дела, и не видела, чтобы другие жёны это делали, были в диковинку дамы и благородные, как мадам Ромашканд, и менее знатные, как хозяйка их пансиона, или как вот танцевальная наставница, которые сами вели дела и зарабатывали копейку. И потому она нахмурилась и вновь ухватила дочь за рукав, только уже для другого — убраться отсюда: уж больно мало доверия вызывали вот такие дамы, с виду молодые, почти юные, в странных одеждах, выдающих в них женщин того сословия, с которым лучше бы порядочным девушкам не связываться.
А вот Альбине бывшая танцовщица понравилась. И своей подтянутой фигурой, и располагающей манерой держаться — доброжелательной, жизнерадостной общительностью и улыбкой, вызывающей желание улыбнуться в ответ.
— Первый бал?
Альбина кивнула.
— У меня сейчас урок, — сказала мадам и посторонилась. — Можете посмотреть, и если вас устроит, можно будет и об условиях поговорить, когда отпущу учеников.
Это приглашение было как нельзя кстати. Посмотреть, как наставница обучает, это словно на себя примерить. И вопрос о парных танцах даже задавать не пришлось: в небольшом зале с зеркальными стенами стояли три пары юношей и девушек.
Мадам Энне захлопала в ладоши, и эхо просторной комнаты отразило и этот звук, и её требовательный тон:
— Ну-ка, встали все в позицию. Маэстро? — она обернулась к старичку, сидевшему у такого же старенького инструмента.
Тот кивнул, зазвучала музыка, и пары закружились под звонкий счёт мадам.
— Раз-два-три! Раз-два-три! Спину прогнуть! Раз-два-три! Подбородочек выше!
Правда, юноши в парах были намного младше и сильно ниже, чем девицы, смущались, краснели и оттого двигались, словно по пояс деревянные. Но Альбина на матушкины знаки, — мол, смотри, совсем детишки, куда с такими танцевать? — махнула рукой. Какая разница: высокий, низкий, молодой или пожилой? Главное, чтобы ногами двигал. У мадам Ромашканд девушки сами должны были озаботиться поиском пары для урока танцев.
Занятие вскоре закончилось, ученики разошлись, и мадам Энне подошла к гостям. Протянула руку к Альбине, предлагая ей встать, и оглядела её с ног до головы сквозь прищур.
— А повернитесь, мадмуазель… А теперь присядьте… А спинку выгните. Та-ак, хорошо. — Альбина послушно двигалась, как того просила наставница. — А так сможете?
Мадам Энне улыбнулась, вытянула ногу, чуть отставила её в сторону, как это умеют делать лишь танцовщицы, прогнулась. Из юбки пышной, но состоящей будто из узких полос ткани, показалась узкая ступня в туфельке на каблучке. И нога эта была… в брюках? В лосинах?
Рассматривать времени не было, Альбине пришлось показывать прогиб, но у неё не получилось, и она распрямилась со смехом:
— Не могу. Так что, не возьмете?
Она не хотела, но мысленно готова была услышать, что в ученики мадам Энне годятся только талантливые или хотя бы гибкие. Матушка замерла, прижав к груди руки, — она не знала, чего хотеть: чтобы мадам учительница отказала или чтобы согласилась, — и моргала в нерешительности.
— Ну вот ещё! Возьму, — ответила мадам Энне. — Я же не в танцовщицы вас выводить буду, а всего лишь на первый бал.
Она выпрямилась и расправила плечи, Альбина невольно повторила это движение. Мадам одобрительно улыбнулась, и было в этой улыбке и мягкость, и тепло. И доброта. Да доброта, которой, например, не то что не хватало, а вовсе не было во взгляде мадам Люси.
Альбина заметила матушкино лицо — встревоженное и растерянное. И кивнула ей. И почувствовала, что и её обычная широкая улыбка становится и мягкой, и теплой, и доброй.
Мадам Энне взяла задаток за первое занятие и велела приходить на следующий день вечером. Правда, жила она далековато от пансиона, где обитали мать и дочь, но и плата была не очень высокой, что расположило и смягчило сердце Фёклы Фроловны.
— А нужны ли специальные туфли? — спросила вдова, не в состоянии расстаться с этой мыслью.
А Альбина покосилась на платье мадам Энне, пытаясь понять, правда ли или ей показалось, что под ним таки есть узкие брючки, как в модной в этом сезоне амазонке.
— Нет, — покачала кудрями с проседью мадам. И улыбнулась, отчего увядающая кожа на её лице собралась морщинками. — Танцевать надо уметь в любой обуви или вовсе в деревянных колодках, тогда и на балу будет легко. Но стоит всё же ваши бальные туфли несколько раз надеть на занятия. Просто чтобы разносить и чтобы нога привыкла.
Мать и дочь переглянулись — какие туфли, если и с платьем вопрос ещё не решен?
— Что? — нахмурилась наставница, проследив за молчаливым переглядыванием посетительниц.
Альбина открыла было рот, чтобы сказать, что туфли будут позже, как матушка снова поторопилась:
— Нам отказали в доме наставницы не только в учителе танцев, — и жалобно моргнула.
— У вас нет портнихи? — догадалась мадам Энне, чуть повернула голову и посмотрела, словно птица, одним глазом.
Было ли это удивление или ещё что-то, Альбина не успела сообразить — матушка опять поспешно кивнула. Бывшая танцовщица вытянула губы трубочкой и прищурилась, размышляя. Потом снова искоса оглядела мать и дочь и наконец решилась:
— Есть у меня одна знакомая. Шьёт лучше королевского портного. Но…
Матушка икнула, вздрогнув всем телом. Глянула на дочь. Дочь глянула на мать, и обе — на мадам Энне.
— Только она не любит незнакомцев и… — мадам Энне замялась, — она необычная.
Альбина про себя улыбнулась — все здешние знакомые у них были необычные.
…Руки Любы замерли, и она задумалась — правильно ли, что все у неё получаются такими неординарными? Так в жизни не бывает. А потом хмыкнула и пожала плечами — почему нет? Это же её личная «шальная магия» и она что хочет, то и вытворяет. Вот и пусть будут неординарные! И танцовщицы, и портнихи, и учителя верховой езды.
Да, про берейтора не забыть бы!
И спицы вновь застучали одна о другую…
Глава 5. Там
Как могла бы выглядеть необычная мастерица, которая «шьёт лучше королевского портного», но живет если не в трущобах, то уж точно не на центральной улице столицы? В воображении Альбины рисовалась такая же, как Энне, высокая, сухопарая женщина, немолодая, но изысканно, хоть и сдержанно одетая, принимающая в светлой остеклённой комнате-ателье, заполненной манекенами в разноцветных драпировках.
Матушка, наверное, уже ничего не представляла — она всё больше кряхтела, всё тяжелее опираясь на руку Альбины, отдувалась, будто пила пятый чайник чаю, да всё горячего и по жаре. И помалкивала.
Устала, наверное.
Альбина скосила на Фёклу Фроловну глаза. Идет-переваливается, взмокла вся, волосы ко лбу прилипли, побледнела. Да упрямая — никакого спасения!
Ведь предлагала же взять извозчика: путь