Читать интересную книгу Выстрел - Анатолий Рыбаков

Единственным украшением столовой был плакат: «Хорошо прожеванная пища идет впрок». Внизу карандашом было приписано: «Что такое прок?»

Ребята стучали ложками по столу:

– Распределение – распределяй!

Яша Полонский взобрался на скамейку:

Перестаньте шуметь!Бросьте разговаривать!Пищу надо переваривать.Тише – эти, ша – и те!Вы жевать мешаете!

Дежурные в халатах разливали суп по мискам. Кит большим кухонным ножом разрезал на противне блинчатый пирог.

– Что это такое? – Юра брезгливо ткнул вилкой пирог.

– Блинчатый пирог.

– Где же мясо?

– Он с кашей.

Юра отодвинул миску.

– Дрянь, завернутая в гадость!

– Ты, наверно, лебеду пополам с соломой не лопал? – спросил Генка.

– Извини, не ел ни соломы, ни сена.

– Недобитый контрик! – бросил ему вслед Генка.

Ребята стучали ложками по столу:

– Добавки! Добавки!

Миша окликнул Шныру и Фургона:

– Панфилов! Зимин!

Они подошли.

– Ведь вы знали, что финка не моя, а Витькина. Почему молчали?

И на этот раз Шныра и Фургон молчали. Что они могли сказать?

– Непонятно, в какие игры вы с ним играете? – сказал Генка. – Он вдвое старше вас. Пируете вместе. На какие деньги? Воруете?

– А ты видел? – осмелел Шныра.

– Трусоеды вы несчастные, – сказал Миша, – еще раз продадите, мы с вами такое сделаем – пух полетит. А теперь катитесь!

Шныра и Фургон поспешили это сделать.

– Зря ты их так отпустил, – сказал Генка.

– В угол поставить?

– Гнать из школы к чертовой матери!

– Всех поисключаем, один Генка останется, – усмехнулся Миша.

15

Юра вышел на улицу. Валентина не было. Правда, еще только половина первого, но все равно Юра нервничал.

Вышла из школы Люда с девочками, ребята помчались на спортплощадку. Миша и Генка присоединились к тем, кто играл в итальянскую лапту.

Юра посмотрел на часы. Черт возьми! Без четверти час.

Люда прохаживалась по двору с подругой. Юра не спускал с нее глаз: если она попытается вернуться в школу, он во что бы то ни стало задержит ее до прихода Валентина, оставит с Валентином и в это время положит ключи.

Валентин Валентинович появился без десяти час.

Юра пошел ему навстречу.

– Ну как?

– Все в порядке, – весело ответил Валентин Валентинович, возвращая Юре ключи.

– Если можно, задержите на несколько минут Люду.

– Это нужно?

– Нужно.

Валентин Валентинович подошел к Люде, поздоровался, познакомился с подругой…

Юра вошел в школу, поднялся по лестнице, коридор был пуст, вложил ключи в портфель Люды, засунул портфель на место.

Страхи его казались теперь смешными. Идиот, психопат, истерик, паникер! Как весело и уверенно держался Валентин Валентинович! Да, человек!

На последнем уроке Миша объявил, что сегодня заседание учкома. Все члены учкома обязаны явиться; могут остаться и желающие.

Юра не был ни членом учкома, ни желающим остаться. Но после занятий, собирая книги у своей клетки, он услышал, как один паренек сказал другому:

– Я останусь на учкоме.

– А что будет?

– Кто-то у кого-то чего-то спер из клетки.

Юра похолодел. Впрочем, если о нем, то почему его не вызвали?

К клеткам подошли Миша с Генкой.

Миша как-то странно посмотрел на Юру, а Генка сказал:

– Между прочим, и тебе не мешает остаться на учкоме.

– Зачем? – с замирающим сердцем спросил Юра: боялся, что сейчас он услышит про портфель.

Но Генка сказал только:

– И тебя касается.

Юра пожал плечами:

– Не понимаю…

– Там поймешь!

В красном уголке было душно, набилось много ребят. Тянуло на улицу.

Миша поторопил Генку:

– Давай, что у тебя, только покороче!

– Диспут о мещанстве ничего не дал, – сказал Генка. – Обывательщина нас захлестывает, отрицательные явления множатся. Известный всем Витька Бурков, воровская кличка Альфонс Доде, продолжает разлагать младшеклассников, а мы никак не реагируем. Есть и другие факты, совсем свежие, – он посмотрел на Юру, – но о них потом…

Ждать, томиться два часа, пока дойдут до него? Нет, пусть уж сразу!

– Почему потом? Говори сейчас! – сказал Юра.

– Успеешь! Так вот, продолжаю. – Генка вынул из сумки тетрадь в коленкоровом переплете. – Сейчас я прочитаю стихи, которые пишут учащиеся шестого класса – кстати, пионеры. – Генка перелистал тетрадь.

– Вот: «Розы тогда расцветали и пели тогда соловьи, когда мы друг друга узнали, то были счастливые дни». Дальше! «Пускай другую ты ласкаешь, такую гордую, как я, но, может, счастье потеряешь и вспомнишь обо мне тогда». Это пишет ученица советской школы и пионерка. – Генка перевернул еще несколько страниц. – «Ты не знаешь, что я тайно страдаю, ты не знаешь, что я тайно люблю, к тебе подойти я не смею, люблю, но сказать не могу»… А вот еще: «Вспомни минувшие годы, вспомни минувшие дни, вспомни денек тот веселый, когда познакомились мы». Мало? Пожалуйста! «Не плачь, когда крылом могучим твой горизонт тоска затмит, не верь ты этим грозным тучам, за ними солнышко блестит». И рисунок.

В тетради было аккуратно нарисовано сердце, пронзенное стрелой.

– Зоя Новикова, это твои стихи? Ты их сочинила?

– Я их не сочинила, а переписала, – ответила Зоя Новикова, хорошенькая девочка с падающей на лоб челкой.

– У кого?

– Не скажу.

– Как так не скажешь?

– Так, не скажу.

– Мы хотим знать, кто в школе распространяет эту пошлость.

– А я все равно не скажу.

– Значит, ты укрываешь пошляков и мещан и сама мещанка.

– Я не мещанка, просто у меня было плохое настроение, и я переписала.

– Плохое настроение? – поразился Генка. – Но ведь ты пионерка! Разве у тебя может быть плохое настроение?

– А когда ты получаешь «неуд», у тебя хорошее настроение? – спросила Зина Круглова.

– Я комсомолец, и у меня всегда хорошее настроение.

– Брось губами шлепать! – сказал Яша Полонский.

– Генка, откуда у тебя эта тетрадь? – спросил Миша.

– Это не имеет значения.

– Зоя, ты давала Генке тетрадь?

– Нет! Ее вытащили из моей клетки. Кто вытащил, не знаю, хотя подозреваю.

Юра на минуту воспрянул – вот, оказывается, о чем речь!

– Кого подозреваешь? – спросил Миша.

– Не скажу, – ответила Зоя Новикова.

– Но ты утверждаешь, что тетрадь вытащили из клетки, настаиваешь на этом?

– Утверждаю и настаиваю.

– Подумай, вспомни: может быть, ты кому-нибудь ее давала?

– Никому не давала, ее у меня вытащили из клетки.

Каждый раз, когда произносилось слово «клетка», Юру словно обжигало, точно говорили о нем самом… Может быть, еще заговорят. Наверное, заговорят. Их манера! Сначала накалят атмосферу этим случаем, а потом перейдут к нему. Если за то, что вытащили стишки, объявят выговор, то за ключи… Тут они разыграются.

Дело принимало серьезный оборот.

Генка сказал:

– Тетрадь мне дала Лара Усова.

– Так я и знала! – торжествующе объявила Зоя.

Все посмотрели на Лару, чернявую девочку с узко поставленными глазами.

– Как к тебе попала эта тетрадь?

Опустив глаза, Лара молчала.

– Ты мне сказала, что ее тебе дала Зоя, так? – сказал Генка.

Лара молчала.

– Украла?

– Я случайно, по ошибке, – прошептала Лара, – наши клетки рядом.

– Почему обратно не положила?

Лара молчала.

– Зачем Генке отдала?

Лара метнула на Генку быстрый взгляд, но ничего не ответила.

– Нет, скажи! – потребовал Генка. – Я что, просил тебя? Отвечай!.. Ведь ты сама подошла ко мне и сказала: вот Зоя сочинила стихи, почитай, для стенгазеты… Так ты сказала или нет? Отвечай!

Лара молчала.

Генка вскипел.

– Мало того, что крадешь! Ты еще и обманываешь!

Лара начала всхлипывать.

– Реви, реви громче! – сказал Генка. – Преступники всегда ревут, как белуги, это помогает.

«Черт возьми, – с тоской думал Юра, – скорее бы они кончили с этим».

– Что решим? – спросил Миша.

– Ларе бойкот на семь дней, – предложила Зина.

– А Генке?

– Мне за что? – поразился Генка.

– Читаешь чужие дневники.

– Нет, погоди, – заволновался Генка, – нельзя, знаешь, так, за здорово живешь… «Что Генке?» В чем мое преступление?

– Повторяю: читаешь чужие дневники.

– Но ведь мне его дали, сказали: посмотри для стенгазеты. Я не знал, что его украли. Думал: Зоя всем дает читать свои стихи, дала Ларе, Лара дала мне.

– Прежде чем выносить стихи на обсуждение, ты должен был спросить разрешения у Зои: это ее собственный, личный дневник.

– Что значит личный? – возразил Генка. – А если бы там было написано, что Зоя знает о каком-то преступлении, то и тогда я должен молча вернуть ей дневник, и все? Нет, я это понимаю по другому.