Читать интересную книгу Семь лет в «Крестах»: Тюрьма глазами психиатра - Алексей Гавриш

что она очень боялась, что обо всем узнает руководство. А это действительно была бы большая проблема. То, что я ее не сдал, с пониманием отнесся к ее истории, дало мне преданного друга, который в дальнейшем не раз мне помогал.

Обход и утренние посиделки обычно продолжались до десяти или половины одиннадцатого, после чего я шел принимать этап на сборный корпус. Сборный корпус располагался на первом этаже второго креста и представлял собой обычную вереницу четырехместных камер, куда, если этап был большим, на короткий срок могли засунуть и по шесть, и по восемь человек.

Здесь человек проводит около суток, в течение которых его должны осмотреть терапевт, хирург, дерматолог, инфекционист и психиатр. Должна быть сделана флюорография, взяты анализы на ВИЧ, гепатиты и сифилис. Весь этот медосмотр проводится на следующее утро после прибытия заключенного в учреждение, а далее он переводится на один из режимных корпусов, где и будет содержаться весь период, отведенный ему судом. Распределением людей по корпусам и отделениям занимался оперативный сотрудник, который принимает решения исходя из тяжести статьи, статуса, предыдущих судимостей и личных особенностей арестанта.

Прежде чем перейти к описанию моей работы на сборном корпусе, нужно рассказать о том, как вообще человек оказывается в тюрьме и что с ним происходит.

Приемник

Помните, я цитировал слова Пиночета, что СИЗО – это вокзал?

В среднем ежедневный этап был 20–60 человек. Процесс попадания человека в следственный изолятор весьма незамысловат. Сотрудники правоохранительных органов, ловят злодея. То есть менты (далее я буду пользоваться именно этим словом. Не нужно искать в нем пренебрежения или негативного отношения. Оно лаконично, да и к тому же является неотъемлемой частью лексикона как жуликов, так и сотрудников). По закону они могут держать его 48 часов в своем отделении, потом в изоляторе временного содержания. Потом, когда уже открыто уголовное дело, судья выносит меру пресечения: от подписки о невыезде до заключения под стражу, нередко по весьма дурацким мотивам. С момента задержания до прибытия человека в изолятор проходит в среднем два – четыре дня. И эта цепочка событий практически неизменна. Кроме очень редких, почти казуистических случаев.

Итак. Ментовский конвой привозит арестанта. Их машина заезжает на территорию и останавливается вплотную к неприметной двери в подвал, которая ведет в ту часть сборного корпуса, которую называют приемником. Сотрудники приемника проверяют документы на предмет правомерности заключения под стражу, а дежурный медик осматривает самого несчастного, чтобы определить, может ли он по состоянию здоровья содержаться в СИЗО. В течение нескольких часов вновь прибывших поднимают с приемника на сборный корпус (поднимают в прямом смысле, так как приемник – это подвал сборного корпуса).

Нередко были случаи, когда суды выносили меру пресечения в виде содержания под стражей лицам, находящимся в откровенно тяжелом соматическом состоянии. Это могло быть и совокупностью заболеваний, каждое из которых вроде и не представляло опасность, но вместе – это гремучая смесь, наблюдая которую остается лишь гадать, сколько дней протянет человек. А могло быть каким-то хроническим заболеванием в терминальной стадии. К примеру, раком или туберкулезом.

С точки зрения гуманности во многих случаях следовало бы принять такого бедолагу и дать ему возможность провести эти дни хотя бы относительно спокойно. Но в таком случае задолбаешься отписываться от проверяющих и контролирующих органов, объясняя им, что «так бывает». Поэтому ни о каком гуманизме речи не шло. Мы собирали консилиумы и всеми возможными способами искали повод не принимать таких пассажиров, отписываясь от ментов целыми кипами направлений на лечение и диагностику в городских стационарах.

Бывало, что человека по три дня катали между городскими больницами и СИЗО, пока где-то в пути он не умирал, или его не брала на лечение какая-то городская больница и он не кончался там, или же пока эта спорная ситуация не была доложена большим начальничкам обеих наших структур и они не решали, как с ним быть и чья будет ответственность в случае летального исхода.

Поступление психически больных тоже не представляло большой проблемы. В ситуациях, когда компетенции фельдшера хватало, чтобы выявить психопатологию, или же когда в медицинских документах, с которыми поступал человек, содержались сведения о психическом заболевании, пациент шел прямиком на психиатрическое отделение, минуя сборный корпус.

А вот с алкоголиками и наркоманами было куда интереснее. У ментов своя работа, и заниматься здоровьем пойманных им обычно некогда. Когда они задерживают какого-то хронического алкаша, который страдает похмельем в тяжелой или очень тяжелой форме, им проще чуть-чуть его подпаивать, поддерживая организм в относительно приемлемом состоянии, если можно так сказать, чем отказывать ему в алкоголе. К тому же в этом состоянии человек за глоток спиртосодержащей жидкости и расскажет, и подпишет все что нужно.

Проблемы начинаются потом, когда алкоголик доезжает до нас. Его похмелье надо лечить, и здесь главное – обложиться бумажками со всех сторон. Жизнь бедолаги никого не интересует, а вот его смерть может быть поводом кого-нибудь наказать, а также кого-нибудь похвалить за то, что правильно наказал. Поэтому, когда менты привозили такого красавца, мы их разворачивали в городскую наркологическую клинику, так как по закону он должен сначала выздороветь, а только потом содержаться в СИЗО. И пока мы его не приняли – он головная боль ментов, а не моя.

Менты вздыхали, брали написанный мной отказ в приеме с направлением в нарколожку и везли товарища по указанному адресу. Городским наркологам такой пациент тоже не нужен, так как под него придется организовывать отдельную палату, где также будет круглосуточно находиться конвой. И они пишут справку о том, что состояние не тяжелое, в стационарном лечении человек не нуждается и может содержаться в СИЗО. Это была такая вечная игра между мной и ментами. И я, и они знали, что городская больница не примет этого пациента, но мне была нужна их бумажка, с которой в случае тяжелых, в том числе летальных, осложнений произошедшее будет не моей проблемой.

Когда же мы его такого принимали и конвой уезжал, выяснялась интересная картина, к примеру, полугодового запоя по 0,7 литра крепкого алкоголя ежедневно. Последние же два дня менты давали ему только по банке пива, и то на ночь, чтобы не мешал спать. И его уже начинает потряхивать. И давление за 240. И прочие прелести состояния тяжелого похмелья. А при опросе оказывается, что ранее у него неоднократно были судорожные припадки и дважды белая горячка, по поводу которой он уже проходил лечение в дурдоме. Естественно, такого сразу забираешь на отделение и начинаешь лечить.

С наркоманами было сложнее. Проще. Веселее. И грустнее. В тот период, когда я работал, были популярны в основном амфетамины, бутират и опиаты[10]. И о каждом из этих веществ нужно сказать отдельно.

Начнем с простого. Амфетамины. Ребятки, которые «марафонили», то есть употребляли амфетамин несколько дней подряд (от двух-трех дней до нескольких недель), на фоне отмены не всегда, но и нередко могли уйти в психоз с галлюцинозом, бредом преследования и тревожным аффектом. Но дело в том, что, если сам человек не заявляет, что «плотно употребляет», это не всегда видно.

Ментам же, как я говорил выше, хочется избавиться от пассажира, и этот пассажир уговорами, подачками или угрозами убеждается ими в том, что не нужно никому сообщать о фактах употребления, особенно по прибытии в СИЗО. И пассажиры молчат. А дежурный фельдшер вполне может проморгать такого человека, и он пойдет дальше на общих основаниях. Да и я мог пропустить его при осмотре этапа в сборном корпусе. И тогда он всплывал где-нибудь на общем корпусе, дня через три-четыре, которые не спал вовсе, ввалившись в психоз. Обычно это пугало сокамерников, и они просили нас посмотреть того, кого к ним недавно подселили. Естественно, мы забирали его к себе.

Бутират. Это очень плохо. Дело в том, что, пока не начался абстинентный синдром, их тоже «хрен выкупишь», если сами не сознаются. Опасность в следующем: на фоне отмены бутирата у них стремительно нарастает отек головного мозга и начинается делирий. Если не начать лечить вовремя, вероятность летального исхода весьма высока. Причем, в отличие от алкогольной «белочки», бутиратный делирий мог длится и семь, и десять дней, и это на фоне массивной медикаментозной терапии.

Опиаты. Героин. В начале 2010-х еще был героин,