Читать интересную книгу Каникулы в Лимстоке. Объявлено убийство. Зернышки в кармане - Агата Кристи

Я сказал, что совершенно уверен в том, что Айми Гриффитс никогда не грустит, и вслед за Меган вышел через открытое французское окно на веранду.

Стоя там и куря трубку, я слышал, как Патридж вошла в столовую из холла и произнесла мрачным голосом:

— Могу я поговорить с вами, мисс?

«Черт побери, — подумал я, — надеюсь, Патридж не намерена уведомить нас о своем уходе. Эмили Бэртон будет весьма раздосадована, случись такое».

Патридж продолжила:

— Я должна извиниться, мисс, за этот звонок. Надо сказать, та юная особа, которая звонила мне, могла бы и разбираться в таких вещах. У меня никогда не было обыкновения пользоваться телефоном или позволять моим приятелям звонить мне, и я действительно чувствую себя виноватой из-за того, что такое могло случиться и что хозяину пришлось ответить на звонок, ну и вообще…

— Но все в порядке, Патридж, — сказала Джоанна мягко. — Почему бы вашим друзьям и не воспользоваться телефоном, если им хочется поговорить с вами?

Хоть я и не видел лица Патридж, но почувствовал, что оно было мрачнее обыкновенного, когда она холодно ответила:

— Ничего подобного никогда не случалось в этом доме. Мисс Эмили никогда не допустила бы этого. Я уже сказала, я прошу меня извинить за то, что произошло, но Агнес Вуддел — девушка, которая звонила, — очень расстроена, и она слишком молода, чтобы понимать, что можно, а чего нельзя в доме джентльмена.

«Вот это как раз для Джоанны», — подумал я, развеселившись.

— Агнес, мисс, — продолжала Патридж, — здесь служила под моим началом. Ей было всего шестнадцать, когда она сюда пришла прямо из приюта. Видите ли, у нее нет ни дома, ни матери, ни каких-либо родственников, кто мог бы ей дать совет, и она привыкла обращаться ко мне. Я могу ей объяснить, что к чему, видите ли.

— Да? — произнесла Джоанна и замолчала, ожидая. Очевидно, должно было следовать продолжение.

— Поэтому я позволила себе спросить вас, мисс: не разрешите ли вы Агнес прийти сегодня днем к чаю на кухне? У нее выходной, видите ли, и она хочет о чем-то со мной посоветоваться. Мне кажется, это что-то из ряда вон выходящее.

Джоанна смущенно сказала:

— Но почему же и не прийти кому-то к вам на чай?

Джоанна потом сказала мне, что при этих словах Патридж выпрямилась, и вид у нее был весьма грозный, когда она ответила:

— Ничего подобного нет в правилах этого дома, мисс. Старая миссис Бэртон никогда не позволяла визиты на кухню, исключая наши собственные выходные дни, — тогда нам разрешалось приглашать наших приятелей, вместо того чтобы самим ходить куда-то, но в других случаях, в обычные дни, — никогда. И мисс Эмили придерживается прежнего.

Джоанна всегда очень добра к слугам, и большинство из них ее любят, но ей никак не удавалось растопить лед в отношениях с Патридж.

— Нехорошо, моя девочка, — сказал я, когда Патридж ушла и Джоанна вышла ко мне. — Твои симпатии и мягкость не оценены. Для Патридж хороша лишь старая добрая властность и то, что прилично в доме джентльмена.

— Я никогда не слышала о такой тирании, чтобы запрещалось даже пригласить друзей, — сказала Джоанна. — Все это очень мило, Джерри, но не может же им нравиться, что с ними обращаются, как с черными рабами?

— Очевидно, им нравится, — сказал я. — По крайней мере, нравится женщинам типа Патридж в этом мирке.

— Не представляю, почему она меня не любит. Большинство людей относятся ко мне хорошо.

— Возможно, она презирает тебя из-за того, что ты не настоящая домохозяйка. Ты никогда не возлагаешь руки на полки и не устраиваешь проверок на предмет наличия следов пыли. Ты никогда не заглядываешь под половики. Ты никогда не спрашиваешь, куда подевались остатки шоколадного суфле, и ты никогда не заказываешь хороший хлебный пудинг.

— Ух! — воскликнула Джоанна. И печально продолжила: — У меня весь день неудачи. Наша Айми презирает меня за незнание огородных дел. Патридж относится ко мне пренебрежительно за то, что я отношусь к ней по-человечески. Я сейчас пойду в сад и буду есть червяков.

— Меган уже там, — сказал я.

Действительно, Меган несколько минут назад проскользнула мимо нас и теперь стояла бесцельно посреди маленькой лужайки, похожая на задумчивую птичку, ожидающую корма.

Но вот она обернулась к нам и резко сказала:

— Мне кажется, я должна сегодня вернуться домой.

— Что? — обеспокоенно переспросил я.

Покраснев, она продолжила нервно и убежденно:

— Вы были ужасно добры, пригласив меня, и я полагаю, что я страшно вам досаждала, мне у вас нравится, но теперь я должна вернуться, потому что… ну, все-таки это мой дом, и никто не может надолго уходить из дома, и потому, я думаю, я отправлюсь обратно сегодня.

Оба мы, Джоанна и я, пытались заставить ее переменить решение, но она оказалась тверже алмаза, и в конце концов Джоанна вывела автомобиль, и Меган через несколько минут спустилась по ступенькам со своим вновь упакованным багажом.

Единственным человеком, выглядевшим довольным, была Патридж, и на ее мрачном лице даже появилось нечто вроде улыбки. Ей никогда не нравилась Меган.

Когда Джоанна вернулась, я стоял в центре лужайки.

Джоанна спросила, не думаю ли я, что я — солнечные часы.

— Почему?

— Ты стоишь тут как садовое украшение. Кто-нибудь вполне мог бы написать на тебе девиз, как на солнечных часах. Ты мрачен как гроза!

— Я не расположен шутить. Сначала Айми Гриффитс…

— Помилуйте! — прошептала Джоанна. — Я же должна поговорить об этих овощах!..

— …потом эта выходка Меган. Я-то думал о том, чтобы пригласить ее на прогулку в Лег-Тор.

— При ошейнике и поводке, полагаю? — заметила Джоанна.

— Что?

Джоанна, огибая угол дома и направляясь к огороду возле кухни, повторила громко и четко:

— Я сказала: «При ошейнике и поводке, полагаю?» Ты потерял свою собачку, вот что с тобой случилось!

Глава 4

Должен признаться, у меня вызывала досаду та резкость, с которой Меган покинула нас. Но, возможно, мы ей просто наскучили.

В конце концов, в «Литтл Фюрц» была не слишком веселая жизнь для девушки. А дома были мальчишки и Элси Холланд.

Я услышал, что возвращается Джоанна, и поспешно перешел на другое место, чтобы не давать ей повода повторить нахальное замечание насчет солнечных часов.

Незадолго до обеда приехал Оуэн Гриффитс; садовник уже ждал его со всей необходимой огородной продукцией.

Пока старый Адамс загружал овощи в автомобиль, я пригласил Оуэна в дом — выпить. Остаться к обеду доктор не мог.

Войдя в гостиную с шерри, я обнаружил, что Джоанна вновь принялась за свои дрянные проделки. Теперь в ней не было ни малейших признаков враждебности. Она съежилась в уголке дивана и, чуть ли не мурлыкая, задавала Оуэну вопросы о его работе: нравится ли ему быть врачом общего профиля и не предпочитает ли он какую-либо специализацию? Она думает, что врачебное дело — одно из лучших в мире.

Вы бы сказали, что Джоанна — очаровательная, божественная слушательница. Но после выслушивания такого множества будущих гениев, рассказывавших ей о своей непонятости, слушать Оуэна Гриффитса было для нее плевым делом. К тому времени, как мы принялись за третий стаканчик шерри, Гриффитс рассказал ей о нескольких непонятных случаях и ранениях в таких научных терминах, что никто не понял бы ни слова, кроме его коллег-медиков.

Джоанна выглядела понимающей и крайне заинтересованной.

Я на какое-то мгновение засомневался. Это было очень дурно со стороны Джоанны. Гриффитс был слишком хорошим малым, чтобы играть с ним так легкомысленно и небрежно. Женщины действительно дьяволы.

Впоследствии я оценил осторожный взгляд Гриффитса, его длинный, волевой подбородок и твердые, упрямо сжатые губы, и моя уверенность в том, что Джоанна сможет вертеть этим человеком, поугасла. Ну и в любом случае это дело личное — позволять женщине делать из вас дурачка. Пусть доктор сам поостережется.

Потом Джоанна сказала:

— Может быть, вы измените решение и останетесь у нас на обед, доктор Гриффитс?

Гриффитс слегка покраснел и сказал, что он бы с удовольствием, но сестра будет ждать его возвращения…

— Мы ей позвоним и предупредим, — быстро предложила Джоанна, тут же вышла в холл и позвонила по телефону.

Вернулась она улыбаясь и сообщила, что все в порядке.

И Оуэн Гриффитс остался на обед и выглядел вполне довольным. Мы говорили о книгах и пьесах, о мировой политике и о музыке, о живописи, о современной архитектуре.

Мы ни слова не сказали о Лимстоке, или об анонимных письмах, или о самоубийстве миссис Симмингтон.

Мы отбросили все это, и, я думаю, Оуэн Гриффитс был счастлив. Его темное, печальное лицо осветилось, и он высказывал интересные мысли.