Читать интересную книгу Русские на Ривьере - Эдуард Тополь

Заморосил дождь, и, усевшись в машину, я прижал этот кейс коленом. Стефанович встряхнулся, выпрямил спинку своего сиденья и выкатил машину на шоссе. Набирая скорость, мы въехали в туннель и через двести метров выехали из него уже во Франции. Там сиротливо торчали пустые будки бывшего пограничного поста, в них не было ни души, и мы проскочили этот пост, даже не сбавив скорость. Я вспомнил, как ровно двадцать пять лет назад в Паневежисе Донатас Банионис говорил мне в три часа утра, когда мы в честь знакомства допивали третью бутылку коньяка: «Кто придумал границы, пограничников, колючую проволоку? По какому праву один человек может запретить другому человеку поехать в Японию, во Францию, в Африку? Мы родились на Земле, и она вся наша – как можно отнять у людей право посмотреть ее всю? А тут какие-то солдаты стоят на границе и говорят мне, что туда нельзя и сюда нельзя…»

– Знаешь, Саша, здесь, пожалуй, Европа обошла Новый Свет, – признал я. – Мы въехали ночью в Италию, теперь выезжаем из нее во Францию и – ни таможни, ни паспортного контроля! А у нас на границе США и Канады все-таки стоят пограничницы. Паспорта не проверяют, но спрашивают: «Where are you going? Куда ты едешь?»

– То-то же! – польщенно сказал Саша. – Да здравствует Франция! А вообще ты представляешь, что такое влюбиться в совершенно чужую страну, языка которой не знаешь, где ты не ходил в детский сад, не пел «На просторах Родины чудесной» и не целовался с девочками в девятом классе? Ведь это даже не то, что влюбиться в чужую жену или девушку. В конце концов, самую безумную влюбленность в женщину можно перебить влюбленностью в другую, еще более прекрасную женщину.

И от самой замечательной жены нередко уходят к более молодой и соблазнительной. Но тот, кто однажды полюбил Францию, не уходит от нее никогда! Нет в истории примеров французских перебежчиков! А вот в обратную сторону, то есть людей, переселившихся во Францию, – гигантское количество! Причем – каких людей! Твой друг Рострапович, который припеваючи жил в США и может вообще припеваючи жить в любой стране мира, в конце концов все-таки поселился в Париже. И разве он один? В Париже живет несметное количество всемирно знаменитых иностранцев. А русских вообще пруд пруди! Так что же такое Франция? Я хотел бы сделать о ней фильм, но так, чтобы зрители полюбили ее моей любовью.

– Это очень просто, – сказал я. – Помнишь, в фильме «Кабаре» конферансье выходит на сцену с обезьяной и поет: «Да, моя возлюбленная волосата, у нее кривые ноги, у нее руки до пола, но если бы видели ее моими глазами…»

Чудовищной силы удар бросил меня вперед, и только ремень безопасности спас мою голову от лобового стекла. Затем, откинувшись спиной к сиденью, я очумело посмотрел по сторонам. Новое покушение? Но вокруг было совершенно пусто, никаких грузовиков, и вообще мы были одни на дороге. Так какого же черта он ударил по тормозам?

Я изумленно повернулся к Стефановичу.

– Не сметь! – сказал он, и глаза его из голубых стали серыми. – Не смей ни под каким видом! Я запрещаю тебе глумиться над Францией! Если ты еще раз позволишь себе такие сравнения…

Я оттянул ремень, передавивший мне горло, выдохнул воздух и произнес с некоторым трудом:

– Саша, блин! Если ты еще раз ударишь по тормозам, ты будешь делать кино без меня. Более того: в своем завещании я укажу, что в моей смерти виноват Александр Стефанович, и миллионы моих российских читательниц тебя просто растерзают. Причем не в постели, учти!

С полминуты Саша молча вел машину, взвешивая реальность моей угрозы. Потом сказал примирительно:

– Хорошо. Но не трогай Францию. Я же не оскорбляю твою Америку.

– Ты делаешь это на каждом шагу, но не в этом суть. Ты постоянно перебиваешь меня, не дослушав. А я старше тебя на шесть лет. К тому же я всего лишь хотел сказать, что зрители должны увидеть Францию твоими глазами русского автомобилиста. Ты же изъездил ее вдоль и поперек. Вот и сделай кинопутешествие по Франции – глазами русского поклонника. Покажи рестораны, где ты бывал со своими замечательными девушками, вина и блюда, приятные русскому вкусу. И поскольку это будет снято в движении, на проездах, то зритель проглотит любой закадровый текст. Например, ты говоришь: «Так что же такое Франция?» – и делаешь эдакий наезд на Европу из космоса при первых лучах рассвета, когда твоя возлюбленная страна просыпается после ночи любви. Какой ты ее видишь?

– Понимаешь, Эдик, – сказал Саша, – у меня вообще представление о мире пластическое. Каждое явление или место имеет в моем компьютере под волосами свою картинку, которая говорит мне больше, чем мысль, облеченная в слова. Слово «Россия» вызывает из моей памяти такую картину. Прекрасная золотая осень. Закат. Роща, подернутая багрянцем. Туман, висящий над полем. И остов заржавевшего трактора в дальнем овраге…

– А при слове «Франция»?

История двадиатъ пятая

Франция как возлюбленная

– …А при слове «Франция» я вижу яркий и свежий солнечный день. На асфальтированной площадке между Лувром и Пале-Руаяль гоняет по кругу на роликах зеленоглазая девушка с развевающимися на ветру черными волосами и в черном трико, обтягивающем ее стройную фигуру. Вокруг толпы туристов, снуют машины, проплывают автобусы, а она кружится на асфальтовом пятачке под музыку, слышимую одной только ей в наушниках ее «вокмэна».

Так что же такое Франция?

Прежде всего это легкое отношение к жизни. Французы говорят: «Мы работаем, чтобы жить, а американцы живут, чтобы работать». Там, где русский будет биться в истерике с криком «Так жить нельзя!» и разбираться «Кто виноват?» и «Что делать?», француз просто скажет: «Се ля ви» и, насвистывая, пойдет дальше. Один из моих неснятых сценариев так и назывался – «Насвистывая», и я решил реализовать его не на экране, а в своей жизни.

А французские женщины! От природы они не так красивы, как славянки, и не так стройны, как итальянки, но весь мир стоит на ушах именно из-за француженок. Обаяние и кокетство рождается раньше их и сопровождает француженок до глубокой старости. Недавно умерла Жанна Кальме – самая старая женщина Франции. Когда ей исполнилось 110 лет, к ней в пансион с поздравлениями и букетом цветов прикатил министр здравоохранения. Как всякий галантный француз, он поцеловал ей руку и сказал: «Мадам, я потрясен тем, как вы прекрасно выглядите! Я знаю, сколько вам лет, но не вижу у вас ни одной морщины!» «Что вы! – ответила 110-летняя кокетка. – У меня есть одна морщина, но я на ней сижу!»

А еда!

Даже при всех ваших «бабках» Америке не удалось отравить Францию гамбургерами и кока-колой. Во Франции еда – это культ, и мне это импонирует. Знаменитые повара здесь ценятся не меньше, чем знаменитые дирижеры или писатели. А что касается уважения к деятелям искусства, то такого нет ни в одной стране мира. Французское правительство тратит на развитие искусств в тридцать раз больше, чем правительство США…

– Ты это проверял?

– Во всяком случае, нет в мире страны, которая бы оказала такое огромное культурное влияние на остальной мир. И это потому, что французская культура как губка впитывает в себя все лучшее из всех сопредельных и дальних стран. Вспомни лучших французских художников: Марк Шагал приехал сюда из России, Сальвадор Дали и Пикассо из Испании, Модильяни из Италии, Ван Гог из Голландии. Но никому и в голову не придет назвать их русским, испанским, итальянским или голландским художниками. Они часть Франции, ее культуры. Французский режиссер Роже Вадим на поверку является просто Вадимом Племянниковым. Французским режиссером стал в конце концов и американский поляк Роман Полански. А у вас в стране эмигрантов? Довлатов стал американским писателем? Бродский стал американским поэтом? Межберг стал американским художником? А во Франции удивительным образом сочетаются какой-то космический модернизм и бережное отношение к старине. Вспомни открытие футбольного чемпионата – ты видел по телику эти феерические шествия инопланетян по улицам Парижа? Или съезди в Дефанс. Я не люблю модернистскую архитектуру, но Нью-Йорк просто отдыхает. А посмотри на французские провинции – они сохранили свою самобытность. Несмотря на единую территорию, единый язык, единые законы и единое государственное управление, Лазурный берег, который вошел в состав Франции сто сорок лет назад, по сей день хранит итальянский темперамент. В Нормандии – типичные английские дома. Бретань – совершенно отдельный мир потомков кельтов. А жители Бургундии поют: «Горжусь я тем, что я – бургундец!»…

Если вашу Америку называют плавильным котлом наций, то Францию уместно сравнить с прекрасным садом, потому что ничто, в нее привходящее, не расплавляется и не нивелируется, а, наоборот, расцветает. Возьмем, к примеру, кино. Ты не хуже меня знаешь, что такое Голливуд. Закрытая консервная банка для своих, куда посторонним вход абсолютно запрещен. А во Франции вот уже сколько лет существует фонд развития кинематографа для стран Восточной Европы, и львиная часть этих денег осела, конечно, в России. Наши режиссеры – Михалков, Лунгин, Каневский, Хамдамов, Норштейн, Бодров и многие другие – снимают свои так называемые национальные российские фильмы на французские деньги. Мало этого, Франция дает им прокат, премии на фестивалях, а некоторых даже награждает орденом Почетного легиона за вклад во французскую культуру. Такое в Америке можно представить? У вас, по-моему, одного только и наградили – Мишу Барышникова, медалью Свободы. А ведь сколько художников, писателей, режиссеров и артистов осело в Америке!