Читать интересную книгу Дочь писателя - Анри Труайя

— Я считаю, что мы должны открыто заявить о том, что нам нравится, не страшась запретов, — произнес он с пафосом, заменявшим ему убеждение.

Морис Дрюон так горячо поддержал Армана, что он уже видел победу в своих руках. Между тем Фелисьен Марсо[13] выдвинул серьезное возражение. Он считал, что сочинение Дезормье, несмотря на очевидные достоинства, никак не соответствует концепции «Гран-при за лучший роман»: ведь эта книга представляет собой смешной рассказ о злоключениях неудачника, восстающего на тех, кто ему помогает.

— Что вы здесь нашли от романа? Ведь это же просто язвительный и гневный монолог! — произнес он, обводя взглядом собравшихся.

Задетый за живое, Арман возразил:

— Ну как же, дорогой коллега! В «Пощечине» есть сентиментальная интрига. Она просто скрывается за маской шутовства. Своим смелым рассказом автор хотел, посредством персонажей, выразить собственную философию!

— Если так рассуждать, то все наши книги, даже очерки и биографии — тоже романы! — сказал Жан д'Ормессон.

Видя, что дебаты затягиваются и могут длиться без конца, Жан Дютур призвал всех к здравомыслию.

— Давайте же не будем тратить время на придирки! — воскликнул он. — Одно из двух: или книга ЖВД вам нравится, и тогда ей надо присудить «Гран-при» не раздумывая, или же она вам не нравится, и в таком случае ее нужно отбросить без сожалений!

Морис Дрюон, который украдкой поглядывал на часы, решительно произнес:

— До сих пор у Жана-Виктора Дезормье не было ни одной награды. Будет неплохо, если первое официальное признание он получит от нас.

После чего провели голосование. Решили, что имена трех лидеров, как обычно, будут переданы на всеобщее голосование членов, которое состоится на пленарном заседании через две недели. Таким образом, члены Академии смогут ознакомиться с сочинениями, вынесенными на их суд. К тому же общее решение редко идет вразрез с мнением комиссии. Чтобы лучше сориентировать голосующих, имена трех соискателей будут указаны в порядке предпочтения пятнадцати членов комиссии. Во время предварительного испытания Жан-Виктор Дезормье в последний момент обогнал двух других претендентов.

Когда Элен Каррер д'Анкосс сообщила результаты, Арман почувствовал, что удовлетворен и вместе с тем наказан. Покидая зал, он присоединился к коллегам, которые, как и он, направлялись к выходу. Будто желая оправдаться в нечистой игре, он произнес:

— В общем, все прошло неплохо!

— Вы волнуетесь? — спросила Элен Каррер д'Анкосс по наитию, присущему только женщинам.

Ее улыбка, чуть доброжелательная, чуть насмешливая, совершенно обезоружила Армана.

— Нет-нет… Ничуть! — пробормотал он.

И поспешил выйти. Позади себя он услышал голос Мориса Дрюона, который говорил:

— Не будем забывать о том, что это еще не окончательное решение. Завтра наши коллеги получат три книги и ознакомятся с ними, если еще не успели это сделать. Академия вынесет свой вердикт не раньше чем через две недели. До тех пор все успокоится, и много воды утечет!

Две недели спустя много воды утекло, но успокоения так и не наступило. Пленарное заседание началось в напряженной обстановке. Из глубины зала кардинал Ришелье, изображенный на портрете в полный рост, наблюдал за почтенным собранием сорока разгоряченных умов. Многие критиковали Дезормье, и кто-то назвал его «скандалистом, который не осмеливается действовать в открытую». По мнению недовольных, Академия дискредитирует себя, если одна из главных ее наград достанется писателю, который только и знает что провоцировать да пускать пыль в глаза. Удар ниже пояса, нанесенный ЖВД, обрадовал Армана, но он все равно продолжал изо всех сил защищать человека, которого считал недостойной партией для своей дочери. Вскоре после столь оживленного, но учтивого обмена мнениями перешли к голосованию. Пока служащий с урной в руках проходил по рядам и собирал бюллетени, Арман замирал от страха. Можно было подумать, что решалась судьба его собственной книги. Он никому не мог признаться, но надеялся на отрицательный результат. Что ж, тем хуже для дочери! Справедливость прежде всего! Обойдя весь зал, служащий высыпал свой урожай на кафедру, и Ален Деко[14], избранный председателем на ближайшие три месяца, приступил к делу. Он проводил подсчет и сообщал о количестве голосов, отданных за каждого претендента. В конце концов победителем вышел Жан-Виктор Дезормье, которому достались три решающих голоса. Это никого не удивило. Арман не ощущал особой радости. По выходе из зала заседаний Морис Дрюон взял его под руку и сказал:

— Ты выиграл, мой милый!

Невольная ирония коллеги стала для Армана последней каплей.

Вернувшись домой, он выпил рюмку виски, чтобы оправиться от переживаний, надел тапочки, потому что новые туфли натирали ноги, и позвонил Санди, которая с тревогой ожидала новостей.

— Есть! — сказал он просто. — Он ее получил!

В ответ раздался радостный крик. Столько веселья из-за такого пустяка! Арман был уязвлен, он устал и не хотел никого видеть. Особенно ЖВД! Особенно Санди! Чтобы оправиться от потрясения, он выпил еще две рюмки и включил телевизор. Шел выпуск новостей. Где-то между сообщениями о лесном пожаре, о победе марсельской футбольной команды, о расследовании деятельности члена правительства, обвиняемого в укрывательстве и злоупотреблении общественным имуществом, гладко выбритый и невозмутимый комментатор, устремив взгляд куда-то вдаль, объявил, что Французская академия только что присудила несколько наград. Премия за лучший роман досталась блестящему автору «Пощечины». Когда Арман слушал это заявление, его охватило нелепое чувство, что название этой книги означает пощечину, которую получил он сам.

На следующий день новость была подхвачена прессой, радио и телевидением. Подогретый славословиями, Бертран Лебрук организовал в издательстве «Дю Пертюи» прием в честь лауреата. Весь Париж был приглашен. Посреди всей этой суматохи ЖВД важно расхаживал, с блеском в глазах, с бородкой завоевателя, в обнимку с Санди. Вид у нее был по-дурацки влюбленный. Каждую минуту она поднимала восторженные глаза на эту редкостную птицу, с которой ей посчастливилось разделить общество и постель. Теперь они, не стесняясь, демонстрировали свои отношения. Приглашенные один за другим подходили к ним, будто к молодоженам после венчания. Рукопожатия, фальшивые поцелуи, лживые объятия, притворные поздравления — в общем, все светские ужимки! Нервы Армана были на пределе, и он бы с радостью вышвырнул вон всю эту шайку марионеток, начиная с Бертрана Лебрука. Безответственный издатель с сияющим лицом слишком быстро позабыл, что истинным виновником этого величия был он, Арман Буазье, чьи книги больше не продавались. Как и полагается, журналисты толпились вокруг героя дня. Официанты разносили в толпе подносы с бокалами шампанского. Когда все бокалы были разобраны, Бертран Лебрук взял слово и предложил тост за лауреата. Арман выпил шампанское, размышляя о том, что никогда еще не чувствовал себя столь нелепо и не в своей тарелке. После чего признался, что его возмущение было бы гораздо меньше, будь любовник Санди кем угодно, только не писателем. Да-да, если бы ЖВД был обычным адвокатом, врачом, мясником, пилотом или даже банкиром, как Билл Нейсторг, он бы принял его успех без колебаний. Какой черт дернул его дочь связаться с романистом? Поступая так, она бросала вызов отцу, она ранила не только его чувства, но и профессиональную гордость и этим усугубляла свою вину. Она положила к себе в постель не кого-нибудь, а нынешнего фаворита прессы и любимца публики, прямого конкурента Армана Буазье. Занимаясь любовью, она убивала того, кому была обязана жизнью. Такие «фокусы» привлекательной женщины на пороге пятого десятка хуже святотатства. Это отцеубийство. Арман признавал, что преувеличивает и собственное несчастье, и неблагодарность Санди. И все же присутствие дочери в момент триумфа соперника было для него самым глубоким унижением. Очередной поток новоприбывших потеснил Армана. Никто не обращал на него внимания. Все взоры были устремлены на ЖВД. Продажи его книги стали закономерно снижаться, но после всей этой шумихи вокруг молодого честолюбца они снова подпрыгнут до небес. И Арман, истинный дирижер этого нового успеха, первый же и пострадает от него! Какая несправедливость! Фотографы проталкивались в первый ряд, чтобы сделать снимок виновника торжества и его подруги. Слово «подруга» раздражало Армана, как несуразность или ошибка. Вдруг он услышал голос дочери, — она звала его. Вот как! Значит, Санди помнила о нем в этот славный день! Она делала ему знаки и настойчиво просила подойти, хотела, чтобы их сфотографировали втроем (дочь, папу и любовника) для журнала «Пари-Матч». От такой чести не отказываются. Взволнованный, Арман подошел к паре. Фотографы уже отдавали указания «третьему лицу»: