играли на гребнях прибоя.
С юга был виден остров Сакрифисиос и наши темные корабли, мирно спавшие под прикрытием его кораллового рифа.
От крепостных стен, опоясывавших город полосой серого камня, и до нашего холма простирались ровные пески, а направо и налево, от Пуенте-Хорнос до Вергары, сплошной темной линией тянулась цепь холмов, на которых, по колено увязая в песках, стояли американские передовые пикеты.
То была захватывающая картина! Мы все еще молча любовались ею, когда луна вдруг зашла за тучу, и городские огни, до тех пор бледневшие при ее лучах, сразу ярко засверкали по стенам.
На улицах раздавались звуки военных рожков… Время от времени мы слышали крик часового: «Centilnela alerte!» (Слушай!) или грозное: «Quien viva?» (Кто идет?)
А потом до нас вдруг донеслись звуки музыки и женские голоса. Нам казалось, что мы слышим шелест шелковых платьев и легкий шорох ног, вальсирующих по зеркальному полу…
Мы с завистью глядели на осажденный город. Многим из нас в эту минуту хотелось сейчас же броситься на приступ…
Но вот с бруствера Пуэрто-Нуэво сверкнула горизонтальная полоса огня.
— Берегись! — крикнул Твинг и сейчас же бросился за гребень холма, лег ничком и прижался к земле всем своим маленьким жилистым телом.
Многие из нас последовали его примеру, но не успели еще мы все лечь, как ядро с воем пролетело мимо нас. То был выстрел двадцатичетырехфунтовой пушки!..
Ядро ударилось в вершину в нескольких ядрах от нашей группы и рикошетом отскочило на соседний холм…
— Попробуй еще раз! — закричал кто-то.
— Проиграл малый бутылку шампанского, — сказал Твинг.
— Скорее он выпил ее заранее, а то бы он прицелился вернее, — возразил другой офицер.
— Шампанское! — сказал Клейли. — И устрицы! Подумать только.
— Придержите язык, Клейли, или, клянусь честью, я сейчас же пойду на город приступом!..
Это произнес Теннесси, чье воображение не выдержало контраста между шампанским с устрицами и свининой с песочной пылью, которую мы глодали уже несколько дней, заедая сухарями.
— Опять! — крикнул Твинг, завидев новую вспышку огня.
— Честное слово, граната! — воскликнул Теннесси. — Дайте ей сперва упасть, а то как бы она не попала в вас, — продолжал он, видя, что некоторые офицеры уже ложатся.
Провизжал снаряд. Искорка оторвалась от него и прочертила черное небо изящными изгибами красной линии.
Гром выстрела донесся до нас со стен, и в ту же секунду мы услышали глухой шум гранаты, зарывшейся в песок.
Она упала рядом с часовым, стоявшим в нескольких шагах от нас. Но он остался совершенно неподвижным, словно заснул или оцепенел. Быть может, он принял гранату за рикошет ядра…
— А они ловко расстреливают холмы! — произнес один молодой офицер.
Но не успели еще отзвучать эти слова, как под нашими ногами раздался громовой взрыв, напоминавший пушечный выстрел. Земля разверзлась, как при землетрясении, засвистели осколки, песок полетел нам в лицо.
На секунду все заволоклось тучей пыли. В это время луна выкатилась из-за туч, и, когда пыль улеглась, мы увидели в двадцати шагах от себя изуродованное тело солдата…
Громкое «ура» донеслось до нас с Консепсиона, откуда стреляла пушка.
Опечаленные смертью солдата и пристыженные тем, что причиной ее была наша неосторожность, мы отвернулись от города и хотели уже спуститься с холма, когда наше внимание привлек свист ракеты.
Эта ракета взвилась из чапараля, росшего в четверти мили за нашим лагерем. Не успела еще она достигнуть высшей точки, как с Пуэрто-Нуэво пустили ответную ракету.
В ту же секунду какой-то всадник выскочил из чащи и погнал коня на крутой холм. После трех-четырех отчаянных попыток великолепный мустанг, проваливаясь в песок, добрался до вершины, где лежал труп часового.
Тут всадник увидел нас, рванул поводья и с секунду простоял на месте, поднявшись на стременах и как бы сомневаясь, вперед ли ему скакать, или вернуться назад…
Мы приняли его за американского офицера и, не понимая, кто из нас мог бы скакать на коне в такой час, молча глядели и ждали, что будет.
— Клянусь честью, это мексиканец, — проговорил Твинг, когда яркий луч луны ясно осветил ранчеро.
Не успели мы пошевелиться, как странный наездник резко повернул влево и, выхватив пистолет, выстрелил прямо в нашу группу, а затем дал коню шпоры и поскакал в глубокий овраг.
— Болваны американские! — бросил он нам через плечо, спустившись с холма.
В ответ раздалось несколько выстрелов; но прежде чем мы успели опомниться от вызванного этой невероятной дерзостью изумления, всадник уже успел удрать.
Через несколько минут мы увидели его у стен города. Черное пятно лошади отчетливо выделялось на белой песчаной равнине. До нас донесся скрип тяжелых ворот Пуэрто-Нуэво, открывшихся перед смельчаком и снова закрывшихся за ним… Его выстрелом никто из нас ранен не был. Спускаясь с холма, многие из нас скрипели зубами от злости.
— Вы узнали этот голос, капитан? — прошептал мне Клейли, когда мы вернулись в лагерь.
— Да.
— Значит, по-вашему, это…
— Дюброск!..
Глава VIII
МАЙОР БЛОССОМ
У входа в свою палатку я застал верхового ординарца.
— От генерала, — сказал он, беря под козырек и протягивая мне запечатанный пакет. Затем он, не дожидаясь, ответа, вскочил в седло и ускакал. Я с радостью взломал печать:
«Командиру роты вольных стрелков, капитану Галлеру.
Сэр, предлагаю вам завтра в четыре часа утра явиться с пятьюдесятью стрелками к майору Блоссому».
— А, старый Блос! — сказал Клейли, заглядывая в приказ. — Наверно, фуражировка какая-нибудь…
— Все-таки лучше позиций. Надоели они мне до смерти.
— Если бы еще был не Блоссом, а кто-нибудь другой, — ну, хотя бы Даниэльс, —