Читать интересную книгу Звезда и старуха - Мишель Ростен

И я не знаю, видит бог.

«В прекрасный солнечный день / Прощай, Палома, прощай, / Тебя одну я люблю…»

А я так просто ненавижу!

«Вальс франтов, полька хитрецов,

Тра-ла-ла-ла-ла-ла!»

Это еще что за бред?

На сцене его любимого Театра заплясали призраки самых пошлых и подлых шлягеров прошлых лет. В тот день Одетт вовсе ему не нравилась.

Артисты никогда не уверены в том, что им все удалось. Однако сразу почувствуют, если что-то не ладится. Одетт понимала, что на первой репетиции у нее душа молчит и руки не слушаются. Но разве могла она честно и кротко признать свое поражение? Нет, конечно! Во всем виновата акустика!

Акустика всегда и везде ужасная, все это знают.

В зрительном зале на последнем ряду посмеивался администратор. Он вытащил из кармана плоскую флягу с текилой, свою вечную подругу-злодейку, неразлучную спутницу, отхлебнул добрую половину и демонстративно вышел. Постановщик проводил его грустным взглядом и жалко улыбнулся.

А вдруг администратор прав, и в тот весенний вечер в лионском ресторане боги, подстроив случайную встречу с Одетт, сыграли с ним злую шутку? Разве своими эстетическими пристрастиями мы обязаны случаю? Может быть, зря он, дурак, ввязался в эту авантюру?

Постановщик винил во всех бедах одного себя, даже в том, что администратор спивается.

За 10 дней до премьеры

Психоакустическая пытка продолжалась. До калибровки, настройки и коррекции нужно попросту все подсоединить. С цифровыми инструментами особых проблем нет, однако для Одетт эта простейшая операция превращалась в таинственный ритуал. Ей сказали, что новый аккордеон не издаст ни звука, если его неправильно подключить, и поэтому она самолично пристально следила за процессом. Хотя ничегошеньки не понимала. Пока звукорежиссер возился с проводами, старушка, желая умилостивить цифровых богов, повторяла как заклинание, как молитву слова инструкции, что ей однажды прочли:

– Зеленый «папа» к зеленой «маме», красный «папа» к красной «маме», нажать на кнопку «усилитель»…

Затем в качестве «аминь» добавляла:

– И штекер от «спенсера» в гнездо с буквой «S»!

Чем неизменно смешила звукорежиссера – он едва сдерживался, чтобы не захихикать. Она говорила «спенсер» – «короткий английский пиджак» вместо «семплер» – «электронное устройство для редакции и записи звука», подразумевая при этом «комбик» – «персональную мониторную систему». Представляете, как бы она назвала «MIDI» – контроллер, управляющий «семплером» и всем прочим? Да и «спенсер» при ее дикции иногда становился «спонсором», надежным и щедрым, само собой.

– Зеленый «папа» к зеленой «маме», красный «папа» к красной «маме», нажать на кнопку «усилитель»… И штекер от «спенсера» в гнездо с буквой «S»!

Отлично! Чем тебе не богослужение на латыни?

Во время второй репетиции из-за пустячного технического сбоя перед ними нежданно разверзлась бездна страхов Одетт. Они только-только отладили звук, все шло прекрасно, как вдруг старушка нечаянно нажала на незнакомую кнопку «off» – такой действительно не было на прежнем аккордеоне. Обесточенный инструмент сейчас же умолк, вместо музыки – гробовая тишина, хотя пальцы Одетт все еще бегали по клавиатуре. Она в панике закричала звукорежиссеру:

– Помогите! Спасите! Нет звука!

И прошептала, задыхаясь:

– Неужели я умерла?

Проговорилась, сама не своя от ужаса.

Репетиции только начались, спектакль был еще на стадии эмбриона, так что все в Театре тоже всполошились, перепугались, не зная, как устроен цифровой аккордеон и отчего он мог онеметь. Даже звукорежиссер растерялся. Одетт причитала, плача: «В этом Театре никто ничего не знает, никто ничего не умеет, некому починить дорогой инструмент, это они его испортили, неправильно подключили…» Им и в голову не приходило, а Одетт и подавно, что аккордеон просто-напросто выключен нажатием простейшей кнопки «off»… Пока звукорежиссер пытался его реанимировать, Одетт истово молилась:

– Зеленый «папа» к зеленой «маме», красный «папа» к красной «маме», нажать на кнопку «усилитель»… И штекер от «спенсера» в гнездо с буквой «S»!

Но боги не сжалились, магия не подействовала. Она пришла в отчаяние.

В конце концов звукорежиссер догадался, в чем причина немоты, и тихонько нажал на кнопку «on». А дальше они с Одетт громко скандировали хором:

– Зеленый «папа» к зеленой «маме», красный «папа» к красной «маме», нажать на кнопку «усилитель»… И штекер от «спенсера» в гнездо с буквой «S»!

– Не нажимая на кнопку «off», – добавил звукорежиссер, нарушая канон.

Как вы догадываетесь, не без ехидства. Однако звезда не заметила подвоха, ей было не до того, аккордеон снова зазвучал, и она от всей души возблагодарила богов.

Звукорежиссер оказался настоящим мастером своего дела, браво!

Все подключено, звук настроен, пришло время исполнить последний обряд: фея артистической, Даниэль, бережно застегнула ремни на спине Одетт, теперь звезда впряглась окончательно. Всего за два дня церемониал доведен до совершенства. Можно играть. Звезда растянула мехи, нажала на басовой клавиатуре доминант-септаккорд, раздался мощный рокочущий звук, будто загудел большой барабан, или гром прокатился по небу, или возвестили: «Тревога! Тревога!» Радостная улыбка озарила ее лицо. Молитва помогла, магия вернула звук, вперед!

Увы, вторая репетиция тоже оказалась не слишком удачной. Одетт сбивалась, играя давным-давно знакомые композиции, путала тональности, забывала репризы. Приходилось переигрывать одно и то же по нескольку раз.

Звезда искала виноватых. Плохое освещение.

– На сцене темно, я ни одной ноты не могу разобрать.

Подлая цифра.

– «Спенсер» барахлит. Искажает звук.

Подколодный табурет.

– Он снова не той высоты. Вчера было лучше. Кто баловался с моим табуретом?

И, конечно, акустика, проклятая акустика.

– Так гудит, что я саму себя не слышу.

Невзначай проскользнуло и самообвинение.

– Не говорите, будто это я состарилась.

К сожалению, да. Состарилась. Но если спектакль провалится, разве это оправдание?

На мгновение милость богов снизошла на них. Репетиция тянулась и тянулась, казалось, хуже и быть не могло, но тут нежданно-негаданно пожаловала Ее Величество Великая Одетт. Заезженные мотивы ожили, заискрились, к пальцам вернулась виртуозная техника, неудержимый порыв воодушевления захлестнул всех. Звезда поверила в собственные силы, вскочила, заиграла вовсю, запела в полный голос. Вот она, аура. Все ее почувствовали, все ей покорились. Постановщик в восторге, помощник режиссера тоже, а с ними и звукорежиссер, и ассистенты, и прочие – вся труппа. Старость, пристрастия, стиль, вкус – какие глупости! Одетт – Звезда! Эта истина очевидна для всех, ее ауру нельзя не почувствовать.

Вдохновение коснулось их и исчезло, волшебство выветрилось, марионетки сплясали и упали. Старушка съежилась, потускнела, из-под ее пальцев опять полилась мутная водица. Сцена Театра померкла.

Куда подевалась чарующая всепобеждающая аура?

* * *

После перерыва Одетт поделилась своей идеей, сообщила, как, по ее мнению, должно начаться представление:

– Занавес еще не поднят, я играю за кулисами вальс. Соль, ми, до, ля. Меня не видно. Соль, ми, до, ля. Это вступление, я окликаю, приветствую публику. Она ждет меня, но видит только занавес и слышит вальс. Он затихает на миг. Затем я играю снова: Соль, ми, до, ля… Реприза, развитие темы, я выхожу на сцену, продолжая играть. Соль, ми, до, ля. За мной следует луч прожектора. Соль, ми, до… Соль, ми, до… Соль, ми, до… И вот я вышла на середину, аккордеон смолкает, нота «соль» повисла запятой, никто не знает, что будет дальше, напряженное ожидание, саспенс. Я с решительным видом разворачиваюсь к публике, играю несколько вопросительных вариаций, напряжение растет, они по-прежнему гадают, недоумевают… Крещендо! И обрыв мелодии, я подхожу к самому краю в полнейшей тишине, смотрю им прямо в глаза, напряжение достигает апогея… Я успокаиваю их, возобновляя вальс: Соль, ми, до, ля… Буря аплодисментов, они покорены. Мы победили с самого начала. Дальше я сыграю мой обычный репертуар, пару классических произведений для разнообразия, и успех нам обеспечен!

Какой уж там «саспенс», о чем ты говоришь! Все это сыграно-переиграно, жевано-пережевано…

Тем не менее постановщик дал Одетт высказаться. На сцене он не вступал с артистами в пререкания, взял себе за правило слушать, не перебивая. На репетициях споры ни к чему, разговоры не помогут сыграть, философские диспуты неуместны. В Театре истину ищут не в словопрениях. Она рождается из спонтанных эмоций, непосредственных чувств. Постановщик добивался во время репетиций живой реакции. Верного движения, ощущения, удачной импровизации, позы, жеста, сопереживания, отклика, «химии» между исполнителями. Вот в чем смысл театрального опыта, который накапливается общими усилиями. Обсудить его можно будет потом. Нельзя заранее знать верное решение, его подскажет практика Театра. У Одетт возникла «идея» (это слово он всегда насмешливо ставил в кавычки)? Она хочет поставить мизансцену? Отлично! Пусть сыграет свою «идею»!