— Ну, так вот, — сказал он, усаживаясь на кресло, как будто продолжая только что прерванный рассказ. — Вышли мы, значит, в город, а он уже полузаброшенный был — во многих домах одни бомжи больные ютились.
— Дед, а кто такие бомжи? — спросил мальчик.
— Ну. как тебе сказать… Мы и сами тогда не очень понимали: мы ведь в городе не жили… Ну, это люди такие, которые потеряли себя… или… или — другие их потеряли. Вонючие они были, злые на всех, пьяные…
Предупреждая следующий недоумённый вопрос, старик поспешно продолжат:
— Кругом куча домов, подъезды все нараспашку: лазерные входные системы давно разбиты… Ну, мы и думаем с товарищем: куда нам идти за этим мешком треклятым?! Зашли в один подъезд: там крысы одни разбегаются из под ног. Это зверьки такие противные с острыми зубами… Да вы из сказок помните, наверное…
Дети вразнобой неуверенно кивнули, и старик продолжат: — Обшарили весь подъезд — ничего! Зашли в другой, по соседству — а там вообще… Ну, да это ладно…
Прошли мы немного в боковой переулочек, смотрим, подъезд поприличнее других: лампочка у входа старинная висит. Зашли внутрь, а там ступеньки вниз, вот так. винтом идут — в подвал, значит… И свет оттуда слабый брезжит. Спустились мы до конца, а там чудо прямо: на деревянных ящиках лежат рядками мешки с картошкой, с морковкой — длинный такой красный овощ. И свёкла там была, и капуста…Всё чин-чинарём, даже чисто. А на мешках ценники — сколько что стоит: вроде как магазин в подвале. Только продавцов никого не видно…
— Дедушка, «стоит»? — опять не сдержал вопроса пытливый мальчик.
— A-а… Это мне посложнее вам будет объяснить. Здесь у нас всё необходимое каждому выдаётся, каждый и работает — сколько у него сил хватает. А чаше — и ещё больше! Здесь все друг от друга зависят, лишнего нет ничего. Только в последние годы стало кое-что появляться…
Старик задумался, вглядываясь куда-то сквозь стёкла оранжереи…
— Мы-то жили на хуторе — своим хозяйством. Кое-что на соседних хуторах выменивали. Ну а что-то изредка и в городе покупали. Люди там давно придумали такую штуку — деньги: бумажки разноцветные, металлические кружочки. Когда-то ещё в молодости моих родителей эти самые деньги умудрялись запихивать в электронные карточки. Наподобие тех, которыми мы здесь двери открываем и машины запускаем. Но потом случился вроде какой-то огромный кризис — катастрофа значит — и тех. кто пытайся этими карточками расплатиться, чуть ли не убивали. А то ещё какие-то «банхиры» или «бандкиры», говорят, были, которые эти карточки печатали, а деньги у себя держали в каких-то герметичных банках. Но с ними что-то вроде нехорошее сделали… — в банки что ли эти самих закупорили… А деньги-то бумажные и металлические в последние годы ещё ходили, в городах их признавали…
Старик опять замолчал, но, посмотрев на недоумённые лица внуков, поспешил объяснить: — Полезность любой веши в городах измерялась этими бумажками и кружочками. У кого их больше — тот главнее, может на других плевать. Они друг у друга эти деньги чуть не зубами вырывали, обманывали за них друг друга, унижались. Некоторые, говорят, кроме как об этих деньгах, уже и думать ни о чём не могли… Вроде бы у элитников этих бумажек и кружочков в своё время больше всех было. И многие рвались ещё при моих родителях в их число попасть, протиснуться, не зная того, что они свой круг уже определили давно и закрыли на замок.
— Фу, какая бяка, дедушка! — простодушно воскликнула девочка, зажмуриваясь. Мальчик ничего не сказал, но поживой мимике его лица было видно, природное любопытство борется с врождённым отвращением к столь чудовищному порядку вещей.
Дед, вглядевшись в них, улыбнулся: — Слушайте, ребятки, да ведь, наверное, правы ваши родители: зря я вам это всё рассказываю… Кто знает, может это мне всё приснилось…
— Нет. нет, дедушка, пожалуйста, рассказывай дальше, — чуть не хором загалдели дети.
— Да чего там рассказывать-то, — вздохнул старик. — Ну посмотрели мы на эти мешки. Я тогда Прохору и говорю: «Может, это есть та самая картошка, что нам принести им надо? Может, это и называется «спрятанный мешок»? Ну и повезло же нам! Давай, его возьмём вдвоём, приволочём, если им так позарез картошка нужна… Они нас и отпустят… И мы уже с ним к этим мешкам двинулись, а потом чего-то замешкались, на ящики сели, стали рассуждать.
И хотя мы ещё молодые да глупые были, но дотумкали, что картошку эту брать не нужно. Не нужно! И даже не потому, что воровать — ну:., значит — брать чужое без спроса — нехорошо. Так нас родители с пелёнок учили. А что-то другое… какая-то другая важная мысль нам в голову тогда пришла.
Ну. вот, скажем, устроили организаторы забег этот дикий за картошкой. А смысл соревнования-то. может быть, совсем в другом. Например, на степень тупости: кто дурее — мешок по подъездам искать да ещё по эскалатору сломя голову бегать! А может это ещё состязание — на вороватость, подлость, всякие такие качества, в которых они, видно, хорошо разбирались…
А с третьей стороны, может быть, организаторы свои соревнования проводят, а кто-то выше их, выше элитников. вообще выше и главнее всех — свои. То есть у нас — забег в мешках, а поверх этого идёт проверка людей — в ком сколько от людей ещё сохранилось?
Что-то в таком духе мы с ним тогда надумали, — продолжал старик. А как надумали, так нам и легче сразу стало: в Колонию, так в Колонию! Всё равно, они нас ни за какую картошку не отпустят теперь!
Поднимались по винтовой лестнице на выход из подъезда и между собой фантазировали: как мы там вдвоём в Колонии жить будем. А как вышли на улицу обгаженную, воздух города вдохнули, в животе сразу закололо — рвота подступает и слёзы одновременно. Смотрю — и Прохор тоже бледный стал, как смерть. Друг дружке мы с ним опять в глаза посмотрели и увидели всё сразу: и матерей наших заплаканных, и отцов поседевших, и ручей общий на лужайке, который мы теперь никогда, наверное, не увидим…
Девочка всхлипнула.
Но старик, сжимая узловатые пальцы в кулаки, продолжат рассказ:
— Заметили мы тут, что некоторые ребята тоже группками по двое, реже по трое — не бегают, не суетятся, а как мы прогуливаются. А некоторые куда-то, с виду небрежно, а на самом деле — целенаправленно подвигаются. Переглянулись мы с Прохором и пристроились за одной такой троечкой. Идём чуть поодаль и смотрим, куда это они чешут. И одна и та же мысль у нас с товарищем возникла. А у тех, видно, та же самая мысль на троих была. Они, потихоньку оглядываясь, всё дальше от входа в метро уходили. На нас внимания не обращали, организаторов высматривали. А тех и не было — улицы, совершенно пусты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});