Кстати, а почему «истребляющие»? Это уже вопрос, который задает вторая группа членов Комиссии. После контакта с всадниками люди исчезают, это верно, но… пока еще никто не доказал, что здесь имеет место убийство, а не что-нибудь, вроде «переселения», иначе — «захвата» землян пришельцами, в результате которого остается видимый след «переноса» — розовый туман.
Наконец, есть и такое мнение: «охотники» — это на самом деле… «спортсмены», так сказать. А почему бы и нет? Разве в основе их «деятельности» не мог лежать чисто охотничий азарт? Разве не могли они посчитать людей… дичью, да, да, дичью, истреблять которую (здесь мы снова возвращаемся к версии об убийстве) увлекательно и существование которой — даже при всей схожести истребляющих и истребляемых — праздно и бессмысленно? Бессмысленно, конечно же, с точки зрения ограниченных в развитии «охотников». И разве мы, люди, не истребляем похожим образом массу животных, в том числе и гипотетически разумных — дельфинов, например, — с той лишь разницей, что мы привыкли употреблять их плоть в пищу, или набивать чучела для разного рода коллекций, или ценить выше всякой меры какие-нибудь мелочи: клыки, бивни, перья, чешую… а «охотники», возможно, питаются совершенно иным способом и в коллекциях и поделках не нуждаются? Так-то вот, уважаемые господа. Нелегко расставаться с мыслью, что человек — венец и царь природы, не правда ли? И все же этой сказочке, пожалуй, приходит конец. Теперь нам придется жить с оглядкой, придется посматривать, не блеснет ли где голубая вспышка. А блеснет — и научимся бегать быстрее гепардов, зарываться в землю искуснее кротов, уходить в глубь морей сноровистее кашалотов. Это мстят нам индейцы и мстят бизоны. Мстят зулусы и гуанчи, и мстит безобиднейшая Стеллерова корова. Косвенно мстят, конечно, но ответ за них мы держали на днях прямой.
Впрочем, я отвлекся. Последний аспект «феномена всадников», на котором я хотел остановиться, — это возможные причины их исчезновения. Как ни странно, но загадка сия не имеет ни одного, даже квазинаучного объяснения. И именно здесь наибольший простор для фантазии. На самом деле поразительно: существа, ничего не боящиеся, абсолютно неуязвимые для нашего оружия, в течение недели совершенно безнаказанно сеявшие смерть среди людей, — внезапно исчезают. Более того, не исчезают, а бегут, бегут в панике.
Подчиняясь неведомому сигналу, поданному, возможно, одним из них, а возможно, группой, — с бешеной скоростью стекаются они к своему «кораблю», или «бочке», как ее стали называть с легкой руки одного из очевидцев, — и тают в воздухе, словно кошмарный мираж. В чем дело? Непонятно. Конечно, прекрасно, что они в конце концов убрались. Лучшего и желать невозможно. Но должны же мы понять, что повергло их в ужас?! Смеем ли мы облегченно вздыхать и радоваться, коли не способны доискаться до причины их бегства? И если они появятся еще раз, сумеем пи мы повторить «изгнание»?
Попробуем разобраться. Что может отвратить охотника от охоты? Браконьера, очевидно, закон в лице облеченных властью представителей. Отпадает? Отпадает. Промысловика — отсутствие дичи. Тоже отпадает. Охотника-спортсмена — только зверь, против которого оружие бессильно и который угрожает его собственной жизни. Очевидно, и это в нашей ситуации — ложный ход. Пойдем далее. Что может встать на пути конкисты? Сила, и ничего, кроме силы. Видимо, здесь нам тоже до сути не добраться. Противопоставить что-нибудь весомое оружию пришельцев и их неуязвимости мы не смогли.
Наконец, чего может испугаться крестоносец? Нечистой силы? Навряд ли. В его распоряжении мощный «арсенал» средств против нее, начиная от крестного знамения и ладанки с мощами и кончая святой водой или освященным самим папой распятием. Если все это не помогает, и дьявол продолжает строить козни, крестоносец — истинный крестоносец — испытывает лишь удивление, но не страх. Может, он способен удариться в панику, осознав, что гроб господний — фикция, что его нет и никогда не было? И это нереально. Такую мысль ему никто не внушит. Не найдя святыни в предполагаемом месте, он станет искать ее в другом, предавая огню и мечу все на своем пути.
Впрочем, не буду вас больше мучить догадками. Сразу перейду к предположению, которое, на мой взгляд, хоть как-то способно что-либо разъяснить, натолкнуть на мысль.
Сила, с которой мы столкнулись, — сила примитивная, это ясно. Так, может, в борьбе с ней надо было исходить от примитива? Сейчас, конечно, это все мысли «post factum», но кто даст гарантию, что в будущем подобная ситуация не повторится? Вот я и думаю, что могло бы явить пришельцам — всадникам — образ зла? Какие демоны живут в их мифологическом мире, и можем ли мы этих «демонов» представить их очам?
Или, например, тотем. Всякий знает, какое могущество было скрыто в тотеме для любого племени, исповедующего анимизм, и в равной степени всякий знает, сколь непобедим был враг этого племени, овладевший в бою сим священным тотемом! Вот только знать бы, какие тотемы в ходу у наших недавних «гостей».
Конечно, между примитивными анимистами и крестоносцами — хотя бы в истории нашей Земли — большая дистанция, но зерно истины в моем допущении есть: ведь и крестоносец не поднял бы руку на священную хоругвь!
Конечно, я могу ошибаться. Даже наверное я ошибаюсь, ибо все время исхожу из сугубо земных представлений, стараюсь поместить чужаков в привычную систему координат. Это не только мой недостаток, это недостаток, от которого не избавиться никому из людей. И тем не менее я верю, что решение загадки всадников возможно, и я буду безмерно рад, если оно окажется найденным на одном из предложенных Комиссией путей.
ДОКУМЕНТ № XCA(86)V (магнитофильм, приложение к № ХСА (86) I–IV)
ДАТА: 21 августа
Дженни Уотфолкс, шести лет, деревня Валлиги-Фетт
Ой, дяденьки, я ведь совсем-совсем не виновата. Ведь правда? Это он сам. Я вам все-все расскажу, только не ругайте меня. Я его даже и не прогоняла вовсе, я его и не видела раньше никогда. Я просто сидела в садике и рисовала. А па в город уехал. И ма с ним. Они оба уехали и сказали, чтобы я никуда не уходила, а рисовала. Я очень люблю рисовать. Мне па столик в садике сделал, зелененький, и стульчик маленький сделал, тоже зелененький, чтобы я рисовала. И вот я сидела и рисовала. А па сказал, что говорят, что происходит что-то экс… экр… эктридинарное, и у нас радио не работает, и нужно выяснить, и чтобы я Бетти слушалась. А я Бетти не люблю. Она все время на кухне и со мной не играет. И я сидела и рисовала. Вдруг какой-то мистер на лошадке ка-ак выскочит из кустов возле меня. Он такой черный-черный был, и лошадка его тоже черная-пречерная. Только я ни капельки не испугалась. Я думала, он охотник, у нас много охотников вокруг. Он какую-то палку вместо ружья держал, я думала, он играет так, и так спокойно ему говорю: вы, что ли, понарошке охотитесь? Я говорю, у меня тоже ружье есть понарошечное, деревянное, мне его па сделал. А потом смотрю, он на меня вовсе и не глядит, смотрю, он на мой рисунок глядит, и даже палку свою опустил, а глаза у него такие большие-большие, будто он испугался чего. И даже задрожал, и лошадка его тоже задрожала, и как присядет на задние ноги, как замашет передними копытками в воздухе. И мистер в свисток засвистел. Очень громко, но тоненько-тоненько. Я подумала, что и не слышно ничего, только ушкам больно. А лошадка повернулась, и мистер быстро уехал. Правда-правда, я ничего не сделала, он сам уехал. Вы ведь не будете меня ругать? А потом я сама решила посмотреть, чего этот дядька так испугался. Посмотрела на свой рисунок — и мне даже самой страшно стало. Честное слово! Я там на большой бумажке Чуду-Юду нарисовала страшенную, большую такую Чуду-Юду. Страшную-престрашную, прямо жуть: без носа, бородатую и на пяти ногах!..