Читать интересную книгу Сфумато - Юрий Купер

Все, кроме меня и Закуренова, не сговариваясь, стали расходиться по домам. Мягкий свет окон дома манил уютом и теплом, а двор уже казался темным, холодным и враждебным.

– Зайдешь? – спросил меня Закуренов.

Я кивнул.

В комнатушке было уютно и темно. Свет от фонаря проникал из единственного полуподвального окна, прикрытого тюлем. Как всегда, пахло жареной картошкой и перегаром. На столе, накрытом потертой клеенкой, стоял графин из розового мутного стекла с выдавленными на нем виноградными гроздьями. Графин всегда стоял на столе. Мы с Закуреновым выпили по стакану воды.

Пьяный дядя Вася, – отец Закуренова, маленький тщедушный слесарь-водопроводчик с огромным семитским носом, лежал на диване не то в обмороке, не то в белой горячке. Нос был настолько непропорционален по отношению к лицу, что создавалось впечатление, что дядя Вася и есть тот самый персонаж, о котором Гоголь написал свою повесть. На самом деле форма его носа не имела никакого отношения ни к великому писателю, ни к якобы семитским генам водопроводчика. Просто, возвращаясь в бессознательном состоянии домой, он довольно часто падал головой вниз с лестницы, ведущей в подвал. Поэтому его нос пережил такое количество пластических операций, что постепенно превратился в огромный нарост, напоминающий клюв почтового голубя.

Обычно, будучи сильно пьяным, он любил устраивать нам экзамен. Вот и сейчас он вдруг оживился и заорал, брызгая слюной:

– Ну что, двоечники! Кто сказал: «Мы не можем ждать милостей от природы»?

– А ты сам-то знаешь? – огрызнулся Закуренов.

– Знаю… – уже снова теряя сознание, еле ворочая языком, отвечал дядя Вася.

– Знаешь? Ну и кто же? – перебил его Закуренов.

Дядя Вася, собрав весь остаток своей пропитой памяти, попытался вспомнить автора строк, начал нервничать, размахивать руками, отметая ложную информацию, которую Закуренов обрушивал на него.

– Нет… нет, ты не путай меня, сука! – чуть не плача орал он.

Ему мучительно хотелось вспомнить имя, но Закуренов продолжал свой садистский сеанс до тех пор, пока дядя Вася не сдался и, моля о пощаде, униженно не начал просить:

– Толян, сынок, ну скажи, будь человеком…

– Будь человеком… – с презрением и брезгливостью передразнил его Закуренов. Протянув ладонь дяде Васе, коротко и жестко бросил: – Сколько дашь?

Дядя Вася полез в карман, руки его не слушались, с трудом он выудил оттуда смятые деньги, которые еще не успел пропить, и бросил их на пол.

– На, бери, сука! Родного отца грабишь, сволочь! Ну, кто, говори теперь, не тяни…

Закуренов медленно, не торопясь, собрал мятые бумажки и, разгладив, аккуратно сунул в карман школьного кителя и медленно по слогам произнес:

– Мичу-рин!

По лицу дяди Васи потекли пьяные слезы, он сжимал кулаки, вытягивая вперед подбородок, как перед уличной дракой.

Валька, сестра Закуренова, сидела на кровати и, затаив дыхание, наблюдала эту жуткую сцену.

Закуренов похлопал себя по карману и жестом пригласил меня к выходу.

Поднимаясь по лестнице и добродушно улыбаясь, он бормотал свою любимую поговорку:

– Вишь, тварь, два сахара… – и, чуть выдержав паузу, – говно и редька!

В данном случае он имел в виду дядю Васю и Вальку.

Мы столкнулись в подъезде с Марусей, матерью Закуренова.

– А уроки? – грустно посмотрев на сына, спросила она.

Но Закуренов, улыбнувшись, только гордо произнес:

– Я по ботанике пятерку получил. – И распахнул дверь подъезда.

– Что отец?! – не выдержав, крикнула мать ему вдогонку.

– Я скоро приду… – бросил ей Закуренов в ответ и, повернувшись ко мне, вдруг спросил: – Ты заметил синяки у матери на лице?

Я кивнул.

– Ты знаешь, так хочется быстрее подрасти. Тогда я смогу бить его, как собаку…

Мы вышли на улицу и постояли немного у подъезда молча, разглядывая темный двор и светящиеся окна.

– Ну, мне пора, – сказал Закуренов, и, повернувшись, исчез в темноте подъезда, а я поплелся домой.

Глава 7

– Как драгоценное? – с хитрой ухмылкой спросил Лука.

У меня этот вопрос вызвал грустную улыбку. Казалось нелепым, что он интересуется здоровьем мертвого. Я попытался подняться, но не смог – чувствовал я себя довольно неважно. Кружилась голова и подташнивало, как бывает при морской болезни. Словно я находился на корабле в штормовую погоду.

Вроде мы не так уж много выпили вчера с Жераром в ресторане мотеля. Лука куда-то исчез, а вокруг в гамаках-койках лежали незнакомые мне люди. Было похоже, что мы находимся на борту какого-то корабля. Многих рвало прямо на подушки.

Я обратил внимание на мужчину и женщину. Они почему-то лежали вдвоем в одной койке, похожей на огромную авоську. Лица мужчины я не видел: он лежал спиной ко мне. Женщина испуганно выглядывала из-за его плеча.

Казалось, что они были заняты «этим». Хотя я не могу утверждать, поскольку авоську раскачивало так сильно, что это могло только казаться. Даже ее сдавленные стоны могли просто быть реакцией на сильную качку.

– Где мы? – спросил я лицо, выглядывающее из-за плеча мужика.

Мужик неожиданно обернулся ко мне.

– Ты что, проснулся, что ли? – спросил он спокойно и с легкой досадой человека, которого оторвали от серьезного дела. – Мы посреди океана, между Южно-Сахалинском и Шикотаном. Или тебе на карте показать? – И, повернувшись спиной, продолжил раскачиваться в авоське-люльке со своей соседкой.

Мужик сильно смахивал на Кирилла. «Может, это он? – подумал я. – Но как он попал сюда? А ты сам-то как оказался здесь?» – спросил я себя, понимая, что тоже нахожусь в таком же гамаке.

– Люся приглашает нас в баню, – не поворачивая головы, произнес мужик. – Обещает подогнать сестру. Ты, надеюсь, не против?

– Давай не загадывать, – произнес я, не разжимая губ, изо всех сил сдерживая тошноту.

Качка постепенно стихала, я вылез из гамака-авоськи и поплелся на палубу. Повсюду валялись блюющие школьники. Казалось, весь корабль был покрыт морской пеной. Я с трудом дотащился до борта и, уже устав сдерживаться, отдал всего себя на милость ветра и соленой волны. В этот момент я готов был поверить в существование ада.

Стоя на мокрой палубе, я вдруг ясно и отчетливо вспомнил, что уже переживал подобное состояние. Я вспомнил и себя на холодной палубе, и Кирилла в гамаке-качалке в обнимку с Люсей, ее масляные глаза, не моргая смотревшие из-за плеча Кирилла…

Причалили мы в полной темноте. Кромешная мгла и всплески волн напоминали о кошмарной дороге.

Нас пересадили в катер, который должен был доставить на Большую землю. Его урчание успокаивало.

Люся, уверенно, по-хозяйски, расставив свой скарб, состоящий из пары облезлых чемоданов и мешка, с привязанными к нему авоськами, уселась на него, как на диван. Взяв за руку своего дорожного героя-любовника, усадила его рядом с собой. Они так и сидели рядом, держась за руки, всю дорогу. Люся, видимо, не хотела расставаться с Кириллом ни на минуту.

Я плохо помню момент швартовки, но потом мы долго в темноте брели по дощатым настилам острова Шикотан. Только луна освещала наш путь. Люся – впереди с мешком за плечами. За ней плелся Кирилл, нагруженный рюкзаком и двумя Люсиными чемоданами. Я замыкал шествие. На мои предложения помочь хотя бы с одним чемоданом Кирилл отрицательно качал головой, видно, хотел произвести на Люсю впечатление надежного и сильного мужика. Хотя это было лишним. Еще там, в корабельной койке, похожей на гамак, несмотря на неблагоприятные метеорологические условия, у нее было достаточно времени, чтобы оценить его мужские достоинства.

Люся шла впереди уверенной кряжистой походкой, возможно, выстраивая схему моего знакомства с замужней сестрой. Она неоднократно, еще на корабле, зачем-то упоминала о необузданной ревности мужа сестры. Я невольно представлял его темнокожим мавром, а ее прозрачно-белой Дездемоной.

– Вот мы и пришли! – громко выдохнула Люся, опустив мешок на крыльцо дома барачного типа.

Не успели мы войти и щелкнуть выключателем, как она сказала:

– Вы пока располагайтесь. Будьте как дома, а я сбегаю за сестрой, – и скрылась в потемках. Но тут же неожиданно просунула голову в дверь: – Баня во дворе.

В комнате Люси господствовала высокая кровать с неимоверным количеством подушек и кружев. Казалось, что взобраться на нее можно, только приставив лестницу. Кровать стояла у маленького окна с узорчатым тюлем. На стене над кроватью – знакомый до слез сюжет на коврике: сосновый бор и медведи. Коврик был выполнен в довольно оригинальной манере – то ли из шелка, то ли из нейлона. Поверхность его отливала кичеватым блеском.

Кирилл по-хозяйски достал из Люсиной авоськи водку и пригласил меня жестом к выходу.