— Боги, Ани. Ты чудовищна. Это совершенно, абсолютно, просто невозможно выносить. Неудивительно, что драконы тебя вернули. Ты их всех построила, да?
Кажется, ее пальцы дрогнули — а мне было смешно и горько одновременно. И я почти не могла дышать — от обиды, совершенно детской обиды, хоть и обещала себе, что выслушаю ее спокойно. Поэтому сунула ладонь в карман, щелкнула нащупанной зажигалкой, протянула руку.
— Кинь мне сигареты, они в сумке. Я покурю, ладно?
Ангелина нахмурилась, но встала и подала мне пачку, и осталась стоять рядом, глядя в окно, упершись руками в подоконник у моих ног.
— Я тебя переиграю, — пообещала я сердито, сделав несколько затяжек. — Так нельзя, Ани. Я думала, ты на моей стороне.
— Когда ты перестанешь злиться, ты поймешь, что это так и есть, Мари, — сказала она с той же усталостью, что в самом начале, и я проглотила горький дым, глядя на нее — почему-то показалось, что вокруг Ангелины тысячи километров пустоты, и сестра была в этой пустоте совсем маленькой, одинокой. — Я сделала все, что могла, чтобы дать Кембритчу шанс реабилитироваться в глазах общественности и глазах главы нашего дома. И мне, а не тебе, объясняться с Василиной. И мне тратить время на него. Если ты думаешь, что я буду получать от этого удовольствие, ты очень ошибаешься.
К концу ее голос уже звенел от напряжения, и я протянула руку, тронула ее за плечо.
— Я же не могу без него, Ани, — призналась я тихо. — Какие два месяца?
— Какие, какие, — проворчала она уже спокойнее и накрыла мою руку своей. — Никакие. Я даю максимум неделю. Больше он не продержится. Так что, — сестричка глянула на меня, и я опустила глаза, — я рассчитываю на тебя, Марин. Ради семьи. Пожалуйста.
— Я постараюсь, — пообещала я, сама себе не веря. Ангелина, кажется, тоже не поверила. Но кивнула, погладила меня по коленке и отошла к своим бумагам, сгорбилась над ними на секунду — и снова выпрямила плечи. И в этот момент мне стало очень совестно — что я сижу тут и дымлю, что отвлекаю ее от работы, хотя сама бездельничала с утра. И за детскую выходку с отключением телефона стало стыдно.
— Что пишешь? — преувеличенно резво поинтересовалась я, оглядываясь — куда бы выбросить сигарету. Не нашла, приоткрыла форточку — сразу стало холодно — и выкинула окурок туда.
Уборщики меня наверняка ненавидят.
— Оставь открытой, — попросила сестричка. — Я завтра еду в Теранови, задержусь там немного. Буду организовывать посольство для Песков и планировать встречу Василины и Владыки Валлерудиана. Пока мы не можем оперативно работать с ними в Истаиле, попробуем так. Потом, когда наладим связь, перенесем посольство к ним….
Она говорила и говорила, рассказывала мне о своих планах, и глаза ее постепенно загорались, а я смотрела на это, чуть ли не открыв рот. Вот это да. Мне такое вдохновение по рабочим вопросам и не снилось.
В свои покои я вернулась минут через сорок. Поставила телефон на зарядку, посмотрела пропущенные. Только от Ани.
Вот так вот, да?
Сунула телефон подальше, под подушку, чтобы не видеть, не слышать, не бегать смотреть каждые пять минут, и пошла в ванную. И уж там, вооружившись каким-то глупейшим любовным романом, зависла на два часа, периодически добавляя горячую воду, подсыпая разных ароматических пенообразователей, пробуя разные массажные режимы. И вылезла только когда поймала себя на мысли, что просто не хочу возвращаться в спальню и видеть, что на телефоне пусто.
Врать себе тяжелее, чем другим.
Но на экране светились непринятые вызовы и сообщения, и я пощелкала, открыла первое, затем второе. Улыбнулась, нахмурилась.
«Я знаю, что ты злишься».
«Когда все закончится, можешь сломать мне вторую ногу. Если захочешь».
«Ты в любое время можешь приехать ко мне».
Звенькнул телефон — пришло еще сообщение.
«Я купил тебе подарок. Уже должны доставить».
— Ваше высочество, — в спальню заглянула горничная.
— Да, Мария, — сказала я со вздохом и промокнула полотенцем волосы, не переставая хмуриться и умирая от любопытства, — давай сюда.
— Только что принесли, — сказала она удивленно, протягивая маленькую аккуратную коробочку, обтянутую кожей.
— Да, — протянула я и взглянула на нее. Горничная понятливо исчезла. А я потянула за шелковую ленту, открыла крышку.
Сначала я подумала, что это массивный золотой браслет. Взяла за широкие дуги, перевернула.
На другой стороне браслета тикали большие сезонные часы. Не простые — магические. Прочное стекло покрывалось позолотой и узорами, так что казалось, что это обычное украшение. Но проведи пальцем по кругу — и стекло светлело, становилось прозрачным и подсвечивалось изнутри. Внутренняя стрелка часов отсчитывала время на привычном циферблате. А вокруг него был еще один. Внешний контур был поделен на сектора — сезоны, отличающиеся цветом, со стилизованным драгоценным знаком стихии в каждом. По широкому шестиугольнику в три ряда были выложены маленькие бриллианты, показывающие дни. Триста шестьдесят пять, как дней в году. Маленькое золотое ядрышко, заменяющее стрелку, застыло в самом конце синего сектора и вот-вот должно была перейти в черный.
Я присмотрелась — напротив «ядрышка» бриллиант, указывающий на сегодняшний день, был заменен на маленький рубин. Был в годовом круге и второй красный камешек — в черном секторе, ровно через два месяца, если считать от нынешнего дня.
Я полюбовалась еще немного, взяла телефон и набрала его номер.
— Себе такие же купил? — поинтересовалась я в ответ на его хриплое «Да».
— Я и без них не пропущу этот день, — ответил Люк со смешком. — Я не думал, что ты позвонишь. Решил, что будешь долго злиться. Очень долго.
— На два месяца как раз хватит, Люк.
— Скажи еще раз.
— Лююк, — выдохнула я в трубку мстительно. — Люююк.
Его имя было приятно тянуть, шептать, простанывать вслух — оно касалось неба легкой лаской и уходило в выдох, оставляя после себя терпкое и тягучее смолистое послевкусие. И я произнесла его снова, теперь беззвучно, наслаждаясь движением губ и легкой прохладой на языке.
Он помолчал.
— Два месяца — это правда очень долго, Мариш, — сказал он хрипло. — Слишком долго.
— Ты справишься, — я повертела в руках часы и улыбнулась.
— Да? — спросил он с сомнением.
— Я тебе помогу, — пообещала я.
— Будешь прятаться от меня?
— Угу.
— Ну что же, — протянул он с удовольствием, — тем интереснее будет, когда я тебя найду.
За ужином, к моему удивлению, не оказалось ни отца, ни Ангелины. «Папа с Ани уехали в Орешник», — поделилась Каролинка, и мы мучились догадками — зачем? Вася с Марианом тоже уже отбыли на Север, так что мы с младшенькими оказались вчетвером. Пустые стулья неприятно резанули мне по сердцу. И в столовой было будто холоднее, чем обычно, сиротливее как-то.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});