Интересно, на чем писали римляне? На деревянных дощечках с приподнятыми бортиками, внутри которых был слой воска, на нем длинным металлическим стержнем процарапывали текст. Или на «фанерках» толщиной не больше полутора миллиметров, вырезанных из стволов ольхи или березы. На этих «листах» длиной 18 и шириной 9 сантиметров писали чернилами. В качестве ручки использовали деревянные палочки размером с сигарету, на которые было надето металлическое кольцо с торчащим вперед острием, подобно заточенному когтю. Это была очень эффективная конструкция. Современные эксперименты показали, что один раз обмакнуть перо в чернила хватало, чтобы написать три-четыре слова.
Еще более впечатляет тот факт, что часто деревянные палочки имеют сквозное продольное отверстие, и это позволяет думать, что их могли употреблять подобно нашим ручкам с «вечным пером», используя затекавшее внутрь желобка небольшое количество чернил (правда, уверенности в этом нет). Всего было найдено больше двухсот таких «авторучек».
Интересен также способ складывания римских писем. Конвертов не было: «дощечки» располагали в ряд, подобно фишкам домино, и связывали друг с другом шнурком через проделанные отверстия. Чаще всего их было две, и они накладывались лицевой стороной друг к другу, подобно ресторанному меню. А если их было больше, то их собирали «гармошкой», как мы сейчас складываем дорожную карту.
На первой странице писали имя адресата, как мы пишем на конверте.
Эти письма, столь недолговечные, сохранились благодаря влажной и лишенной кислорода почве и — в момент их обнаружения — шести-восьмиметровой глубине. Археологи сначала не понимали, что это такое. Надписи в некоторых случаях выцвели. С помощью инфракрасного освещения удалось полностью прочесть все тексты. Часто письма состояли всего из нескольких строк, но тем не менее привести здесь текст всех посланий невозможно. Вот несколько примеров того, что писали на границах империи:
Донесение от 15 апреля, IX когорта батавов: все люди в наличии, снаряжение в порядке!
Высылаю тебе несколько пар носков, две пары сандалий и две пары штанов.
У британцев нет доспехов, у них хорошая конница, однако они не пользуются мечом. Эти жалкие «британишки» даже не умеют метать дротики, сидя в седле.
У людей кончилось пиво. Прикажи, чтоб привезли еще.
Спасибо за прекрасный отпуск, который я провел с тобой.
Сообщаю тебе, что со здоровьем у меня все прекрасно, надеюсь, и у тебя, ленивца, не приславшего мне ни одного письма!
(Письмо отправлено солдатом Солемнисом своему товарищу по имени Парис.)
Но самое трогательное — письмо Сульпиции, супруги еще одного начальника форта, к Лепидине, жене Цериала. Возможно, это приглашение на день рождения. Это самое древнее из известных нам писем от женщины к другой женщине.
Сульпиция Севера своей Лепидине, здравствуй! В третий день до сентябрьских ид [11 сентября], сестра, в день празднования моего рождения, сердечно приглашаю тебя к нам, чтобы своим присутствием сделать мой день еще счастливее, если придешь (?).
Привет и твоему Цериалу. Мой Гелиос и сынок приветствуют его. Жду тебя, сестра! Будь здорова, сестра, дражайшая душа моя, как я и себе желаю здравствовать, и прощай.
Сульпиции Лепидине, [супруге] Цериала, от Северы.
Наконец, на обороте одного письма нашли даже домашнюю работу сына начальника форта Цериала! Мы можем прочитать там фразу из «Энеиды» Вергилия (IX, 473), написанную им под диктовку учителя, домашнего «ученого» раба (возможно, звали его Примигений). Со всеми ученическими ошибками. Легко представить себе голос медленно диктующего раба: «Interea pavidam volitans pennata per urbem nuntia Fama ruit matrisque adlabitur auris Euryali», что значит: «Тут понеслась на крылах, облетая трепещущий город, / Вестница горя — Молва, и несчастную мать Эвриала / Быстро настигла она».[18] Сегодня, спустя почти две тысячи лет, мы можем видеть, что написал ученик: «Interea pavidam volitans pinnata p’ubem…»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мальчик написал «p’» вместо «per» и «ubem» вместо «urbem»…
Невольно проникаешься симпатией к бедняге, ведь ему приходилось изучать «Энеиду» в столь удаленном месте. А также уважением к отцу, стремившемуся, несмотря ни на что, дать ему самое лучшее образование, даже на краю земли!
Все это пока что лежит под полом претория, дома начальника, который только что покинул старший декурион. Он совсем продрог и, возможно, захочет искупаться в термах. В конце концов, он заслужил немного отдыха после всех этих напряженных дней. К тому же это самые северные термы в империи. Будет что рассказать по возвращении в Рим.
Чтобы понять, как далеко находится здание терм, старший декурион поднимается на стену форта, но там ему в лицо ударяет порыв ледяного ветра, заставляя укрыться за зубцом. Двое закоченевших молодых солдат в карауле смотрят на него, их глаза слезятся от холода.
Старший декурион выглядывает наружу. В нескольких десятках метров от стен форта группа солдат тренируется в стрельбе из «скорпиона», орудия, похожего на большой арбалет на козлах. Мишень — череп коровы — лежит метрах в семидесяти.
Выпущенный дротик, свистя, рассекает воздух и попадает прямо в череп, уже продырявленный во многих местах предыдущими удачными выстрелами. Точность попадания этого орудия впечатляющая, мы поймем это в следующих главах. Пока под крики центуриона солдаты перезаряжают орудие, декурион замечает кое-что в дальнем рву. Это изуродованное тело. Должно быть, один из каледонцев, напавших на постоялый двор (mansio). Декурион слышал, что солдаты поймали воина, которому удалось бежать с места нападения. Его допрашивали, пытали и убили, а тело выбросили в дальний ров…
Старший декурион не знает этого, но много столетий спустя, во время раскопок, археологи найдут два черепа: коровий, изрешеченный стрелами, и, в другом месте, череп двадцати-тридцатилетнего мужчины с явными следами жестоких побоев.
Старший декурион бросает взгляд на север, где находятся земли каледонцев. Низкие холмы простираются вплоть до горизонта, где сливаются с пятнами снега и лесами. Там уже не империя. Вот он, край изведанной земли. Декурион добрался до ее самых удаленных границ.
С варварских земель неожиданно налетает порыв ледяного ветра, ударяя в лицо, подобно пощечине. Старший декурион отворачивается. Потом, щуря глаза, с вызовом глядит на горизонт.
Проклятое место, думает он: вдали от тепла Рима и Средиземного моря, вдали от городов, от жителей империи, которые ведать не ведают, что здесь есть все эти форты и все эти солдаты. Место, где живет лишь ненависть приграничных племен и… ненависть климата.
Он отворачивается и быстро спускается по лестнице, направляясь в термы, последний знак римской культуры в этих краях. За ними — пустота.
Париж
Когда он был меньше, чем Помпеи
Наша монета продолжает свое путешествие по Римской империи. Она сменила хозяина самым банальным образом: декурион разделся в термах Виндоланды, свернул свою одежду кое-как, торопясь, чтобы наконец окунуться в горячую ванну, поясной мешочек перевернулся, сестерций выпал и закатился вглубь маленькой ниши, служившей вместо шкафчика в раздевалке…
Долгое время его никто не замечал. Пока один человек не увидел блеск монеты, проходя со светильником мимо ниши. Протянув руку, он поднял ее. Теперь она покоится в кошельке виноторговца, доставившего несколько амфор на границу империи и направлявшегося обратно. Британия позади, монета вернулась на континент и движется по большой дороге Лугдунской провинции (Provincia Lugdunensis), в самом центре современной Франции.
Торговец едет верхом, с ним его надежный раб. Вот уже много часов они движутся под проливным дождем.