Читать интересную книгу Новый Мир ( № 6 2007) - Новый Мир Новый Мир

— А кстати, — прищурилась Беата, — я вижу, что над тобой брезжит венец безбрачия. Не хочешь снять?.. Для тебя это будет стоить всего ничего…

— Ты сама разошлась с мужем! — сказала я, и она осеклась. — А кстати, вам не нужен пылесос “Тибри”? О, это вещь! Все дело в том, что в обычных домашних условиях мы дышим трупами паразитов…

Синаксарь говорит, что “Пилат, испугавшись, отпустил им Варавву, а Иисуса предал на распятие (ср.: Мф. 27: 26), хотя втайне и знал, что Тот неповинен. Увидев это, Иуда, бросив сребреники (в храме), вышел, пошел и удавился (см.: Мф. 27: 3 — 5), повесившись на дереве, а после, сильно вздувшись, лопнул”.

Что ты стращаешь меня, господине Ксанфопуле: “сильно вздувшись, лопнул”? Мне страшно, что он кинул сребреники . Вот от этого ужас дышит в затылок и незащищенную шею.

Отец Зосима рассказывает: “Во время литургии при пении „Херувимской” на словах „отложим попечение” прихожане из сумок вынимали печенье и складывали на панихидном столике — и так каждый раз”.

А я по всегдашней своей рассеянности потеряла свидетельство о разводе. Когда сказали, что пора оформлять документы, перерыла все бумаги. И не нашла. “Как только принесете, сразу официально оформим”, — сказал Федор, еще один семинарист и автор сайта. Он коротко стрижен и не носит бороды, как и положено послушникам, но длинные изогнутые ресницы, перистые, темные у начала и светлые на конце, как бы восполняют это, и лицо не кажется “босым”. По какому-то порыву я соткровенничала с Надеждой:

— Федор напоминает католического прелата.

Она рассмеялась:

— А он, кстати, из Латвии…

Вдыхаю морозную гарь Москвы, иду вдоль шоссе, по которому текут автомобили. Шум и грохот. Кажется, вплоть до самого горизонта, нигде и никогда не будет ярких цветов. Только серый, серый всех оттенков, любой насыщенности, словно накинули на все одно общее грязное покрывало. Даже машины одного цвета, и красные, и желтые, и зеленые. Все утонули в беспредельном однообразии. Чешуя наросла на боках, налипла на дверях, на бамперах, как и на стенах домов, уступах тротуаров, стволах деревьев. Медведковский загс. Шестьсот пятый автобус от станции метро “Отрадное”.

Я ни о чем не думаю, пошатываясь, уцепившись за поручень автобуса. Еду мимо голубого здания детского сада — почему-то всколыхнулось въяве, как сама в таком вот казенном доме, в голубой юбочке и белых гольфах, в аккуратно наглаженной мамой рубашке, пела на утреннике. Еще там давали кашу на завтрак. С кубиком масла. Холодную, слипшуюся в комок.

Вероника, с двумя большими темными хвостами по обе стороны головы, вьющимися спиралевидно, встретив новенькую, сказала:

— А угадай, как меня зовут! На букву “В”.

— Валя? Вера?

— Нет. Нет.

Какая-то девочка подошла и прошептала мне на ухо:

— Варя!

— Варя?

— Нет.

Я с большим недоумением посмотрела на подсказчицу. Та пожала плечами. Но ведь на “В” имя…

Обширны, пустынны окраинные районы Москвы. Скользишь по наледи, впечатываешь, вжимаешь каблук в грязь, поглощаешь мерным шагом пространство, словно пережевываешь чей-то однообразный бред: трамваи, люди, вороны, витрины и дома, дома, дома — окна, балконы, подъезды.

Без четырех двенадцать. Если не успею до двух, придется часок погулять — перерыв. Но должна. Впрочем, я бы и погуляла, подышала-походила, например, тут, где выгуливают собак, на пустой площадке. Сиротливая покосившаяся скамейка, баскетбольное разомкнутое, распаянное кольцо и погнутые, покинутые качели. Картина, которую можно видеть в каждом дворе — можно, но не хочется. Обычно не замечаешь.

У зоомагазина, мимо которого шагаю, толкутся продавцы, бликуют аквариумы с вуалехвостыми тенями, и одна уже плавает поверху, глотает воздух. Рыбка напомнила человека в метро, он так же, не координируя движений, тынялся по вагону, прислонялся к дверям, и вынесло его с потоком, отволокло. При взгляде на него словно на панели внутреннего экрана зажглись старые, не нами выдуманные слова: “не жилец”.

На прилавках клетки, просо для попугайчиков, колокольчики на кольцах, жесткие на вид пластиковые водоросли в пакетах. Купить, что ли, парочку таких пластмассовых кустиков — на подарки, мелькнула нелепая мысль. А что, дело к Новому году, дарить-то все равно надо всякие глупости, почему бы и не такие?

Или — блёсен набрать в рыболовном магазине.

Не соли же для ванн дарить, в конце-то концов. Портмоне, блокноты, ручки дешевые — дрянь, да и приелись. Ладно, и дарить, в общем, ничего не хочется: ни предчувствия праздника, ни кого особенно дорогого.

Я срезала путь, как помнила: вот здесь, когда направлялись подавать заявление, проезжали. Свирепели на заднем сиденье такси, глядели каждый в свою сторону, глаза мои растекались по лицу, шофер хмурый сидел, помалкивал. Какая глупость во всем, ненарочная неопределенность, необратимость — нечаянная. Произвольно, ненавечно, мимолетно. Могли и помириться тогда.

Мгновенно вскипела в сердце холодная злость на бывшего мужа — вот, приходится из-за него тащиться невесть куда, по серому размытому фону — и тут же схлынуло.

Так я и шла, отчетливо почувствовав вдруг бедность, невзрачность собственного облика: пальтишко, ему уже четвертый год, брюкам не меньше — хорошие попались, ноские, пережили примерно пяток своих собратьев. Свитер, запомненный чуть не с восемнадцати лет. Москвичи, кстати, в городе в основном не приодеваются, разве на особый случай принарядятся. Только приезжие форсят, ну и те из девушек, которым не лень часами заниматься своим внешним видом.

Неприметная дверь с другой стороны загса. Думалось, никогда не переступлю.

Он на развод фотографа привел. Я тогда похудевшая, со впавшими щеками и таблетками антидепрессантов в кармане, с бровями углом — острый треугольничек запал во лбу — глянула только на него да на этого фотографа — и отвернулась.

— Так вы что, хотите копию? — Молоденькая архивистка не понимала, кажется, ни слова из того, что ей говорили.

— А где ж я тебе его найду, о рождении, все документы утеряны… — бубнила бабка испитым голосом, разбираясь со второй напарницей, — мне о смерти, только предъявить в собес, сестра уж три года как умерла…

— О разводе.

— А я вам что! — горячилась девушка. — Потеряли — восстанавливайте!..

— Мне только предъявить…

— Свидетельство о браке там, где заключали брак, — нравоучительно заметила мне архивистка. — Где вы расписывались?

— Не положено…

— Ну дак а где я вам его возьму…

В руках у бабки трепетала холщовая сумка, в которой что-то звякало, а за спиной возвышался темный лицом, крупноглазый молодой парень, он поддакивал:

— Предъявить… — с ярким нерусским акцентом, и сама собой напрашивалась версия, что пьянчужку сейчас прокатят по полной программе.

— А где я вам его восстановлю?..

— Фамилию вы не меняли?

— Ничего я не восстановлю!..

Наконец, порывшись в объемистых, распухших от людского горя и негоря папках, молоденькая архивисточка сунула мне в руки бумажку с длинными, словно счета Ариадны, рядами цифр:

— Идите в банк.

— А где ближайший?

— На Полярной…

На ходу оборачиваясь платком, двинулась вверх по улице, поглядывая на часы. Тягомотина происходящего давит на голову. Тот же путь до Полярной — назвали же улицу. Кажется, все-таки доведется нынче погулять на собачьей площадке. Перерыв объявили в жизни.

В голове крутились дурацкие сюжеты. Будь я режиссером, я бы сняла фильм про эту молоденькую девушку, сидящую день-деньской в архиве. Как она посещает свой знакомый до тошноты загс на сей раз не одна, с женихом. И не дай тебе бог, как говорится, однажды самой прийти вот в такой архив и, сгибаясь у окошечка, попросить копию утерянного свидетельства.

Я, может быть, — вдруг мелькнуло — слыву среди подруг образцом элементарной бытовой неустроенности, граничащей с метафизической. Я и сама живо чувствую свое полное неумение обустроить что бы то ни было. Мечешься по земле, как сор, если куда и прибьет — ненадолго.

Взяла бланк, присела к пыльному фикусу “Сбербанка” у окна во всю стену, начала кропотливо переносить циферки. Не хочется ошибиться — ИНН, лицевой счет, расчетный, БИК, КБК, ОКАТО — зачем им столько?

Хоть бы лучик ломкий проглянул сквозь тяжелые тучи. Нельзя же так. Хоть бы искорку смысла, ясности, понимания. Малую толику любви. Интернетный конфидент отстучал на днях в “аське”: “Ты еще не знаешь, какой я эгоист. Ты готова к тому, что я причиню тебе боль?”