Меня пугал его тон, но ещё больше раздражала манера перескакивать с вежливого «вы» на пренебрежительное «ты». Определился бы уже.
— Не вижу ничего странного. Мы с Серёжей знакомы с детства, мы…
Я не знала, как объяснить свои чувства к Серому, и нужно ли объяснять. Смутилась и умолкла.
— Ха, — сказал вдруг тёмный. Не засмеялся, а просто выдохнул это «Ха». Посмотрел на меня и добавил: — Ха–ха.
— Я сказала что‑то смешное?
— Вы ничего не сказали, Ася. Но это действительно смешно. Точнее, было бы смешно, когда бы не было так грустно.
— Вы любите Лермонтова? Это, конечно, расхожее выражение, но вы же знаете, что это Лермонтов?
Колдун поглядел на меня, как на полоумную.
— Вы читали сегодня, и я подумала…
Черт! Черт, черт, черт! Зачем я это сказала?
Слава богу, вернулись Натали и Серёжка.
— Это нож, — от двери сообщила баньши. — Тебе нужен нож, Сокол. Покажи руку, — толкнула она в бок Серого.
Тот протянул правую руку, продемонстрировав пересекающий ладонь тонкий белый шрам.
Интересно, зачем нужно было раздеваться? Что, так порез не видно?
— Что за нож? — набросился колдун на парня. — Почему утром ничего не сказал?
— Так не мой нож. Левый какой‑то. В ящике с инструментами валялся, я проволоку искал и порезался об него.
— Случайно? — недоверчиво уточнил тёмный.
— Да.
— Это было на платформе? А тот ящик с инструментами был общий или только твой?
— Мой вообще‑то. Но если нужно было, любой мог заглянуть, взять, что надо.
— А чей нож, узнал потом?
— Нет. Я спрашивал — все молчат. Себе оставил. Он неказистый такой, самодельный: железяка заточенная, а один конец изолентой обмотан — типа, рукоятка. Провода им было удобно зачищать. А потом я его Мишке Фирсову отдал.
— Отдал, — колдун нервно забарабанил пальцами по столу. — Он тебя об этом попросил?
— Да нет. Он свой нож потерял где‑то, а у меня нормальный складень был. Вот я ему и подарил ту самоделку.
— Дурак, — угрюмо изрёк тёмный. — Такую вещь невозможно потерять. Даже если бы ты его выбросил, всё равно он вернулся бы к тебе. Но подарить, отдать по доброй воле… И где теперь искать этого Мишку? В России? По всему бывшему Союзу?
— Нет, здесь он, в нашем городе живёт. Если только опять никуда не уехал.
Колдун и Натали переглянулись.
— Сергей, — не спеша, обдумывая каждое слово, начала баньши, — а где бы ты сам сейчас был, если бы не та авария?
— Тут и был бы. То есть, не у Настюхи… Ну, может, и у Настюхи тоже, но в любом случае уже вернулся бы. Вы же об этом?
— Об этом, об этом, — продолжал отстукивать по столешнице тёмный, задумчиво глядя прямо перед собой. — Может, чаю наконец‑то попьём?
— А может, наконец‑то поговорим начистоту? — неожиданно жёстко спросил Серый, усаживаясь за стол напротив колдуна. — Я всё‑таки лицо заинтересованное, да, Сокол, или как тебя там? Не мышка лабораторная: разденься–оденься, покажи–расскажи. Я хочу знать, что происходит.
— Хорошо, — сдался тёмный. — Но чая себе я, с вашего позволения, налью.
Не скажу, что объяснения Сокола (пусть теперь будет Соколом) внесли ясность в происходящее. Это были лишь предположения. По его словам, на буровой платформе к Серёге попал артефакт непонятного действия. Как попал — тоже вопрос. Колдун сказал, что его могли подбросить специально, но я не понимала, зачем кому‑то разбрасываться подобными вещами. Более логичным казалось то, что нож очутился в ящике случайно, или даже остался на платформе с предыдущей смены — это объясняло бы, почему никто не признал в себе его хозяина. Но, так или иначе, нож оказался у Серёжки, тот поранился им, и пролитая кровь запустила механизм работы артефакта. Поэтому, когда спустя время случилась авария, Серый ненадолго умер… М–м… нелепо‑то как звучит. Скажем так, должен был умереть, но нож не позволил душе расстаться с телом. Даже учитывая то, что сам нож на тот момент был уже не у Серёжки, а у Мишки Фирсова, парня, с которым Серый познакомился, подряжаясь на эту работу.
Теперь тёмный хотел отыскать этот нож, чтобы передать его своему руководству, а то, в свою очередь, походатайствовало бы за Серого перед конкурентами: мол, артефакт у нас, больше никаких внеплановых чудес с его помощью, а этот пусть живёт, раз уж так вышло.
В принципе, то же самое, за исключением домыслов о ноже, о котором он тогда не знал, колдун говорил нам и вчера. Только сегодня в его объяснения почему‑то совсем не верилось.
— А что это за вместилище, о котором все говорят? — спросил Серёжка.
— И день дарения, — добавила я. — И Громобой.
— Громобой? — удивлённо переспросила баньши, развернувшись к тёмному. — Она не знает, что такое Громобой?
— Знаю. Фильм с Джеки Чаном.
— Сокол, я не поняла, она же… — Натали казалась растерянной.
— Потомственная ведьма, — кивнул колдун. — Видишь, с кем приходится иметь дело?
Женщина подошла ко мне, положила ладонь на лоб, заглянула в глаза.
— Ой, как всё запущенно, — пробормотала она.
— Уж как есть, — я тряхнула головой, отбрасывая её руку. — Так что за Громобой?
— Перунов день, — ответил Сокол. — Или пророка Илии, как вам будет угодно. Надеюсь, об адаптации языческих праздников к новой религии с приходом христианства вы слышали?
— Второго августа?
Дату я знала. Один из немногих церковных праздников, запомнившийся с детства. Илья в воду налья.
— Бабуля говорит, после Ильи нельзя в море купаться.
— Почему?
— Говорит… Смеяться не будешь? Говорит, Илья в море пописял.
— Ха! Тоже мне запрет! Я вот тоже, может быть…
— Фу, Серёжка!
— А что? Все так делают. Думаешь, почему море солёное?
Мы с Серым переглянулись, улыбнулись общим воспоминаниям, но быстро вспомнили, что разговор, в общем‑то, невесёлый.
— И что же будет на Илью? — спросил друг у колдуна.
— Если вернём нож — ничего. Контакты этого Михаила у тебя есть? Телефон? Адрес?
— Телефон был где‑то записан, сейчас уже не вспомню. Адреса не знаю. Но где живёт, могу показать, был у него однажды.
— Вот завтра и покажешь.
— Ты ещё не на всё вопросы ответил, — напомнил Сергей.
— Для твоего же блага, — тёмный обменялся взглядами с Натали. Баньши укоризненно покачала головой, но промолчала. — Меньше знаешь, крепче спишь. И, кстати, о сне. Вам не кажется, что это то, чем следует заниматься ночью вместо того, чтобы разговоры разговаривать?
— Не кажется, — грубо буркнула я.
— Тогда не буду мешать, — Сокол поднялся из‑за стола, прошёл к раковине и ополоснул чашку. — Общайтесь на здоровье. Но завтра в семь подъем. Нат, ты идёшь или поддержишь беседу?
Женщина виновато пожала плечами и пошла вслед за колдуном.