— Ну, ма, ну, купи. — Наташка страдальчески округлила глаза и задрала брови. — Здесь нет, я уже узнавала! Надо такой, как у Сашки!
— Откуда ж я знаю, какой у Сашки? — попробовала отвертеться Тамара.
— А я сейчас бумажку принесу! — обрадовалась Наташка, почуяв слабое место в ее обороне. — Я все переписала: и как называется, и какая фирма…
Она умчалась к себе искать бумажку с именем заветной мечты, а Тамара обреченно вздохнула и переглянулась с Николаем: оба они были совершенно бессильны перед несокрушимым напором своей младшенькой, когда та хотела чего-нибудь добиться. Правда, бывало это не так часто, вернее — чрезвычайно редко, может быть, именно поэтому каждый такой случай запоминался родителями навсегда, как запоминается, например, стихийное бедствие. И воспринимался примерно так же: бороться со стихийным бедствием без толку, стало быть, надо его просто пережить. Счастье еще, что Натуське пока не приходило в голову добиваться чего-нибудь грандиозного.
Как всегда в таких случаях, Николай поднял брови и осуждающе поджал губы, а Тамара, как всегда, беспомощно улыбнулась и пожала плечами. Это означало: мама недопустимо балует ребенка, но папа, не одобряя баловства, все-таки не будет перечить — ради мира в семье. Потому что семья — это главное.
Тамара вдруг будто увидела эту сцену со стороны и поразилась ее нереальности. Все как всегда, и все не так. Они так и не поговорили. Она не представляла, каким должен быть этот разговор, но считала, что поговорить им обязательно надо. А Николай, похоже, ничего не считал… Или, может быть, он думал, что разговор уже состоялся, все всё для себя выяснили, и… И что?
Наташка вылетела в прихожую, размахивая какой-то бумажкой.
— Вот! — быстро заговорила она, заглядывая в лицо матери гипнотическим взглядом. — Вот, я все записала! Видишь? И наушники чтобы маленькие, а не как лопухи! Ладно?
— Я поищу, — сдержанно сказала Тамара, пряча заветную бумажку в сумку. — Обещать ничего не могу, но я обязательно поищу. Ну ладно, я поехала. Пока, да?
— Пока, — жизнерадостно чирикнула Наташка и ускакала в свою комнату.
— Счастливо, — сказал Николай и закрыл за ней дверь.
Как всегда. Все-таки это было очень странно.
Глава 3
Все получалось так, как задумала Тамара. Все получалось просто отлично! Конечно, денек выдался еще тот, от бесконечной беготни по магазинам Тамара ног под собой не чуяла, зато, как и планировала, успела сделать все. Все-все. Все замечательно складывается: через несколько часов — на поезд, завтра утром — дома, и на работу она успевает к девяти. Евгений уже будет ждать ее: он всегда приходит на работу минут на двадцать раньше. Целых двадцать минут он сидит и ждет ее, и волнуется, и думает: это почему же так долго ее нет? И тут приходит она: целуйте меня, я с поезда!.. Э, стоп. Никто завтра не будет ждать ее, потому что никто не знает, что она собирается приехать завтра. У нее еще целый командировочный день, который она может с чистой совестью использовать в мирных целях. Например, приехать утром, а на работу не ходить, позвонить Евгению и… И что? Назначить ему свидание, вот что надо сделать. Настоящее свидание, где-нибудь на бульваре под часами. А перед свиданием сделать прическу, маникюр, макияж… И бежевое платье надеть, оно ей больше всех идет. Хотя при чем тут платье? Под дубленкой какая разница, что надето… Но, с другой стороны, — он же может пригласить ее в кафе. Или даже в ресторан. И тогда бежевое платье очень даже при чем. А обувь? Хороша она будет в парадном платье и зимних сапогах! Значит, надо придумывать другой вариант.
Тамара валялась на твердой гостиничной кровати, неторопливо обдумывая все возможные варианты одежки и обувки к предстоящему — она так надеялась — свиданию, а параллельно думала о том, как она правильно сделала, что не отменила бронь на гостиницу, а то сейчас что бы она делала со своими намученными ногами? До поезда еще почти пять часов, не только как следует отдохнуть можно, но даже и поспать немножко. Предупредить дежурную, чтобы разбудила, — и спокойно поспать. Или все-таки сначала поесть? С утра голодная бегает. Буфет на этом этаже работает, надо встать, добрести до него, взять чего-нибудь простенького — и в номер. Но чтобы добрести до буфета, надо обуваться, а вот этого сделать она не в силах. Она поест потом, когда проснется…
Кто-то негромко, но очень настойчиво стучал в дверь, и первое, что подумала Тамара, с трудом выплывая из глубокого, вязкого сна без сновидений, — это то, что дежурная уже давно, наверное, пытается ее разбудить. Как бы не опоздать.
— Сейчас-сейчас-сейчас, — забормотала она, вспоминая, с какой стороны от постели тумбочка с настольной лампой. Нашла, включила свет и стала с трудом сползать с кровати, кряхтя и охая, потому что ноги так и не отошли от сумасшедшей дневной беготни. И спину ломило, как после большой стирки. И глаза не хотели открываться. И горло что-то побаливало. Так, кряхтя и охая, растирая поясницу и жмурясь от сиротского света грошовой лампочки, она доковыляла до двери, повернула ключ и, открывая дверь, заговорила виновато: — Уже поздно, да? Я так крепко уснула, не слышу ничего… Сколько уже времени?
— Много. — Евгений шагнул через порог, захлопнул дверь и повернул ключ в замке. — Времени — вагон. И все — наше.
— Ой, — сказала она беспомощно, отступая, хлопая глазами, машинально приглаживая волосы, одергивая юбку и поправляя блузку. — Откуда ты взялся? Это ты мне снишься, что ли?
— Угу, — подтвердил он, не улыбаясь. — Конечно, снюсь. Как ты думаешь, это хороший сон или кошмар?
— Кошмар, — с тихим отчаянием пробормотала Тамара, оглядывая себя и от ужаса поджимая пальцы босых ног. — Я хотела прическу сделать… У меня такое красивое платье есть… И глаза накрасить — мне очень идет, правда. А тут вдруг ты! А я в таком виде! Кошмар… Погоди, не смотри на меня, я сейчас…
Она было шагнула в сторону ванной, но Евгений перехватил ее на полдороге, обнял, уткнулся лицом ей в шею, засмеялся, заговорил, щекоча усами кожу под ухом:
— Могла бы и обрадоваться… А ты сразу — «кошмар»! Может, ты мне тоже все время снишься, но я же не говорю, что это кошмар… Наоборот, очень хорошие сны… Малыш, смотри, что получается: мы друг другу снимся! К чему бы это, а? Ты не умеешь сны толковать?
Пространство накалялось и плавилось от его горячего голоса, от быстрых, бессвязных, скорее всего, как смутно подозревала Тамара, совершенно бессмысленных слов, которые она слышала, но не очень понимала, — но это было не важно, ей не нужно было понимать какие-то слова, когда пространство вокруг плавилось и завязывалось вокруг сердца узлом, и убогий свет от убогой настольной лампы волшебно сиял и переливался волнами вокруг нее — вокруг них, — и ничего в мире не осталось, кроме жадных слов Евгения, и его жадных рук, и его жадных глаз, и она зажмурилась от счастья и от страха и, страшно смутившись, попросила: