Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исаев решил поэтому взять этих трех уток, чтобы утереть рос Мише. Он выждал, пока утки сошлись, и выстрелил. Одна осталась лежать на воде бесформенной и жалкой, враз утратившей свою красоту, и то, что Исаев заметил это, помешало ему снять тех двух, которые свечой поднялись в серый туман. Одну он все-таки снял, но радости ему это не доставило.
— Чего, консервы будем открывать? — смешливо спросил Мишаня, хлопотавший у костра.
Исаев молча бросил двух уток к его ногам и сказал:
— Сегодня твоя очередь щипать, ты — пустой.
— Это почему же я пустой? — обиделся Мишаня и приоткрыл край брезента: там лежали три кряквы. — Они ко мне прямо сюда садятся. На болотце. Я их из машины бью.
Исаев снял сапоги и сказал:
— Издеваешься, да? Вода закипела?
— Дрова сырые, Максим Максимыч. Я уж их и бензином, и по-всякому… Критиковать вас буду — сухой бензин вы должны были купить, у вас в «Спорте» приятели работают…
— Не было сухого бензина, не ругайся. Туристский сезон…
— Вот из-за туристского сезона на поезд свой опоздаете… Народу на станции, наверное, тьма — пятница…
— Кто ж в пятницу едет в город?
— Колхозники — кто… Мы к ним, они — к нам, обмен опытом… — Мишаня засмеялся. — А вот для Томми вашего овсянки тут не достанешь… Чем я его две недели прокормлю?
— Я раньше вернусь… Через десять дней вернусь… Ты его покорми пшенкой или ядрицы в сельмаге возьми. Только ядрицу сначала в холодной воде замочи, ладно? И нормальной солью присаливай, а то он рыбацкую не переносит.
— Будет сделано, — ответил Мишаня. — Я тут с ним без вас всех птиц перестреляю.
Исаев ощипал уток, сварил кулеш, потом два часа поспал на стареньком надувном матраце возле озера, побрился, надел свой брезентовый походный пиджак и отправился на станцию — на прямую, через лес, до нее было десять километров. Мишаня предлагал подвезти, но Исаев отказался:
— Все равно самолет у меня только завтра утром, успею. Отдыхай, Мишаня. До встречи.
На станции народу было действительно полным-полно, билеты в кассе кончились, дежурный по вокзалу ни в какие объяснения входить не хотел: «Всем вам на базар только б и шлендать!» — и пришлось договариваться с проводницей, которая пустила Исаева за трешницу в переполненный бесплацкартный вагон с условием, что часть дороги он проедет в тамбуре, а если придут контролеры, то всю ответственность за безбилетный проезд возьмет на себя.
До дома Исаев добрался только в два ночи, разбитый, с головной болью. На столе в кабинете лежала записочка: «М. М., два дня, как ваш директор наказывал позвонить ему домой или в институт из-за неприятностей. Очень искал. Нюра».
Почерк у лифтерши, которая дважды в неделю приходила к Исаеву убираться, был детский, чуть заваленный вправо, иногда она путала мягкий знак с ятем, и Максима Максимовича всегда это очень веселило, и записочки ее он хранил.
«Какие неприятности? — подумал он. — Через три часа мне надо быть на аэродроме. Сейчас звонить поздно, а в пять утра — слишком рано. Пусть они подождут со своими неприятностями до моего возвращения».
Он принял ванну, потом погладил серый костюм, в котором всегда выступал на ученых советах, взял несколько галстуков, долго размышлял над тем, стоит ли брать плащ — в Берлине август и сентябрь самые жаркие месяцы; сложил в чемодан три рубашки, легкие брюки, лекарства и вызвал такси — он любил приезжать на вокзалы и на аэродромы загодя.
Пройдя таможенный досмотр и паспортный контроль, он оказался среди шумной толпы японских и американских туристов, которые летели через Западный Берлин в Мадрид («Странный маршрут — через Рим значительно быстрее»). Исаев вдруг усмехнулся, подумав о том, как поразительны смены человеческих состояний во времени: девять часов назад он стоял на зорьке, пять часов назад потел в тамбуре, сейчас толкается среди гомонливых американских старух с острыми локтями и фарфоровыми зубами, а еще через три часа он должен быть в западноберлинском институте социологии, чтобы оговорить график своих лекций и собеседований с коллегами по университету.
Это была его вторая поездка в западноберлинский институт социологии, и он, в общем-то, представлял себе программу. Он только не мог себе представить, что, когда самолет приземлится в Темпельгофе, и его встретят коллеги, и отвезут на завтрак, а потом поселят в респектабельном «Кайзере», и он получит у портье записочку от своего аспиранта из Болгарии Павла Кочева: «Профессор Максимыч, масса интересного материала, сегодня увижусь с сыном Дорнброка, может, задержусь на день-два, если хватит денег, позвоните на всякий случай ко мне в отель „Шеневальд“, мечтал бы вас повидать. Паша Кочев», и он позвонит Кочеву, и портье ответит ему, что «господин Кочев теперь не живет здесь, поскольку он запросил политическое убежище и переехал в другое место», — вот этого он себе представить не мог.
— Вы не скажете, как мне позвонить господину Кочеву по его новому адресу? — спросил Исаев.
— Нам неизвестен его новый адрес.
— Кто может знать?
— Вероятно, редактор «Курира» Ленц — он печатал интервью господина Кочева.
Исаев даже головой затряс — так все это было дико и неожиданно. Он нашел телефон «Курира» и позвонил Ленцу.
— Нам неизвестен его адрес, — ответил Лены. — Если вам очень нужен господин Кочев, обратитесь в полицию, они знают…
В полиции Исаеву сообщили, что делом болгарского интеллектуала Кочева занимался майор Гельтофф, однако никто из его сотрудников не знал адреса, по которому ныне проживает господин Кочев.
Исаев поехал в полицейское управление: майор Гельтофф, сказали ему, сейчас здесь в связи со срочным расследованием обстоятельств гибели Дорнброка-сына, но беседовать с майором Исаев не стал, потому что он увидел его, идущего по коридору, и сразу же отвернулся к стене, ибо узнал в нем своего «коллегу по работе в ставке рейхсфюрера» оберштурмбанфюрера СС Холтоффа, который по заданию шефа гестапо Мюллера проводил весной сорок пятого года операцию против него, Исаева, известного в то время Холтоффу как штандартенфюрер СС фон Штирлиц.
Исаев знал, что Шелленберг умер в пятьдесят четвертом; Айсман трудится в концерне Дорнброка. Единственный, кто исчез из поля зрения Исаева, был Холтофф.
Изменив голос, Исаев позвонил к майору из автомата.
— Право господина Кочева не открывать свой адрес, — отрезал майор, — он живет в демократической стране и пользуется гарантиями нашего законодательства. С кем я говорю?
— Со мной, — ответил Исаев и повесил трубку.
В тот же вечер Максим Максимович связался с профессором Штруббе, который отвечал за программу Исаева, и попросил внести коррективы для того, чтобы ближайшие три дня были у него совершенно свободными.
Назавтра Исаев посетил своего издателя, который третьим тиражом выпустил его монографию «Германия, апрель сорок пятого», и — впервые за все его поездки — не стал отказываться от предложенного гонорара. После этого он засел в библиотеке, пересмотрел гору литературы по математике и физике, сделал выписки из телефонных справочников Эссена, Киля и Гамбурга, связался по телефону с Мюнхеном и Франкфуртом и наконец нашел того, кого искал, — физика Рунге.
2— Извините, что я к вам так поздно, доктор Рунге.
— Кто вы?
— Мое имя вам ничего не скажет, но дело у меня к вам крайне срочное.
Они стояли в дверях. Хозяин заслонил дверь и не приглашал гостя войти.
— Я сейчас занят. Очень сожалею…
— Минута у вас найдется?
— Минута — да. Только вряд ли «крайне срочное дело» можно решить за минуту.
— Это лицо вам знакомо? — спросил Исаев, показав Рунге маленькую фотографию.
— Очень знакомый молодой человек…
— Ему сейчас пятьдесят шесть.
— У меня плохая память на лица.
— Кто с вами работал в концлагере Фленсбург?
— Холтофф?
— Так это Холтофф или нет?
— Да… Пожалуй что… Мне кажется, что он, но я боюсь ошибиться. Хотя нет, точно, это Холтофф.
— Теперь посмотрите на это фото.
— Тоже он. Так постарел… Неужели жив?
— Ну а если жив, тогда что?
— Покажите оба фото еще раз.
— Может быть, нам все же договорить у вас в доме?
— Прошу. — Рунге пропустил Исаева в комнаты.
— Вероятно, вы сначала спросите, знаю ли я адрес Холтоффа, и сразу позвоните в федеральную комиссию по охране конституции?
— Я ни о чем вас не спрошу.
— Все надоело?
— Просто мне надо кончить работу, которой я отдал последние десять лет, а если я обращусь к властям, меня начнут таскать по комиссиям, комитетам и подкомиссиям… Я прошел через все это. Допросы, очные ставки, свидетельские показания в суде, оправдание обвиняемых…
— Все-таки Кальтенбруннера повесили…
— А остальные? Где Бернцман? Зерлих? Айсман? Где они? Бернцман в земельном суде. Айсман у Дорнброка. Зерлих в МИДе…
— Вы пропустили Штирлица, господин Рунге.
- Альтернатива - Юлиан Семенов - Политический детектив
- Третья карта (Июнь 1941) - Юлиан Семенов - Политический детектив
- Экспансия – II - Юлиан Семенов - Политический детектив
- Экспансия – I - Юлиан Семенов - Политический детектив
- Черный передел. Книга I - Анатолий Баюканский - Политический детектив