокие тополя, сады и курганы.
Настроение грустной осени охватило Киричаева. Он почувствовал себя никому не нужным отщепенцем. В немом оцепенении смотрел он на гору Апук, которая вставала на далеком горизонте как огромная туча, зардевшаяся от заката.
«Я на своей земле, среди своего татарского народа, и все-таки меня могут повесить на виду у всех, меня будут проклинать, будут плевать на мою могилу… И от чьей руки я умру? От руки белого генерала, моего врага. Большевики говорили: „Все генералы, все богатые, буржуи и помещики — враги бедных, все они одинаковые, к какой бы нации ни принадлежали“. Может, эти разговоры велись для того, чтобы больше народу шло в Красную Армию?»
Ему уже казалось, что татары — особый народ. Татары любят труд и товарищество. Богатые и знатные татары не заносчивы, дружат с меньшим братом — крестьянином. Помнится, Абдулла Эмир помогал татарским крестьянам.
…Перед заходом солнца Киричаев перебрался на другую сторону кургана и увидел в низине между скалами, прямо перед собой, большой дом и несколько небольших домиков, утопающих в густой, багровой от заката зелени.
После короткого раздумья Киричаев опустился на землю, скрестил на груди руки и начал молиться. Он гладил смуглыми руками свое красивое лицо, соединяя руки на конце давно не бритой бороды. Этот жест как бы говорил, что Али смывает со своего лица грехи. Кончив молиться, он огляделся, прицепил, как полагается, кинжал, револьвер, бомбу, накинул на плечи бурку и направился вниз, прямо в имение Абдуллы Эмира.
Подойдя к железным воротам, он открыл их и пошел через парк, мимо большого пруда, на зеркально-серой поверхности которого плавали лебеди. Вокруг толпились серебристые тополя.
Перед самым домом, большим и живописным, напоминавшим мечеть, на Киричаева бросились чабанские собаки. На лай вышел седой старик. Он остановился и удивленно посмотрел на пришельца.
Перед ним стоял высокий, стройный татарин, с заросшим густыми волосами лицом, с большими черными глазами, сверкающими из-под густых, насупленных бровей.
— Селям алейкум, Мамбет!
— Алейкум селям.
Выпуклые раскосые глаза старика замигали, будто от сильного света. Он открыл беззубый рот, собираясь что-то сказать, но махнул рукой и, слегка наклонив свою белую голову, покрытую черной круглой шапкой, пошел к дому.
— Пусть выйдет Абдулла Эмир! — крикнул вдогонку ему Киричаев.
Он не заметил, как около него оказались двое вооруженных винтовками татар.
Из дома вышел Абдулла. Он поднял палец. Вооруженные ушли.
Абдулла стоял на крыльце в расшитом золотом пурпуровом халате. На голове его красовалась турецкая феска с черной кисточкой, свисавшей набок. Он сошел по ступенькам, постукивая деревянными подошвами домашних туфель. Круглое, холеное лицо его лоснилось, в раскосых глазах светилась улыбка.
Он оглядел Али и покачал головой.
— Здравствуй, Абдулла Эмир!
Абдулла махнул рукой: дескать, я с тобой не хочу здороваться. Потом, смерив его с ног до головы, спросил:
— Чего ты от меня хочешь?
Киричаев поднял руки кверху и сказал:
— Разреши мне помолиться и сдать тебе свое оружие.
— Хорошо.
Киричаев опустил руки, затем опять поднял, прочел шепотом молитву, погладил лицо ладонями, как гладил его там, на холме, перед тем как пойти в имение, и только тогда снял свой красивый кинжал, револьвер и бомбу и передал их Абдулле Эмиру.
— Иди за мной, — сказал Абдулла.
Эмир и Киричаев вошли в большую комнату. Она была убрана так же, как и прежде, может быть только немножко беднее, но распорядок тот же — восточный, родной. У Эмира многого не хватало из прежнего богатства, многое взяли крестьяне в первые дни революции.
Али прошел по ковру до середины комнаты. Абдулла указал ему на круглый, отделанный перламутром столик и на диван, сооруженный из войлока и убранный расшитыми золотом подушками.
Киричаев сел рядом с Эмиром, который аккуратно уложил на диване трофеи Али. Проделав молитвенную церемонию, Абдулла сказал:
— Говори, я слушаю.
— Я прошу тебя, родной Абдулла Эмир… Я хочу вернуться к вам… Я — татарин. Мое место — с татарами… Я много думал… Я прошу тебя… Теперь я в твоей власти: или предай меня, или оставь в своем имении…
Абдулла Эмир нахмурился, провел по лицу обеими руками, как это делал он во время молитвы. Потом протянул Киричаеву все взятое у него оружие.
— На, возьми. Это нам пригодится… Я оставлю тебя в своем имении, и, пока я жив, тебя никто пальцем не тронет. Помни всегда, что я истинный твой друг.
3
Поздно ночью, когда на темно-синем небе высоко поднялась серебряная луна, Али, открыв окно в парк, стал всматриваться в темные глыбы зелени, в очертания спящих строений, казавшихся сейчас мрачными серыми развалинами.
Из темной гущи зелени послышался странный звук, похожий на стон. Али вздрогнул, затаил дыхание, начал прислушиваться.