Читать интересную книгу Озорство - Эд Макбейн

— Но мне не нравится моя работа...

Это была сущая правда.

— ...так что я хотела бы завести свое собственное дело.

Открыть салон красоты в Даймондбеке; там всегда найдется помещение для салона красоты.

— Уж вы-то, я думаю, собаку съели в красоте, — заметил Сильвер. Ему хотелось сказать Хлое приятное, и он очень надеялся, что комплимент понравится ей. Он просиял, когда услышал:

— Ой, спасибо, Сил, — в ее голосе прозвучало удивление.

— Собаку съели, — повторил он, словно политик, желающий обратить особое внимание слушателей на основную мысль своей речи.

— Спасибо, — повторила Хлоя, — но мне нужны наличные. Я же собираюсь вложить их в свое дело. Вы меня понимаете?

Она умолчала, что некоторые ее приятельницы загребают 500 — 600 долларов в день. При пятидневной рабочей неделе у них выходило 2500 — 3000 в неделю, а в год около 150 тысяч. Ничего она не сказала ему об этом. И о том, как ее искушали, соблазняли в последнее время, и она чувствовала себя загнанным зверем, тоже умолчала. Она не хотела идти в шлюхи. Ни за что на свете не хотела.

А за окнами ночь уже захватила власть над городом.

— Так сколько же вы хотите? — спросил Сильвер.

— Двадцать тысяч, — ответила Хлоя.

Это было слишком.

— Вы их получите, — сказал он.

* * *

Двое полицейских, патрулировавшие в квадрате Адам Один, спешили закончить объезд своего сектора, а потом намеревались припарковать машину и немного развлечься. Объятия, а тем более ласки в рабочее время строжайше запрещены уставом полицейского ведомства, но парни всегда будут парнями, а девушки девушками. Одного из полицейских звали Адам О'Хэр (не путать с известным автоконцерном О'Хэр), а другого — Джози Руджиеро. Вот уже полтора месяца как они занимались любовью в рабочее время, а потом возвращались к своим семейным очагам. Вначале они просто держались за руки, устроившись на переднем сиденье машины, под верещание стоявшей между ними портативной рации. Потом перешли к невинным поцелуям и прикосновениям. Утекло не так уж много воды, и во время ночной смены они оказались на безлюдном пустыре и с наслаждением трахались.

Дождливое утро, четверть шестого. Рассветать начнет только в шесть, а в 87-й участок им нужно было вернуться без четверти восемь. И расстаться до следующей смены. Но сейчас, однако, не это было у них на уме. Закончив объезд закрепленной за ними территории, они сразу же направятся в Тихую Зону, окружавшую больницу Святого Себастьяна, куда не пускали посторонних. Темные, обсаженные с обеих сторон деревьями улицы, — как раз то, что им нужно. Они молчали, но их мысли работали в одном направлении. В этот ранний утренний час движения в этом районе почти не было, транспорт мог двигаться со скоростью не более 15 километров в час, на всех перекрестках светофоры освещали мигающим светом безлюдные улицы. Если поставить машину на пустой стоянке для машин посетителей, потушить передние фары, то всякий, увидев мокнущую под дождем патрульную машину, подумает, что фараоны посредством радарной установки вылавливают лихачей. Никому и в голову не придет, что они вместо этого занимаются любовью.

О'Хэр очень жалел, что устав запрещает Джози носить в рабочее время юбку. Это намного усложняло их жизнь. А Джози молила Бога, чтобы ее муж никогда не узнал, как она с середины февраля исполняет свои служебные обязанности.

Ее муж, сержант Отдела борьбы с наркотиками, был ростом 190 см, весил 95 кг, и все знали, что за свою жизнь он снес немало голов. Адам же был ростом 173 см и весил 70 кг.

Но если ему не повезло со статью, то повезло в любви.

— Остановимся ненадолго? — спросил он.

— Мммм, да, — ответила она.

Адам кивнул головой. Ему уже было невтерпеж. Его жена Сюзанна была на седьмом месяце беременности, и их ночи были теперь безгрешными. Сюзанна, как и всякая другая жена полицейского на ее месте, была не в восторге, что ее муж работает в паре с женщиной. Да еще с темноволосой красавицей Джози Руджиеро. Итальянкой. Она видела ее на рождественском балу общественной организации полицейских. Это было еще задолго до того, как между Адамом и его новой напарницей установились любовные отношения. Его прежний напарник был убит во время дежурства. Сюзанна заявила тогда Адаму, что если он вздумает положить глаз на Джози, его новая напарница распрощается с жизнью и необязательно во время исполнения служебных обязанностей. И Адам тоже последует за ней. Старый 87-й участок лишится сразу двоих своих фараонов, и ни один здравомыслящий судья не посмеет засудить ее, Сюзанну.

Адам оправдывал свое грехопадение беременностью жены. А Джози оправдывала неверность мужу своим бешеным успехом у мужчин. Но при всем при том они были взрослыми людьми, способными оценивать свои поступки, знали, на что шли, и ничего не могли поделать со своей усиливавшейся с каждой ночью любовью.

Подъезжая в это раннее утро 26-го марта к Тихой Зоне в своем теплом и уютном сине-белом коконе, они предвкушали наслаждения, которые сулило им тайное любовное свидание.

Им и в голову не могло прийти, что они там увидят то, что увидели. Как же они были удивлены, когда нежданно-негаданно обнаружили посередине стоянки инвалидное кресло на колесах. В нем под проливным дождем сидел маленький старичок.

* * *

Дежурный врач отделения неотложной помощи больницы Св. Себастьяна сообщил Мейеру, что ранним утром кто-то оставил старика на больничной автомобильной стоянке и спросил его, имеются ли в полиции донесения о безвестной пропаже людей. Может быть, там есть сведения об этом старике. Его зовут Чарли. Больше ничего от него не смогли добиться. Чарли. Было начало девятого утра. Дневная смена приступила к работе около получаса назад, и Мейер завтракал, сидя за своим столом. Чашка кофе и подрумяненные оладьи по-английски.

— Чарли, а дальше? — спросил он.

— Я же вам только что сказал, — проговорил врач. — Чарли — это все, что мы о нем знаем.

— Негусто для начала, — заметил Мейер. — Чарли и все.

— Могу дать вам описание его внешности, — сказал врач. — На вид ему не меньше 75 лет...

— Это вы так думаете или он вам сам сказал?

— Нет. Он знает только свое имя.

— Значит, это просто ваше предположение, что ему семьдесят пять...

— Научно обоснованное предположение.

— Пусть будет по-вашему. Семьдесят пять. Какого цвета глаза?

— Синие.

— Волосы?

— Возле ушей немного седых волос. Иначе говоря, лысый.

«Как я», подумал Мейер и вслух сказал:

— Я проверю по заявлениям, поступившим в Отдел розыска без вести пропавших. Авось что-нибудь и найду.

В пределах административных границ 87-го участка находились две больницы, и обе были переполнены. Главная — Морхаузовская — считалась одной из самых плохих больниц в городе, но и больница Св. Себастьяна, или Сент-Сэб, как ее фамильярно называли горожане, недалеко от нее ушла.

Полицейские знали наперечет все хорошие больницы и только туда возили своих раненых коллег. В радиофицированных машинах, на максимальной скорости, под вой сирены. Старую Неотложку, находившуюся на территории 86-го участка, они тоже старательно избегали. Хорошей репутацией пользовались Буэнависта и еще несколько больниц. Именно туда привозили раненых полицейских.

В начале десятого утра Мейер и Хейз отправились в Сент-Сэб. Интересная пара полицейских. Оба плотные, сильные, высокие, Мейер сантиметров на пять ниже Хейза. Мейер совершенно лысый, а на голове Хейза пламенела копна рыжих волос с седой прядью над левым виском. Мейер был занят поиском деликатного синонима слова «лысый». Безволосый?

Депилированный? Его также возмущало, почему люди видят только лысых мужчин и совершенно не замечают женщин с тремя волосинками на голове. Хотя за всю свою жизнь он видел только одну лысую женщину. Она утонула в ванне, наполненной мыльной водой. Даме было под девяносто, у нее не хватило сил самой вылезти из ванны, и она захлебнулась.

Вероятно, она весь день звала слабым голосом на помощь.

В ванной комнате, на полке возле раковины, лежал парик из белокурых волос. Мейер попытался представить себе, как выглядела старуха в молодости, когда у нее на голове росли собственные белокурые волосы. Теперь же, лысая и истощенная, она была похожа на узницу концентрационного лагеря.

Эта маленькая лысая старушка, обнаруженная в ванне" долго вспоминалась Мейеру. Он даже иногда просыпался среди ночи и думал о ней. Ему показалось, что она похожа на еврейку. Ибо одно дело быть евреем, который считает Израиль" иностранным государством, каждый год на Рождество украшает елку, а в синагоге не был с тех пор, как много лет назад расследовал убийство раввина, и совсем другое дело сознавать, что преследование евреев в Германии было вызвано только тем, что они были просто такими же евреями, как он сам. Жалея маленькую старушку, положившую перед роковым купанием свой белокурый парик на полку в ванной, Мейер оплакивал каждого жившего в этом мире еврея. Правда, как оказалось, она вовсе не была еврейкой. Ее фамилия была Келли.