Читать интересную книгу Карболитовое Сердце - Алексей Павловский

— Ничего так. — уважительно покивал Филин. — Я-то думал, мы на свадебном лимузине поедем, а тут вообще свой поезд…

Князь был в парадном: при солидной бороде и в синем комбезе Промводооткачки. Некоторое время он не отвечал, хищно терзая дизельное чрево. Наконец, его сиятельство задумчиво вытер чорные руки о бороду и пояснил, что поверху до Солянки — шесть разных зон влияния и развалины, а дрезина вот она. Не хочешь — не едь. Или не ехай.

— Главное, — наставительно изрёк он, — это отсутствие лишних глаз!

Тут со стороны Тёплого Стана донёсся нарастающий вой, и вскоре мимо пронёсся лязгающий состав из сверкающего рельсового автобуса, грузовой платформы и аккуратненького вагона антикварной серии Еж. Всё это было плотно набито бабками, конторщиками, монтерами, деловыми девами, панками, мешками, коробками, имелся и толстый мент. На стрелке машинист коротко гуднул, вагоны с грохотом зашатались, и на шпалы упал неловкий зацепер. Отряхнувшись, мерзавец рысью догнал состав и мешковато взгромоздился обратно на свою сцепку. Как вообще на сцепке Шарфенберга можно ездить? Это ж надо иметь задницу очень причудливой формы!

— Да, конспирация прежде всего. — Солидно подметил подтянутый Рамен, потягивая пивко. И после паузы светски добавил:

— Кажется, это был экспресс 14:40 на Планерную. Совсем зацеперы обнаглели.

Наконец, все расселись вокруг примотанного верёвками груза, двигатель закашлял, отравив атмосферу сизыми солярными клубами, мотовоз душераздирающе проскрипел туда-сюда по стрелке и птицей рванул вперёд, в сторону Китай-города. Однако следующие двадцать минут спасателям пришлось тащиться в хвосте давешнего экспресса, дыша выхлопом дизеля да пугая гудками зацепера, и лишь в побитых пулями бетонных колоннадах Новых Черёмушек спасатели всё-таки вырвались вперёд.

Теперь мотовоз нёсся уже по-настоящему, лязгая и подпрыгивая на кое-как положенных коротких рельсах. Филин осмотрелся: ехали пятеро. Яроволк Рома рулил, а Князь, едва влезший вторым в кабинку, намертво влип в телефон. Здесь местами был халявный вайфай. Кроме Рамена с Филином, снаружи на платформе ехал и давешний резкий безопасник, встречавший их поутру. Он оседлал зелёный медицинский гроб, и его явно всё бесило. Бодро спасы складываются.

Проносились тусклые фонари-жёлуди в проволочных сетках. Трижды под гулкое Ромино «Бо-ойся!» с потолка сыпал зловонный ливень очередной протечки, а ближе к кольцевой между рельсами уже бежал целый ржавый ручей с бурлящими перекатами. Калужско-Рижская ветка держалась на последнем издыхании. Начиная с Профсоюзной в соседнем тоннеле опять не было рельс, а между Шаболовской и Октябрьской вообще остался один путевой тоннель, а второй стоял затопленный.

Здесь в адском рёве водооткачки и вентиляции давно и основательно работали монтеры. Неторопливых грязных дядек в оранжевых жилетках пришлось разгонять с путей гудками. С достоинством зевая в усы, те давали дорогу неохотно, словно африканские львы. Шесть пар оценивающих хищных глаз провожали дрезину. На какие-то мгновения запах перегара пересилил дизельную вонь. Да, зацеперу тут придётся туго.

10. Совет владык

На чистом сверкающем Китай-Городе их уже ждали. Князинька своими звонками сорвал под землю весь цвет местечкового бомонда. Посреди платформы высились три старых богатыря, различающихся лишь одеждами. Пальто и роскошная ковбойская шляпа Ребе Шломо, обвешанный железом комбез солянского далай-диггера Мельхиора да потёртая сюртучная тройка товарища Орлова из Центрального Комитета. Старцам, как обитателям большой Солянской коммуналки, много всего приходилось делать сообща.

Ведь что мешает бедному еврею с партбилетом на досуге ещё чуть-чуть собирать хабар по выселенкам? Невзирая на все кастовые противоречия. Все подданные общие, переженились ещё, сидят друг у друга на головах, орут и налогов стараются никому не платить, да ещё и электричество воруют. Можно глубоко познать человеческую натуру, за всю жизнь так и не покинув пределы Солянки и Хитровки.

Филин прикинул, что старцы оторвали зады от дивана в священный для каждого из них день: у еврея — Шаббат, у коммуниста — Выходной, а далай-диггер в три часа дня субботы вообще должен находиться на самом днище Пятничной полазки. Князинька нашёл свой подход к каждому, но вряд ли прибавил владетелям хорошего настроения.

Среди великих Ваня Филин почувствовал себя лишней совой, и потихоньку утащил с дрезины оружейный ящик: мимо вокзальных бабок с варениками, самокрутками и пивком, в другой конец платформы, к пленительно пахнущему мексиканскому жральнику. Там, на скамьях зала ожидания, в клубах табачного дыма толпой поедали своё рядовые участники спасов: ядрёная смесь хасидов, диггеров и комиссаров в пыльных шлемах.

Ваня взял стакан неплохого капучино и мгновенно сжевал огненное буррито. Свернув цигарку, он удобно примостился на своём ящике, стал рассеяно слушать, звеня ложечкой в стакане. Люди делились самыми невероятными подробностями предстоящих спасов, прикидывали, чем их будут кормить и в целом ждали приключений. Это обязательноно. Приключения — рядом!

Кстати, оказалось, что товарищ Орлов всех своих бойцов-комиссаров сорвал сюда на внеплановый сталинский субботник. Как ни странно, те были крайне довольны, лили в кофий самогонку и вовсю своего Орлова нахваливали. Халявный зачёт за коммунистический субботник — это вам не шутки.

Филин невзначай указал пальцем с направленным микрофоном на совет владетелей в другом конце платформы, но и старцы тоже были не особо в курсе происходящего.

Что характерно, Князь вовсю темнил, ничего, мол, толком не знаю. Мол, техногенная авария, звонок, человек за бортом… Филин насторожился, подстроил караоке-фильтр.

Ваня и раньше знал, что Промводооткачка чуть менее чем полностью принадлежит Князиньке. Теперь вместо объяснений его светлость упорно гнул ситуацию к тому, чтобы акт о производстве аварийных работ составить, и ещё смету, и наряд. Ребе Шломо от такой субботней перспективы словно лимона зажевал, а вот товарищ Орлов от мысли о бюрократических процедурах наоборот, оживился.

Но в конце концов сошлись на том, что любые бумажки — в понедельник, потому что далай-диггер куда-то пролюбил Большую печать.

А потом приехал Планерский экспресс, уже безо всякого зацепера на задней сцепке, и гудками стал прогонять с дороги мотовоз. Никакого почтения к княжеской власти. Пришлось в темпе разгружаться.

11. Суббота в муравейнике.

Вывеска булочной «Хала» скромно торчала из гущи целого муравейника пристроек, надстроек, верандочек, балконов и мезонинов. Все эти шедевры деревянного зодчества безо всякой системы росли на основательной трансформаторной будке в чреве Колпачного переулка, а потом внезапно перепрыгивали через забор и кустились ещё на половину соседнего двора. Из десятков окон выходил теплый дух бытовухи, висели на форточках кульки с едой. В мансарде на четвертом с половиной этаже играл Стинг. Евреи справляли субботу. Всё было заперто, а что не заперто — припёрто досочкой. Булочная была для пущей надёжности и заперта, и припёрта. Кроме толпы разномастных спасателей, во всём дворе не было никого.

Мобильный телефон Изяслава Аранзона вместо гудков терзал душу рыданиями скрипки. Пекарь упорно отсутствовал. Ребе Шломо, скинув звонок, исторг нечто пламенно-ветхозаветное, и пронзительно возопил уже по-русски:

— О-ольга! Ма-ашенька! Передайте тёте Айгюль, что если сейчас Изя не выйдет вот сюда, ребе Шлёма Рождественский станет учинять азохнвэй посреди двора, пока не проснётся Нинель Владимировна, и когда она проснётся, она выглянет за балкон и спросит: «Соломон, что ты кричишь?» — А я отвечу: «Не знаю, Нинель Владимировна, спросите свою невестку Айгюль!» И она непременно спросит!

В процессе произнесения заклятия нагромождение домиков уже заскрипело, захлопало дверьми, в окнах замелькали силуэты самых разных размеров. Не успело эхо раввинского голоса опасть на кирпичи двора, как из распахнутой далеко справа дверцы мощные женские руки выставили на снег растерянного пекаря Аранзона. Рыжая девчонка в японском халате загнала вовнутрь разбежавшихся мелких, и дверца защёлкнулась.

Стинг наверху затих. Из мансарды в четвёртом (или пятом?) этаже часовой кукушкой высунулась ветхая лупоглазая старушка в шерстяных платках, скрипуче вопросив раввина:

— Соломон, что ты кричишь?

— Всё хорошо, мама, идите внутрь уже пожалуйста! — Поспешно отвечал вместо ребе пекарь Изя, успокоительно маша ладонями. Он старался говорить уверенно, топорщил рыжую бородищу, но ни в чём он уверен не был. Не располагал к тому тренировочный костюмчик на круглом пузе, тапки на морозе тоже не добавляли куража, и даже изумительная религиозная меховая шайба на темени не выручала, несмотря на метровый диаметр. Пекарь Аранзон стоял в субботу в собственном дворе, а впереди маячили неприятности в лице ребе и пары десятков обвешанных железом отморозков. Возможно, будут погромы. Клиента можно было брать тёплым. Ко всему прочему, Изина мама, поджав губы, царственно проронила: