— И в мыслях не было!
— Извечная проблема, — усмехнулся Сергей. Он подсел к ребятам, вытянул натруженные за день ноги. — Еще год назад я сам как думал. Вот прибился к спокойному берегу, есть у меня одна печаль-забота. Хлебная. Другое пускай другие делают. Но не получается, да и не может быть такого. Всегда надо брать на себя чуть больше, чем хотелось бы.
— Осуждаешь серединочку? — Федор пытливо смотрит на Сергея. — А сам-то нынче тоже… Со стороны хорошо видать было.
Сергей смутился. Скандал в Заячьем логу, можно сказать, целиком получился по его вине, как агронома. Еще до Журавлева и Кузина ему полагалось проверить поле и определиться твердо, а не мямлить что-то половинчатое.
— Поля еще плохо знаю, — ответил он Федору.
— А зачем же учился? — допытывается тот.
— Вот это уже интересно! — удивился Сергей. — Сегодня меня целый день пытают: зачем я учился и чему научился.
— Правильно делают,- — заметил Андрюшка. — Раз возникли подозрения, их надо немедленно проверить… А кого это земля плохо держит? Посмотрите на это явление!
Явлением был Григорий Козелков. Земля действительно плохо держала его, раскачивала, и он, то и дело припадая к забору, бормотал, едва ворочая языком:
— Откровенно выражаясь, последняя новость… Журавлев самый… Теперь уже не звеньевой… Вопрос решен… Захар Петрович не уважает… Я не уважаю…
— Чего мелешь? — закричал на Козелкова Сергей. — Рехнулся с перепою? Чертей уже видишь?
— Нету чертей… За непочтение… Утром будет объявлено…
Решив, что тут как раз тот случай, когда дыма без огня не бывает, Сергей отправился искать Кузина. Он опять говорил себе, что сам он виноват, оставил Ивана Михайловича по сути один на один с новым делом и ничем существенным не помог… Нынешний случай — опять промашка. Растерялся, не придал значения. Надо было немедленно собрать партийное бюро, общей силой, общим умом дать оценку конфликту, дать оценку себе в первую очередь. Его бездействие рождает иные действия… Нет, не зря Иван Михайлович квелым его называет. В самую точку…
Сергей не заметил, как добежал до конторы. Но там закрыто, темень. Он круто свернул в проулок к дому Кузина. Там тоже темно, но Сергей забарабанил в окно и колотил до тех пор, пока не открылись высокие тесовые ворота и не выскочил перепуганный Захар Петрович.
— Случилось что? — спросил он.
— Да, случилось! — выкрикнул Сергей. — По деревне шляется пьяный Козелков и городит невесть что про Журавлева. Будто он уже не звеньевой. Откуда это?
— Фу ты, господи! — перевел дух Кузин, — Я Гришке на язык ботало повешу.
— Давай без шуток, Захар Петрович. Сядем и поговорим. Ведь совсем плохие дела у нас начались. Один случай — это случай, а тут уже система.
— Поговорить надо, — согласился Кузин. — Но не ночью же и не в таком виде, — он подергал лямки майки. — Потерпи до утра. Зла на Ивана не держу, но работа есть работа, тут сват-брат в расчет не идет.
С тем Кузин захлопнул ворота.
…И еще одно маленькое событие произошло в этот вечер у старого клуба. Когда Федор и Андрюшка разбрелись по домам, сюда пришли Наташа и Антон. Рассудительная речь комсомольского секретаря, предостерегающего Антона, чтобы он не сманивал Сашку и других ребят в сомнительное путешествие по Сибири, разбивалась о полную его безалаберность.
— Ночью нас никто не встретит, мы простимся на мосту, — напевал Антон, не замечая слез в глазах Наташи. А когда заметил, то удивился.
— Здрасте! Только без этого, не уважаю мокроты.
— Навязался на мою голову, проклятый! — сказала Наташа, отбросив официальность. — Никуда не пущу тебя — и все!
— Это что-то новое! — воскликнул Антон и выставил свое условие: если Наташа разрешит поцеловать ее, то никуда он не поедет и другим закажет.
Вместо поцелуя Антон получил звонкую оплеуху, и, пока хлопал глазами, Наташа пропала в темноте. Отшвырнув гитару, несостоятельный кавалер кинулся следом и вскоре послышался его сбивчивый и, надо отметить, слишком взволнованный говор:
— Наташка, погоди! Да погоди же! Ревешь-то зачем? Из-за меня, что ли? Меня жалко, да? Ну, перестань, перестань… Думаешь, я так себе? Да я…
Хлопотливое утро
Начался новый день. Наскоро прибрав, где тряпкой, где веником, колхозную контору, Марфа Егоровна села за председательский стол передохнуть и принялась разглядывать картинки в «Крокодиле». За этим занятием и застал ее Кузин. Старуха чуток смутилась, выпорхнула из-за стола и присела на краешек дивана.
«Не в духах», — сразу определила Марфа Егоровна.
Она не ошиблась. Уже под утро Захару Петровичу приснилась чертовщина. Будто ползет он по вонючему болоту, задыхается, с трудом выдергивает ноги из грязи, потом падает лицом в эту грязь. Он заметался на подушке, застонал. Жена растормошила его. Подняв ошалелую голову, Захар Петрович облегченно перевел дух и снова закрыл глаза. Но сон уже пропал. Пошли мысли о том, что сегодня же надо окончательно разобраться с Иваном, всыпать Григорию за болтливость, сходить на ферму и приструнить доярок-горлопанок… На стороне Ивана выгода положения рядового колхозника и руководителя звена, судьбой которого заинтересованы даже в области. Поэтому говорить будет трудно. Но дело решенное, и не в его правилах отступать…
— Ну как, выспалась? — спросил он Марфу Егоровну.
— Ага, хорошо поспала… Тебе бы мои сны.
— Свои не слаще, — признался Захар Петрович и стал наводить порядок на столе. Следил за этим: ведь стол, что зеркало, отражает хозяина. Вот стопка политической литературы, вот сельскохозяйственная, вот художественная книжка с закладкой, вот свежий журнал раскрыт, кое-что в нем подчеркнуто…
— Райкомовский секретарь тебе тут звонил, — сообщила ему Марфа Егоровна. — Покалякал чуток со старухой. По голосу судить не иначе как накрутит тебе хвост.
— Ладно, ступай, — отмахнулся от нее Кузин. Но Марфа Егоровна дошла только до порога.
— Серчай на меня, Захар, не серчай, а про избу свою секретарю я обсказала. Ей-бо! Посулил, грю, председатель, досок на пол, сто раз сулил, а мне хоть ноги ломай, — Марфа Егоровна всхлипнула. — Довел ты меня, Захар, до жалобы, как есть довел!
— Доски, доски! — заворчал Кузин. — Спросила бы у Козелкова. Не могу же я всякими пустяками сам заниматься. Делать мне больше нечего, да?
— Так к Гришке-то с бутылкой надо. Без бутылки твой Гришка и разговаривать не станет.
— Не преувеличивай. Тебе жить-то осталось…
— Ты мой век не считай! — обозлилась старуха. — Придет срок — без твоего спросу помру. Не совестно тебе, Захар? Уважения к старым людям нету у тебя, темный ты человек. Ей-бо!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});