Ожидание затягивалось.
Свэн мелко дрожал. Пронизывающий осенний ветер пел одному ему ведомую песню, вовлекая в свой бесшабашный хоровод угрюмого степняка. В невероятной пляске уже кружилась высохшая трава, принесенная октябрьским озорником с огородов.
А кобольд все ждал. Кутался в походный плащ, который помнил Степь, помнил росу на травинках, помнил дом – и ждал.
– Вон то не ваша кобыла у ограды привязана? – К Свинкеру подошел прыщавый мальчишка в грязном заляпанном фартуке. – Может накормить ее, а?
– Нет, не стоит, – покачал головой Свэн. – Мы уже уходим.
– Ну, так дело не пойдет!.. – мальчишка обиженно засопел. – Если вы просто так пришли посмотреть на нашу замечательную таверну, тогда за погляд платите. Ежели не захочете, я позову Дерви и Плени: они-то вам все объяснят на пальцах. Или кулаках.
– Да заплачу я, заплачу, – поспешно выпалил кобольд. – Счас, хозяин выйдет – сразу и заплатим.
– Ну, смотри у меня, – мальчуган погрозил свинтусу кулаком. – Обманешь – Дерви и Плени тебя до самой твоей Степи гнать будут. Они сильные! Сильнее тебя!
Кобольд молчал.
Мальчишка, довольный собой, вразвалочку поплыл к конюшне. Он уже чувствовал запах скорой прибыли и даже знал, что купит на вырученные деньги. Разумеется, вышибал мастера Стопола он звать не собирался, однако решил припугнуть стоящего у «Псины» тюфяка, от которого за десять метров разило простотой и доверчивостью.
Свэн проводил его не самым благожелательным взглядом, искренне желая малолетнему спекулянту поскорее сломать шею.
Керж разочарованно заржал. Свинкер погладил его по холке:
– Чего такое?
«Жрать хочу, вот чего!» – хотел было ответить конь, но тут же с сожалением вспомнил: разговаривать-то он так и не научился! А потому оставалось думать…
«Единственно хорошо, – тут же мелькнуло у Крежа в голове, – что могу про этого свинтуса мысленно говорить все, что душе угодно – все одно не узнает. Зато если он вдруг вздумает сказать что-то плохое про меня…» – Конь с любовью оглядел передние копыта.
– Может, ты есть хочешь? – внезапно догадался кобольд.
«Ого! – удивился конь. – А он, похоже, умнеет на глазах!»
– Хотя нет, вряд ли. – Кобольд разочарованно махнул рукой, отметая «неудачную» догадку. – Наверное, просто поржать захотелось.
«Да нет. Все как и прежде…»
Стоило мне только появиться на крыльце, как две пары глаз с ожиданием уставились на меня.
Точнее, на кошелек, который болтался на поясе. В нем осталось всего три серебряных монеты! Хорошо, что в запасе еще больше ста…
И кобольд об этом не знает…
– А… где? – только и смог вымолвить свинтус.
– Что – «где»? – буркнул я. – Думал, нас так запросто из города выведут? Я и сам уж не рад! Если б не за… то есть любимая бабушка, я бы ни за что не согласился на подобную сделку. И так пришлось распрощаться с кучей монет!
– Сколько же вы заплатили, мастер? – ахнул Свэн.
– Два десятка полновесных сребреников.
Свинкер хотел задать новый вопрос, но его маленький мозг сработал неожиданно быстро, и кобольд так и замер, с раскрытым ртом, удивленно вылупившись на меня.
– Два… десятка?.. – наконец выдохнул он.
– Ой, да тебе-то что? Пошли лучше на рынок. Надо… – Я с грустью посмотрел на верного коня и вздохнул, переводя взгляд на Свэна:
– В общем, ты понял?
Свин ни черта не понял, но тут же напустил на себя умный вид и важно кивнул.
– Чего стал? Пошли, говорю.
Я кое-как забрался в седло и направил коня вперед.
– Э-э-э.. Мастер Гриф, у нас небольшие проблемы, – помедлив, сказал кобольд. Его свинячьи глазки, полнясь надеждой, молили меня выслушать.
– Что?! Куда ты опять вляпался?!
– Мне сказали, что, если я не заплачу за погляд таверны, Дерви и Плени снимут с меня шкуру, – осторожно сообщил Свинкер.
– Кто сказал?
– Мальчуган тут ходил один. В фартуке. Я ему сказал, что вы заплатите.
Во дела: на полчаса нельзя оставить! Тупая свинота! Благо, что мальчугана этого знаю, а то пришлось бы Свэна в рабство продавать: не отдавать же деньги?..
– Ну, конечно, если я заплатил за тебя раз, почему бы не воспользоваться этим снова?
– Так вы заплатите, мастер?
Я горестно вздохнул: легче свинью отучить от кобольдства, чем кобольда – от свинства.
– Нет! Зачем? Поработаешь тут пару лет посудомойкой, авось ума наберешься! – хмыкнул я. Ситуация по-настоящему меня забавляла.
Кобольд еще сильнее скуксился. Взгляд его в тот момент своей жалобностью мог поспорить с любою дворнягой.
Наконец, поиздевавшись вдоволь, я крикнул:
– Эй, Лукки! Дуй сюда!
– Что такое? – Малец вынырнул из конюшни с проворностью мыши И застыл, вопросительно глядя на меня. Он усиленно делал вид, что ничего не случилось, однако получалось у него это слишком уж плохо. – О, мастер Гриф, да никак вы к нам пожаловали?
– Никак я. Ты чего это придумал? С кого деньги требуешь?
– Да я… А че он? – затараторил Лукки.
– Короче, слушай сюда. – Я бросил мальчугану завалявшуюся в кармане медную монетку. Вот тебе за хорошо сработанную роль, купи себе чего-нибудь вкусного. Но впредь запомни: еще раз такая выходка со мной или с моим… э-э-э… слугой– и будешь висеть верх тормашками на ближайшем деревце! А теперь катись отсюда, пока я тебя ремнем не высек! Куда отец смотрит?
Когда я закончил говорить, Лукки уже и след простыл. Естественно, ни перед кем извиняться служка не собирался. Ну, да это и не столь важно. Главное, чтобы на будущее уяснил для себя, с кого можно поиметь золотишка, а кого лучше обходить стороной.
– А ты, – я повернулся к кобольду, – в следующий раз постарайся быть по… мужественней, что ли, а? А то ты весь сгорбился, сжался… Свободней будь, раскованней!
Степняк растерянно кивнул, стеклянными глазами глядя на меня.
– В чем дело, Свэн? – спросил я, недоумевая. – Что на сей раз?
– Я… – замялся было Свинкер, но, собрав всю свою волю в кулак, ответил: – Я не слуга.
– Да? – деланно удивился я. – А кто же ты?
– Я – свободный кобольд из Великой Степи из великого рода Свинкеров. Отец мой, Козодун Свинкер, – глава рода, а мать, Матикана, – самая красивая женщина племени.
– И ты хотел, чтобы я все это рассказывал сопляку. Про всю твою родню? – презрительно фыркнул я. – Не майся дурью, пошли скорее: до вечера не так уж много времени, а мне еще Кержа надо пристроить!
Дальнейший путь мы преодолели молча. Каждый думал о своем: кобольд – о моей несправедливости, я – о тупости кобольда, а Керж мрачно представлял, как мясник отправит его в лошадиный рай с помощью огромного разделочного топора. Он словно вживую видел могучий замах и…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});