— Извините, а на каком этаже находится комната тридцать один? — спрашиваю ее, виновата улыбаясь.
— Зачем тебе комната Златогорского? — сонно хмурится она, потирая глаза.
Значит, его номер. Правильно думала… Хотя, надеялась, что мне повезет и это окажется какой-нибудь зал, который я увижу самой первой из всех конкурсанток.
— Он просил анкету занести, — показываю ей листы.
— Комната на пятом этаже, но его там сейчас нет. Он вышел.
— Домой уже уехал? — предположила я, чувствуя, как что-то внутри слабо заныло.
— Нет, он тут живет. Златогорскому кто-то позвонил, они стали ругаться, а затем он вышел, — спокойно отвечает девушка, тем самым раскрывая немного личное — то, что участников не касается.
Уволила бы за непрофессионализм!
— И еще не возвращался? — спрашиваю ее с сомнением. Хотя, откуда ей знать, она же спала.
— Кажется, нет! Иначе разбудил бы.
— Он вышел туда? — спрашиваю ее и пальцем указываю на выход.
— Да!
— Я пойду тоже выйду!
— Зачем?
— Воздухом подышать!
Ага, конечно! А вдруг там что-то интересное на улице про продюсера узнаю? Например, где-то в подворотне курит травку или танцует балет около помоек? А? Или еще круче: поет романсы бомжам, а те ему аплодируют и пивными банками одаривают… или закидывают?
Выхожу на улицу и первое, что бросается в глаза — это то, что охраны стало существенно меньше. Два охранника стоят прямо у входа, глазами выискивая угрозу и параллельно болтая между собой.
Да уж! Сейчас на центр нападет стая енотов в костюмах ОМОНа с целью убить всех находящихся в здании и лишь два охранника спасут нас со своими пукалками. Воинственно станут на нашу защиту и падут смертью героев.
Но не настоящие у них пушки, к сожалению… Как я узнала? Меньше трепаться надо между собой, а охранять нас от енотиков. Бездельники! Уволить бы их… Им тут всем нужен контроль! Черт, я превращаюсь в маму!
Контроль! Контроль! Контроль! И еще раз контроль!
— Девушка, вам запрещено покидать территорию центра без специального пропуска, — останавливает меня один из охранников, перегородив выход рукой.
— Почему это? — прищуриваюсь в ответ.
— Об этом написано в контракте, который вы подписали, — вежливо отвечает второй.
Массивные плечи, тяжелый взгляд и бритая голова, делали его похожим на одного из головорезов моего дедушки. Такой грозный… как жук навозный. К счастью, такие меня не пугают.
— Нет! Там такого не было! — уверенно возражаю секьюрити, потому что внимательно прочитала весь договор. Я привыкла знать, что подписываю.
После того, как Златогорский ушел, другие продюсеры не стали меня долго мучить и сразу дали контракт для ознакомления и подписания. В контракте были прописаны обязанности центра по отношению к конкурсанткам, в том числе и ко мне, мои обязанности, права и перечень моментов, за которые меня могут отчислить из шоу в независимости от решения зрителей. Выгнать могут, например, за драку с другой участницей, оскорбления и подтасовку голосов. Ну, и самое главное, за личные отношения с теми, кто связан с системой подсчета голосов.
Центр же со своей стороны обеспечивает конкурсантов едой, парочкой нарядов для выступления, жильем и, собственно, продвижением участников на ТВ. Некоторые конкурсантки могут получить еще и дополнительную помощь продюсеров, но как именно я, так и не поняла, потому было написано очень заумно. Единственное, что понятно было мне в этом пункте, так это то, что, продюсеры могут предложить нам вместе с ними посещать те или иные мероприятия, которые должны помочь нам получить поддержку влиятельных людей, заключить с ними выгодные соглашения в будущем. Но я не уверена, что это именно так… все же документы лучше с юристами подписывать. Я в них ни черта не понимаю. В конце в контракте был пункт на целый лист о добровольном желании участника покинуть шоу. В таком случае, участник выплачивает центру кругленькую сумму или же его должны выгнать продюсеры.
— Пункт об обеспечении центра безопасности читала? — спрашивает меня охранник, что перегородил мне путь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Да!
— Выход из центра в ночное время не безопасен для участников.
— Но ведь… — начинаю я, но замолкаю, когда мне на глаза попадается Златогорский в компании двух охранников, один из которых отчего-то хромал.
— Что тут происходит? — рявкнул продюсер так, что я подпрыгнула от неожиданности.
Боже… Нарцисс не в духе. На собеседовании он, оказывается, еще лапочкой был.
— Объясняем конкурсантке, что выход из центра в это время небезопасен для нее, — испуганно ответил тот самый грозный, но вежливый охранник.
— Рокси, — хмыкнул он и подошел ко мне. — Почему я не удивлен? Не понимаешь, что ночью маленьким девочкам ходить одним опасно? Ах, точно! Ты же глупышка и таких элементарных вещей не понимаешь.
Я видела в его взгляде злость, ярость и насмешку. Такие глаза обычно бывают у людей, что рассержены и срывают свою злость на слабых. Но я не слабая и не дам ему сорваться на мне и тем более испортить мне настроение.
— Зато вижу, что вы понимаете! Такой большой мальчик, а ходите с охраной. Страшно? — насмешливо произношу в ответ. Пару секунд играю с продюсером в гляделки, а затем перевожу взгляд на его охранников. — Подгузник шефу поменяли?
— За языком следи, мелочь! — сквозь зубы рычит Златогорский и делает еще один шаг ко мне, оказываясь практически вплотную. — Иначе, я не посмотрю, кто ты и придушу собственными руками, — рычит он, после чего берет меня за горло, ощутимо сжимая его. — Ты меня поняла?
Его хватка не причиняет ни боли, ни дискомфорта, потому что Златогорский не хочет мне причинить вред, только напугать. Когда целью является именно причинение боли, то руки нападающего не гладят пальцем шею и край скулы. Думаю, он сам не осознает, что делает. Меня же этот контакт успокаивал и расслаблял. Его взгляд понемногу смягчается, и скулы не выглядят больше напряженными. Разбитые губы, что до этого момента были искривлены в усмешке, приняли привычный изгиб.
— У вас кровь, — растерянно сообщаю ему и, подняв руку, касаюсь его нижней губы, что кровоточит, а рядом на челюсти виднеется назревающий синяк.
Глупость, конечно. Как будто он не присутствовал, когда его по морде били. Я хотела коснуться его синяка, но не смогла. Мои руки, как приклеенные, не хотели перемещаться с губ продюсера.
— Что? — спрашивает он голосом, которого я раньше не слышала.
Я, тем временем, вожу пальцем по его мягкой губе, заворожённо наблюдая за тем, как она повинуется моим манипуляциям. Кожа такая теплая и нежная, что ее хочется касаться вечно.
— Роксен, ты меня слышишь?
— А? — поднимаю взгляд и попадаю в плен его голубых глаз, которые точно не имеют дна. На этот раз его они другие… совсем другие… Вот в такие глаза можно влюбиться.
Куда пропала злость в его взгляде? Усмешка? Где тот взгляд Златогорского, который я видела днем? Взгляд, который буквально превращал меня в кучку пепла. Взгляд, который без слов говорил мне о том, что я лишь мусор под ногами сильных мира сего.
— Тут кровь, — повторяю то, что уже говорила, после чего снова возвращаюсь к его губам. Попутно, чувствую, как его ладонь отпускает мою шею и перемешается на оголенное плечо…
Глава 14
Ксюша
— Рокси, убери руку, — тихо просит он, еле заметно шевеля губами, от которых я все еще не могу отвести взгляда.
Разве могут быть у человека со столь ужасным характером такие губы? Губы человека, сошедшего с обложки журнала мод, где появляются только самые привлекательные? Где фотограф не простит и каплю несовершенства своему творению, где все настолько идеально, что комплексы могут появиться даже у самого красивого…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Рокси? — зовет он меня опять, но громче. — Ты меня слышишь?
То место на плече, где его рука касается моей оголенной кожи, горит, распространяя жар по всему телу. Медленно, но мучительно он стремится заполнить каждую мою клеточку, чтобы что-то сказать, но я не понимаю, что именно. Впервые не понимаю ни единого знака своего тела.