Читать интересную книгу Утренняя повесть - Михаил Найдич

Мы лежали молча, завороженные этой тишиной, небом, волшебной южной ночью. Сейчас хорошо рассказывать сказки — веселые, страшные, но обязательно со счастливым концом. Там найдены все клады, спасены все невесты.

Ростик нарушает тишину:

— Сережка, ты Полярную звезду видишь? Наконец-то я могу поторжествовать над этим маленьким всезнайкой. Для подробного ответа я набрал полную грудь воздуха:

— Конечно, вижу. Это крайняя звезда Малой Медведицы, самая крупная и яркая. Звезда Альфа. Она всегда находится на се…

— Это каждый знает, — перебивает меня Ростик насмешливо. — Ты лучше скажи, как определить части света днем, по солнцу?

— Пожалуйста! В семь утра солнце стоит на востоке, в семь вечера — на западе, а в полдень, от двенадцати до часу, оно на юге.

— А в остальное время как узнать? С помощью часов, например?

Когда-то я знал, но сейчас вылетело из головы. Кажется, нужно направить часовую стрелку на солнце, затем разделить какой-то угол пополам. Позабыл, какой именно. И поэтому отшутился:

— Мне этот способ ни к чему: часов нет. Это у Фимки часы марки Мозера.

— Ладно, — пощадил меня Ростик. — А по луне как ориентироваться?

Этого я вовсе не знал. Он объяснил мне: по луне куда сложнее! В полнолуние еще ничего. А в первую четверть ее не бывает на востоке, в последнюю — на западе.

Денис не принимал участия в нашем разговоре, и лишь когда Ростик мечтательно проговорил: «Эх, найти бы клад какой-нибудь!» — не на шутку возмутился:

— На кой черт тебе клад? Подумаешь, золото, плевать на него!

Ростик растерянно спросил:

— Как плевать? Оно же драгоценное.

— Пока драгоценное, — уточнил Денис. — А придет время, из него будут урны делать, плевательницы. Об этом Ленин говорил.

— Золотые плевательницы! Вот хорошо! — Ростик продолжал мечтательно глядеть на небо. — Хоть бы разок в жизни плюнуть на золото.

К домику Бориса Костылина почти вплотную подходила железная дорога. Свист, гудки, скрежет колес, — мне казалось, что под такой аккомпанемент не уснешь и ночью. Как же удивился я, когда увидел Бориса спящим на широкой деревянной лежанке посредине двора.

Величаво стояли над ним яблони, чуть поодаль — кусты малины, сирень, от которой забор стал давно пузатым и грозил рассыпаться на ребра-досочки. Зелень вокруг, красота, а Костылин кемарит. Хоть бы что ему!

Наверное, час назад лежанка была в тени. Но сейчас солнце подобралось к лицу моего товарища, а он, не чувствуя этого, спал и похрапывал. Полуоткрытый рот, сухие, бледные губы… Я тронул Бориса за плечо.

Мы еще вчера договорились с Денисом — надо навестить Костылина: что-то не видно его ни на пляже, ни в кино. «Может, заболел? — предположил Денис. — Завтра проверим».

Но с утра Денис засел за какую-то писанину. Когда я приблизился, он накрыл тетрадь книжкой. Я надулся, убрал раскладушки и направился было домой. Денис мне вдогонку крикнул:

— Не забудь заглянуть к Борису. Вместе приходите на пляж, буду ждать…

Конечно, обида моя не исчезла, но я взял направление к домику Костылина. Шел и мысленно ворчал на Дениса: «Пишет чего-то, секретничает… Сперва Людка секретничала, теперь он!..»

Я сильнее потряс плечо Бориса, он испуганно вскочил, но, увидев меня, успокоился.

— Ты чего дерешься?

— Нашел время спать! — крикнул я. — Ночи мало?

Он встал с лежанки и направился к колодцу. На срубе стояло ведро, и он опрокинул его себе на голову. Вода текла по шее, по груди и рукам. Борис подошел к лежанке, достал из-под подушки пачку папирос, вынул одну.

— Погоди, — остановил я его. — Посмотри, какое утро… Воздух! Роса! Неужели охота дым глотать?

Борис пожал плечами, чиркнул спичкой и, окутываясь сизым облачком, направился к скамейке у ворот. Я за ним. Присели.

— Серега, — начал Костылин, — ты мне дашь рекомендацию в комсомол?

Я обрадовался. И не хотел сдерживать нахлынувшей радости:

— Спрашиваешь! Да я с удовольствием. Вот только стажа у меня еще нет. Но это не беда: Денис даст, Ася Лесина…

— Аська уже написала, вчера принесла. Ты не думай, говорит, что если я староста и отличница, то, значит, сухарь и ничего не понимаю. Я, говорит, тоже душу имею. К чему это она, а?

— Не знаю, откуда мне знать? — ответил я. — Влюбилась в тебя, может?

— Ну тебя, — отмахнулся Борис.

Лицо его было усталым, серым. Это после сна!.. «Вот до чего доводит курение, никотин», — подумал я и заговорил об этом.

— Может быть, брошу, — неуверенно сказал Костылин. — Я ведь, Серега, хочу в военную школу подавать. Как девятый закончим, так сразу же — в артучилище… Если возьмут.

— Должны взять! — твердо сказал я. — Почему бы тебя не взять?

— Мандатная комиссия, — процедил Костылин. — Видишь мои глаза? Красные?.. Три ночи не спал. Маму мою вызывали, понял?

— Куда вызывали? — хлопал я глазами.

— «Куда-куда»! — передразнил меня Борис. — В органы. Только сегодня отпустили ее. Разобрались, слава богу… Да я! — он так и взвился. — Да я от нее никогда плохого слова о нашей жизни не слыхал, она с четырнадцати лет на фабрике работала.

Помолчав минуту, он добавил:

— И от других не слыхал…

«Это он про отца», — подумал я.

…Па водной станции мы долго искали Дениса. Народу тьма-тьмущая. По рубашкам или пиджакам тут никого не найдешь: у всех одинаковая форма — плавки, трусы.

— Ты гляди направо, а я налево, — предложил Борис. — Так найдем скорее.

Я водил глазами вдоль берега и выше — по набережной. Взглянул и на дорогу, бегущую мимо окраинных домиков в открытую степь. Там облачко пыли — во весь дух мчится к степному раздолью крытая повозка. У нее определенно есть свое название: арба, бричка, фургон, тавричанка, мажара… Суть не в этом. А в том, что видать и отсюда: лошади, задрав головы и раздувая ноздри, радостно ловят запахи приднепровских медовых полей. Хорошо…

— Ну куда же ты смотришь! — возмутился Костылин. — Ты по берегу смотри и на лодочников. Может, он байдарку взял напрокат.

Наконец, я увидел мальчишку, который желтым сачком, предназначенным для ловли бабочек и стрекоз, ловил в воде мальков. Это без сомнения Ростик. Значит, где-то поблизости и Денис…

Братьям удалось занять несколько метров песка и камней у кустов. Денис лежал, широко раскинув руки и ноги, как бы охраняя участок до нашего прихода. Я сказал Борису:

— Иди к нему, а я за водой сбегаю.

Купил в буфете бутылку содовой. На вкус она — как обычная газированная вода без сиропа. Но не пузырится.

— Давайте из горлышка, — предложил Денис

— Зачем? У меня есть стакан, — Борис достал из свертка розовый стаканчик — крышку от термоса, протянул мне. — Держи! — и ловко выбил пробку из бутылки.

Я высоко поднял стакан:

— За здоровье всех присутствующих! Ростик, выходя из воды, пристально смотрел на меня.

— Сережка!

— Чего тебе?

Ростик нахмурился, потер пальцами лоб.

— Ты зачем на Дениса влияешь?

Я не сразу понял, о чем речь… Ах вот что! Он решил, что я притащил на пляж вино, как кое-кто из взрослых. Смешно.

— Хочу — и влияю, — ответил я и вдобавок швырнул в него жменю мокрого песка. Черт меня дернул, — не рассчитал броска и прямехонько по лицу угодил. Самому жалко стало. И еще Борис схватил за руку:

— Зря ты.

— Ничего не зря, — пробасил Денис. — Пусть не сует нос.

Ростик вытер лицо майкой, такой же желтой, как сачок, и пошел вдоль воды — подальше от нас.

Мне хотелось догнать его, ну, извиниться или просто сказать: «Брось ты, я же не по злости… Шутя». Но я этого не сделал.

Денис палочкой что-то писал на песке — цифры, буквы. Вроде математических формул.

— Опять каракули выводишь… как утром в тетрадке. У тебя секреты всякие появились.

Денис рассмеялся, стер написанное:

— Никаких у меня секретов. Знаешь, что я писал утром?.. Вот ты — коллекционер, да? Нумизматикой увлекаешься. А я хочу другое коллекционировать. Завел тетрадь, на обложке написал: «Первые люди»…

— Это как «первые»? Первобытные? Питекантропы?

— Дурень ты, — беззлобно сказал Денис. — Это будет тетрадь о настоящих людях. Вот, скажем, кто первый открыл закон сохранения массы вещества? Ломоносов, ну еще Лавуазье — он первый применил этот закон. Вот я их и вписал на букву «Л». Как считаете, ребята, интересно?

— Спрашиваешь!

— И как ты только догадался? — спросил Борис.

— Очень просто, — объяснил Денис. — Недавно появились первые дважды Герои Советского Союза, летчики Кравченко и Грицевец, за Халхин-Гол им дали. Это меня и натолкнуло на мысль.

— А просто Героев ты вписал — первых?

— Разумеется. И челюскинцев вписал, и папанинцсв, и Чкалова.

Борис полез в карман брюк за папиросами.

— А кто первый изобрел сигару, — усмехнулся он, — тоже у тебя фигурирует?