– Обмундировывайся…
Оказывается, что очень отвык от одежды – и не в положительном смысле. Мне показалось, что, одеваясь, я окончательно возвращаю себе ту часть достоинства, которую у меня сумели-таки отнять… Ведь из таких переделок без ущерба для души не выходит никто.
Я легко отыскал кожаную куртку со свободными рукавами, капюшоном и шнуровкой спереди, кожаные клеши со вшитым ремнем с костяной пряжкой, сапоги – под колено, с завязками по верхнему краю. Почти не удивился, когда увидел и бригантину из толстых полос кожи, сшитых внахлест, и леворучную крагу для фехтования. Считай, точно такие, как были у меня… Но вот что меня изумило несказанно, так это то, что я, перебирая оружие, нашел свой палаш.
Ну конечно, это мне сперва так показалось, что свой, – из парной лопасти торчала дага, и я, сняв перевязь со стены, почти с мистическим чувством различил на яблоке рукояти округленную свастику! Из чехлов на ремне торчали три метательных ножа. На миг мне почудилось, что я держу в руках каким-то чудом возродившееся и попавшее сюда мое оружие.
Но в следующую секунду я различил, что плетение совсем иное – на рукояти… и раковины, защищавшие ее, были не в продольных ребрах, а в мелких ямках… И все-таки, обнажив лезвие, я ощутил восторженный толчок: да! Это было оружие. Настоящее. Мне показалось, что оно ждало меня с тех самых пор, как его выпустил из руки прежний хозяин. И я был почти уверен: он умер достойно.
Я рывком затянул пояс и обернулся. Кристо тоже уже был одет и сейчас перетягивал кудри найденной повязкой. На поясе у него висели длинный охотничий нож и простой неширокий меч, к голенищам таких же, как у меня, сапог были притянуты ремешками фехтовальные парные кинжалы.
– Вот, – сказал он, притопнув ногой.
– Орел, – без насмешки ответил я. – Давай-ка зимнюю одежду посмотрим. Снаряжаться – так по полной программе…
…«Зимку» мы тоже нашли быстро, она лежала на тех же скамейках – на несколько вкусов и размеров. Мы молча упаковывали ее в вещмешки, по временам на всякий случай прислушиваясь.
Тихо было в доме. Тихо в городе.
Наконец все было упаковано. Я посмотрел на Кристо. Он – на меня.
Не знаю, как он, а я понял – мы просто боимся выйти из дома-тюрьмы навстречу неизвестности.
Я лязгнул палашом в ножнах. И этот знакомый звук окончательно стер последние остатки опаски.
– Пошли, – не сказал – скомандовал я.
Не вдоль по речке, не по лесам —Вдали от родных огней —Ты выбрал эту дорогу сам,Тебе и идти по ней.Лежит дорога – твой рай и ад,Исток твой и твой исход.И должен ты повернуть назадИли идти вперед.
Твоя дорога и коротка,И жизни длинней она,Но вот не слишком ли высокаОшибки любой цена.И ты уже отказаться радОт тяжких своих забот.Но, если ты повернешь назад,Кто же пойдет вперед?
Хватаешь небо горячим ртом —Ступени вперед круты, —Другие это пройдут потом,И все же сначала – ты.Так каждый шаг перемерь стократИ снова проверь расчет.Ведь если ты не придешь назад,Кто же пойдет вперед?..
Б. Вахнюк
На улице вовсю светила луна. Пыль под ногами казалась алюминиевой, было жарко, то ли с отвычки в коже, то ли на самом деле. И – пусто. В обе стороны тянулись заборы с калитками, один в один похожие на тот, за которым я просидел три месяца.
– Куда пойдем? – спросил Кристо. Я начисто не знал, что ответить, но виду подавать было нельзя. Впрочем, по-моему, грек и не надеялся выбраться, а просто хотел погибнуть свободным.
А я внезапно вспомнил тот периодический «самолетный» звук. И что-то такое забрезжило впереди, словно слабенький огонек карманного фонарика в чаще леса.
– Кристо, – медленно сказал я, – ты все-таки был свободней меня… Помнишь такой гул? Ну, как будто…
– Как будто самолет на полосу выруливает? – быстро спросил Кристо. – Каждые три часа с шести утра до шести вечера? Да, помню, конечно.
– Ты можешь определить, откуда он слышался? – Кристо кивнул. – Пошли туда…
Город Света был запутанным лабиринтом чистых и безлюдных улиц. Бесшумными они не были – мы часто слышали шум гулянок и музыку из-за заборов, но в целом это было даже странно: вот так гулять в Оплоте Мирового Зла…
Кристо вел меня довольно уверенно, но часто останавливался, нервно оглядываясь и прищелкивая пальцами. Я не торопил его, хотя уходило время, и пытался сам в себе разобраться: откуда эта надежда? На что она вообще?
Делать в сложных ситуациях полезней всего то, что первым делом приходит в голову. Это и было единственным оправданием.
– Кто-то впереди, – сказал Кристо, прижимаясь к стене. В руках у него оказались кинжалы. Я выругал себя (задумался, кретин!) и влип в стену рядом с ним.
В самом деле. Такая же залитая луной фигура, как и все вокруг, двигалась нам навстречу. Странно двигалась – не шла, а брела, жутковато и вяло. Но именно по этой жутковатой вялости я узнал Дурака. Виденного единственный раз – запомненного навечно.
Сведенный с ума мальчишка двигался нам навстречу, временами присаживаясь, и, что-то бормоча, начинал пересыпать в ладонях пыль. Кристо подался ко мне, и я, положив ладонь ему на плечо, отодвинул грека в сторону, а сам вышел на середину улицы.
Дурак скользнул по мне равнодушным, внутренним взглядом и остался стоять, словно я был непреодолимым препятствием – чуть покачиваясь и тихонько гудя. Я почувствовал, как на коже по всему телу волоски встают дыбом. От ужаса. Жалости, если честно, я не испытывал, только ужас перед мыслью о том, что это существо было когда-то бойцом – и, видимо, отважным бойцом! – человеком с надеждами, увлечениями, любовью…
– Подожди, – тихо сказал я, правой рукой доставая дагу. Левую руку я положил на лоб Дураку, откинув спутанные волосы и чуть отклонив голову назад. – Сейчас все кончится.
Не знаю. Лично я был бы благодарен любому, кто вырвал бы меня из такого существования. Не жизни, нет… Не смерть страшна, а унижение…
Дага вошла в солнечное сплетение Дурака до упора.
На миг он согнулся. Тихо кашлянул и поднял на меня неожиданно очистившиеся глаза. Больше не кусочки туманного стекла, а человеческие глаза, в которых были боль и… благодарность.
– Меня зовут Клаус, – выдохнул он по-немецки. – Спасибо…
* * *
Кристо ориентировался в этом городе намного лучше меня. Удивительно, но он в самом деле вывел нас туда, откуда доносился звук. И я сразу понял, что звук этот мог доноситься отсюда, и только отсюда. Ниоткуда больше.
Здание, стоявшее в центре небольшой площади, было тут не более уместно, чем космический корабль в первобытном племени. Большое колесо – глухое, без окон, – вызвавшее у меня в уме слово «синхрофазотрон», было увенчано четырьмя решетчатыми башнями. В вышине между ними сиреневым светом переливался электрический крест.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});