Профессор Бирминг загадочно улыбнулся.
— Бунт бунту рознь.
— Не откажите в любезности, господин профессор, объяснить, какой смысл вы вкладываете в эти слова?
— Теледвойники в точности воспроизводят положительные и отрицательные качества того конкретного человека, чьей копией они являются. Все зависит от субъекта, с которого они репродуцированы. Само собой разумеется, субъект, может оказаться подлецом, негодяем, деспотом — встречаются же такие типы в жизни.
— В последнее время ваши философские воззрения претерпели поразительные изменения. Чем объяснить, что вы выступили на конгрессе поборником нового общественного строя, организованного на принципах коллективизма?
— Оставаясь по-прежнему противником какого бы то ни было подавления личности, я убежден, что не может быть подлинно свободным человек, не сознающий себя частицей коллектива — общества, ибо только оно может гарантировать свободу личности. Ведь истинная свобода предполагает безграничную свободу действий. И только общество может предоставить человеку широкое поле деятельности, возможность проявить ничем не ограничиваемую творческую инициативу. Иначе говоря, общество расширяет рамки личной свободы индивидуума. Это непреложная истина, логически вытекающая из самой сути моего открытия. Поэтому у меня есть все основания утверждать, что перемены в моих взглядах обусловлены самой жизнью, ее развитием в эволюцией.
К сожалению, интервью с профессором Бирмингем пришлось прервать, так как в этот момент объявили посадку на самолет. Поднявшись по трапу, профессор обернулся и, улыбаясь, дружелюбно помахал нам рукой.
Хотя интервью было кратким, мне потребовалось довольно много времени для его тщательного изучения. Наибольший интерес для меня представил не столько сам диалог, на мой взгляд несколько гротескный, сколько анализ собственных умозаключений и воззрений по поводу вопросов, которые задавали моему теледвойнику. "Репродуцированный Бирминг" не так скрытен, как я… Нет, нет, пора рассказать обо всем начистоту",- подумал я. Вспомнив. какой оглушительный удар по голове нанес мне "бунтарь", я решил прибегнуть к помощи правительства для поимки и обезвреживания беглеца. Ведь в конце концов это все-таки не живой человек, а аппарат, искусное творение человеческих рук и мозга.
— Господа, — торжественно произнес я, — эти высказывания принадлежат не мне, а моему теледвойнику, "репродуцированному Бирмингу".
Будь я не столь взволнован, зрелище, представшее моему взору, показалось бы, вероятно, весьма комичным! Монсен растерянно заморгал глазами, долговязый представитель сената смешно, словно гусак, вытянул шею, а министр с закушенной нижней губой был похож на азартного игрока, проигравшего все свое состояние.
— Ре-репродуцированный Бирминг? — он заикался от волнения.
— Совершенно правильно.
— Что все это значит? — он по-прежнему недоумевал.
— Это значит, что экспериментальный электронный аппарат под воздействием биотоков и впервые примененных мною лучей вчера вечером "ожил".
— Ожил?
— Да.
— Но…
— Вас интересует, почему я допустил, чтобы он убежал?
— Разумеется!
— Передатчик был выключен вовремя.
— Так в чем же дело?!
— Но аппарат продолжал работать…
Монсен подскочил как ужаленный:
— Это же колоссально, Бирминг, вы гений! Какая жизнетворная сила, какая живучесть! Натуральный человек!
Однако министр был настроен весьма скептически.
— Да, да, это поистине колоссально. Искусственный Бирминг наделал шуму на, весь мир, взбудоражил общественное мнение, разгласил беспрецедентную по своему значению военную тайну…
— Военную тайну? — Я не поверил своим ушам.
Теперь настал черед представителя сената. Вытянувшись во весь рост, он с высоты своего "величия" напыщенно произнес:
— Дорогой профессор, полагаю, вы понимаете, что столь ценное изобретение мы тотчас же обратим на пользу нашей великой державы, на укрепление ее военной мощи. Как вызнаете, ца солдат теперь трудно полагаться, простые люди становятся все менее благонадежными…
— Вы же сами убедились, — вмешался министр, — что зловредная пропаганда сторонников мира возымела действие на психологию даже вашего теледвойника. Я надеюсь, вы поймете, что мы должны оградить общество от их пагубного влияния, противодействовать этой пропаганде всеми доступными нам средствами!
Долговязый представитель вновь принялся разглагольствовать. Слова сыпались из него, как из рога изобилия, он говорил скороговоркой, как бы стремясь наверстать упущенное:
— Надо немедленно объявить тревогу, мобилизовать полицию и вооруженные силы, поднять на ноги весь Миклан! Теледвойник должен быть схвачен в самый кратчайший срок!
— Это не так уж сложно, — заметил я, — если учесть, что "репродуцированный Бирминг" без всякой опаски ходит ко мне домой, хотя…
— Хотя? — в один голос спросили министр и представитель сената.
— Он самовольно взял у меня кое-какую одежду и изрядно опустошил чековую книжку. По-моему, это указывает на то, что он собирается жить самостоятельно.
— Кстати о самостоятельности, — бросил министр. — Ведь ваш теледвойник с самого начала ведет себя не так…
— Как действовал бы я? — подхватил я.
— Разумеется!
— По-видимому, в этом состоит одно из удивительнейших преимуществ моего аппарата: вы сами убедились, теледвойник профессора Бирминга наделен способностью самостоятельно действовать и принимать решения на основе собственного волеизъявления!
— Вот это да! — воскликнул Монсен. — Вы заговорили языком своего дружка!
— Что вы хотите этим сказать?
— Я имею в виду вашего теледвойника, профессор.
Реплика Монсепа меня несколько озадачила. После минутного замешательства я все же продолжил свою мысль:
— Словом, биокамеры передают мысли не механически, а функционально, они в полном объеме переносят все функции центральной нервной системы и других органов, и, таким образом, теледублер…
— Вы сказали "теледублер"? — хором воскликнули все трое и многозначительно переглянулись.
Я мучительно раздумывал, как бы растолковать им все это попроще.
— Поймите, бога ради, ведь "репродуцированный Бирминг" — это не что иное, как я сам в копии, ну, мой дубликат, что ли. Поэтому не удивительно, если подчас мы с ним будем употреблять одни и те же выражения.
Окаменевшее было лицо министра несколько оживилось. Он сел и холеными пальцами принялся вертеть ножку бокала. Видимо, этот жест настроил его на юмористический лад, правда, далеко не безобидный.
— Итак, милейший профессор, стало быть, вы-то и есть главный бунтарь! Ваша вторая "натура" выдала вас с головой, что называется, со всеми потрохами! Ха-ха-ха!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});