— Продолжай делать гимнастику, — бросил он на меня внимательный взгляд поверх очков.
— Да. Конечно, — безропотно ответила я.
В кабинете вновь воцарилось молчание, и наконец, доктор Митчелл, отложив в сторону отчеты, внимательно посмотрел на меня, а я непроизвольно сглотнула, в очередной раз ожидая своего приговора.
— Ну что могу сказать, — спокойно произнес он. — Рентгенография грудной клетки в норме. Иммунограмма в норме. Результаты анализов отличные. Так что могу тебя поздравить с официальной выпиской.
— Доктор Митчелл, огромное вам спасибо, — облегченно выдохнула я, и в этот момент мне хотелось то ли обнять Генри, то ли побыстрее покинуть пределы больничных стен и бежать без оглядки, навсегда поставив точку в этой медицинской эпопее.
В дверь постучали, и на пороге появилась мисс Малберри, для которой тоже было важно знать о результатах очередных анализов.
— Аврора, я здорова! — выкинув правую руку вверх, радостно провозгласила я, отбросив всякое стеснение.
— Очень хорошо, — степенно отреагировала моя медсестра, но по ее улыбке было видно, что она, как ответственная за мое восстановление, была рада успешному завершению своей миссии.
— Услуги Авроры тебе уже больше не понадобятся, — подтвердил доктор Митчелл, передавая результаты анализов мне в руки.
— Я буду готова съехать завтра, — серьезным тоном отрапортовала она и, вытащив из сумки кошелек, положила на стол Генри кредитную карточку. — Отчёт по расходам за текущий месяц я сегодня же вечером подготовлю и отправлю, как обычно, на электронный адрес бухгалтерии фонда.
— Да, я тоже не задержусь в апартаментах, — кивнула я, а Аврора добавила:
— Я приведу квартиру в порядок, и ключи мы оставим у консьержа.
— Через три месяца вновь на обследование, — добавил Генри серьезным тоном. — Если возникнут проблемы, звони.
Мы ехали по шумной улице, я рассматривала бегущих по делам прохожих и улыбалась — я так долго ждала, когда, наконец, окажусь по эту сторону жизни, стану одной из составляющих внешнего мира, а не наблюдателем через стеклянную стену болезни. Открыв окно, я почувствовала теплое солнечное прикосновение к моей коже и вдохнула полной грудью мартовский свежий воздух.
Зажмурившись от яркого солнца, я поймала себя на мысли, что еще никогда не чувствовала себя такой свободной. Хотелось поднять голову и крикнуть в небо “Я ЗДОРОВА!”, потому что самые тяжелые оковы — это оковы болезни. Только сейчас, оглядываясь назад, я поняла, насколько ужасный и страшный период был пройден — когда я не могла контролировать свой организм, когда моя внутренняя слабость не поддавалась привычному здоровому ритму, и я была вынуждена изо дня в день бороться, капля по капле отвоевывая у болезни свою жизненную силу и энергию.
Словно в унисон моему немому радостному крику в небо запела Анна Нетребко.
— Ну что? Как дела в больнице? — спросила Джулия в нетерпении. Ее тоже порядком тяготила эта медицинская эпопея.
— Все как нельзя хорошо! Я официально выписана!
— Ну слава всем святым! Поздравляю! — выдохнула подруга. — Когда тебя забирать?
— Мы решили с Авророй сегодня упаковать вещи. Потом я хочу помочь ей привести квартиру в порядок, хотя она сопротивляется и мотает головой. Так что если у тебя будет возможность, давай завтра в обед? Сможешь отпроситься на работе еще на час?
— Без проблем! У меня и так переработок уже на несколько дней скопилось.
Я ехала в машине и тихо улыбалась.
— Счастлива? — услышала я тихий голос Авроры.
— Очень. Чувствую себя птицей, которую выпустили на свободу.
— Надеюсь вы на меня не держите зла?
— За что? — удивленно посмотрела я на нее.
— За мой деспотизм.
— Благодаря вашему деспотизму, я здорова, — усмехнулась я.
— Ты жива… — задумчиво произнесла она.
— Все было так плохо?
— Очень, — немного подумав, произнесла она. — Мы опасались плеврита или, того хуже, отека легкого. Были все предпосылки, и показатели в анализах не радовали.
— Это хорошо, что я не осознавала до конца всю степень тяжести… — нахмурилась я и добавила: — И теперь понятно, почему в октябре, когда я заболела пневмонией, доктор Митчелл и мой отец настояли, чтобы я взяла академический отпуск в Университете.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я грустно усмехнулась, вспоминая, как отец лично ездил в универ, оформлял заявление и предоставлял справки, а я злилась, упиралась и не хотела понимать, зачем упускать год своей жизни.
— Только не подумайте, что я пугаю, — между тем продолжила Аврора, — просто хочу посоветовать не пренебрегать своим здоровьем, и если возникнут малейшие проблемы, обращайтесь в больницу.
— Хорошо. Спасибо за совет, — и, посмотрев на строгий профиль Авроры, вздохнула: — Мне будет грустно с вами расставаться. Вы добрая. Настоящая.
Аврора улыбнулась и кинула на меня теплый взгляд.
— Я тоже к вам привязалась. Вы образцовый пациент… — внезапно произнесла она и, на секунду замолчав, добавила другим тоном: — И девочка хорошая.
“Девочка”, — мысленно улыбнулась я и покачала головой, вспоминая свой сон.
По приезду в апартаменты первым делом я начала паковать вещи, а моя мысль заработала в направлении трудоустройства.
Теперь, когда я была в академке до следующего учебного года, я нашла и позитивную сторону такого поворота — у меня открывалась возможность полностью переключиться в рабочий режим до следующего учебного года и подзаработать денег.
Еще с середины января я почувствовала себя сильнее — прошло это постоянное ощущение слабости и усталости, учащенного сердцебиения, появились жизненная энергия и здоровый аппетит. Именно тогда я начала готовить почву к своему новому будущему и связалась с Молли в надежде, что для меня найдется место в галерее. На тот момент у нее не было хороших новостей — нашлась лишь неоплачиваемая вакансия стажера, которая больше подходила студентке начальных курсов, но не мне, с опытом работы и желанием восстановить свой финансовый пробел. Мы договорились созвониться позже, но я не сдавалась и решила заняться рассылкой резюме. Правда, в этой моей затее я тут же натолкнулась на жесткое “нет” доктора Митчелла, которое остудило мой пыл. Я отступила, и было понятно почему — подобная активность несла за собой беготню по собеседованиям и неслабый стресс для нервной системы, что категорически было запрещено Генри до моего полного восстановления. Я смирилась и пообещала доктору Митчеллу не делать глупостей и набраться терпения.
Наполнив сумку вещами, я решила передохнуть и, сев в кресло, достала сотовый. Нужно было позвонить Молли и прощупать ситуацию насчет работы.
— Галерея Гарри Чейза, приемная арт-директора, — услышала я голос Молли и улыбнулась.
— Здравствуй, Молли. Это Лили Харт. Вот звоню узнать в связи со своим выздоровлением, может, что-нибудь появилось для меня?
— Ой, поздравляю, дорогая! — бодро пропела Молли, но тут же добавила сникшим тоном: — Слушай, ну я еще в феврале говорила с мистером Чейзом, у нас пока ничего нет на постоянной основе, даже вакансия стажера занята.
— Жаль, — вздохнула я, но, ожидая подобного ответа, не сильно удивилась.
— Ой, у нас здесь апокалипсис, — недовольным голосом продолжила она. — Новый директор пригласил из Л.А. пару своих людей и группирует свою команду. Все очень нестабильно. Чтобы тебе были понятны масштабы катастрофы, скажу — он даже нашего Ларри уволил и на его место притащил какую-то грудастую фрю из Лос-Анджелеса. Ты представляешь?!
— Это и правда настораживает. А зачем это Гарри?
— Гарри хочет сделать ребрендинг сиэтлской галереи по типу нашей калифорнийской, и поэтому дал нашей “новой метле” полный картбланш.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ну если у него такая цель, то логично, — наморщила я нос и с тревогой спросила: — А ты как? Держишься?
— Я держусь благодаря своему опыту. Никто так хорошо не ориентируется в сиэтлских подводных течениях нашей клиентуры, как я.