— Да, да, да, — ответил мистер Брокас-гил, передавая жене паспорта и визы — Но лучше не будем говорить об этом сейчас… Привет, Дру. Что ты здесь делаешь? О, ты забираешь дочку Джека? Великолепно. Я собирался сам присмотреть за ней, пока кто-нибудь не объявится. Я, конечно, знал, что Эмили не приедет. Моя дорогая, ты будешь с Дру в безопасности. Ну, еще увидимся. Пошли, деточка. Будь я проклят, если собираюсь проторчать здесь весь день!
Он схватил жену за руку и торопливо повел ее к выходу, а Стрэттон проводил Викторию к таможеннику со словами:
— Вот ваш остальной багаж. Есть у вас ключи от чемоданов? Может быть, придется некоторые открыть.
Через пять минут Виктория вновь вышла на яркое солнце, и машина повезла ее от аэропорта мимо безобразных трущоб и непривлекательных торговых рядов.
На этих мерзких переполненных улицах не было ничего знакомого для Викторий, ничто не напоминало о прошлом. Выехав из города, они теперь проезжали мимо эвкалиптов и живописных бугенвиллий, где не попадались убогие хижины и витрины магазинов. В промежутках между деревьями на зеленом фоне мелькали аккуратные, белые с красными крышами дома, главным образом английские, напоминавшие район Лондона, а не Черную Африку, — их не было здесь шестнадцать лет назад, когда Виктория уезжала из Найроби.
Стрэттон наконец заговорил, нарушая молчание, воцарившееся после отъезда из аэропорта.
— Я вижу, вы не получили телеграмму Эм? Она боялась, что вы ее не получите. Поэтому она попросила меня заехать в аэропорт, если вы все-таки прилетите.
— Если прилечу? Не понимаю, какую телеграмму?
— Думаю, она послала телеграмму на адрес банка, где вы работали, потому что считала, что последние несколько дней вы проживете у друзей.
— Я так и сделала, — призналась Виктория — Но почему она послала телеграмму? Она расхотела, чтобы я приезжала?
— Конечно, особенно теперь. В конце концов, втягивать вас в это безобразное дело…
— Какое дело? — потребовала объяснений Виктория. — Тетя Эмили заболела?
Голова Стрэттона резко повернулась в ее сторону, и машина вильнула на дороге, как будто руки не удержали пуль. Он спросил с недоверием:
— Вы хотите сказать, что ничего не знаете? Ну уж Брокас-гил наверняка должны были рассказать вам. А что, разве не было ничего в английских газетах?
— Чего не было в английских газетах? — Глаза Виктории расширились от предчувствия. — Тетя Эм… Иден! Он не…
— Нет, — резко ответил Стрэттон — Он в порядке. Это о его жене. Ее убили три дня назад. Извините, я думал, вам известно. Би-би-си передавала, и газеты, видимо, сообщали.
— Нет, — неуверенно проговорила Виктория. — То есть я не слушала радио. У меня было так много дел перед отъездом. И газет я не читала. Как это случилось? Расскажите мне, пожалуйста… Лучше мне сейчас узнать, прежде чем я увижу… тетю Эмили.
Она сделала паузу перед тем, как произнести имя тети, словно собиралась назвать другое имя, и Стрэттон, никогда не грешивший невнимательностью, не пропустил секундного замешательства. Он повернулся и посмотрел на нее, и вновь в его лице, в твердых линиях рта, во взгляде голубых, обычно нейтральных глаз читались неудовольствие и неприязнь.
Отвернувшись, он сказал:
— Элис, миссис де Брет убита в саду перед домом Эмили. Кто-то убил ее пангой — тяжелым ножом, с помощью которого африканцы рубят деревья, режут траву. Ее обнаружила ваша тетя. Зрелище было не из приятных. Хотя она держится неплохо, но все же не в состоянии пробыть за рулем больше ста миль, чтобы привезти вас на Фламинго. Иден тоже не смог после пережитого шока. Сейчас повсюду полиция и пресса. У них у обоих трудное время. И кроме всего, похороны сегодня утром.
Виктория молчала, и он снова посмотрел на нее. При виде белого как мел лица он испытал сочувствие к девушке. Она выглядела намного моложе, чем он думал. Но ей должно быть по крайней мере года двадцать четыре, если она обручалась с Иденом до его женитьбы на Элис. Достаточно взрослая, чтобы понять чувства его жены, которая вряд ли обрадовалась новости, что бывшая невеста ее мужа будет постоянно проживать в их доме.
Элис нравилась Дру, он сожалел о ее смерти. Вспоминая ее изможденное, беззащитное лицо, испуганные глаза, он с неприязнью думал о мисс Кэрил. Ее приезд он считал вульгарным и нетактичным, если только не намеренно жестоким поступком.
Наконец Виктория заговорила, ее было едва слышно из-за шума двигателя:
— Я думала, что все закончилось. Чрезвычайное положение. Так сказала и миссис Брокас-гил. Но если до сих пор мау-мау убивают людей…
— Нет причин полагать, что это дело рук мау-мау, — коротко возразил Дру — Просто заголовки в газетах делаются более броскими при их упоминании.
— А тогда кто же?
— Бог знает. Маньяк. Или кто-то, считающий себя обиженным. Никогда не знаешь, что происходит в африканской голове. Вообще, в последнее время на Фламинго происходят странные, неприятные вещи.
— Я знала, что что-то случится, — прошептала Виктория, и опять Дру дернул головой.
— Почему вы так говорите?
— Письмо от тети Эм. Она спрашивала, смогу ли я приехать. Якобы она сильно постарела и не может обойтись без посторонней помощи, а Иден не… Она хотела, чтобы рядом был свой человек, не чужой. Знаете, моя мать была ее единственной сестрой, они любили друг друга. Но что-то странное было в манере письма. Словно ее что-то тяготило… Ну, я не знаю. Но письмо даже очень странное. Пугающее.
— Пугающее?
— Если не пугающее, то беспомощное. Она писала, что я действительно ей нужна. Очень нужна. А она всегда ко мне хорошо относилась. Мой отец не оставил нам денег, тетя Эм платила за мое образование. Поэтому я и приехала.
— Это была единственная причина?
— Нет. — Виктория посмотрела на голубое небо, сверкающее солнце и подумал о Лондоне с его дождем и туманом. Как она мечтала снова жить под этим широким небом и жарким солнцем. Ее губы слегка тронула симпатичная улыбка, и она ответила:
— Нет, были и другие причины.
— Как я и предполагал, — неприязненно произнес Стрэттон.
Виктория взглянула на него с удивлением, озадаченная его откровенной враждебностью, и после некоторого молчания робко спросила:
— Что вы имели в виду, говоря о странных и неприятных вещах, случавшихся на Фламинго! Что там произошло?
— Неизвестный или неизвестные разбивали, испортили различные вещи Эмили таким образом, который обычно ассоциируется с полтергейстом… или безрукими слугами.
— Неужели вы верите в полтергейст?
— Нет. Я начну верить в злых духов, лишь когда исчезнет всякая вероятность вмешательства злого человека, и не раньше! Ваша тетя просто сумасшедшая, что сразу же не вызвала полицию, но ведь она в течение пяти лет сражается с властями из-за своих слуг кикую. Думаю, она не хотела дать Грегу шанс вновь их допрашивать и задержать десяток попавших под подозрение. Беда в том, что Эм упряма и, если уж выберет курс действий, остается ему верна. Теперь она признает, что считает виновным кого-нибудь из домашней прислуги, но кто бы это ни был, он или они действовали по приказу или под страхом наказания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});