Читать интересную книгу Человека преследует тень - Илья Шульман

— Здесь шестьсот грамм, остальное принесу в гостиницу завтра.

Жора мгновенно вскочил на ноги.

— Хо-хо! Есть с чего посмеяться! Отнесите эти граммы в кассу, а мне отдайте четыре килограмма. Берите деньги, давайте товар!

— Больше с собой нет. Остальное получишь завтра. Завтра возьму и деньги.

Вежливого чистюлю Жору будто прорвало. Не скупясь на выражения, он помянул всех святых, поклялся зачем-то Дерибасовской улицей, защелкнул чемоданчик, и вскоре его щуплая фигура запрыгала по распадку.

Подошел Павел.

— Не сговорились?

— Маху я дал, паря. Деловой хлопец попался, твоя правда!

Они спустились к дороге. Жоры нигде не было видно. Глядя на пылившую вдали грузовую машину, Огаркин не то себе, не то Павлу сказал:

— Прошвырнулся я. Дура!..

На другой день Павел неожиданно появился на квартире Свечи.

— Ты что… спятил? — зашипел Николай, выталкивая Павла во двор. — Забыл, что я тебе толковал? Провалить хочешь. Продался, падла!..

— Несчастье… несчастье, — зашептал Павел. — Скорее надо!

— Жди на повороте у старого гаража! Да не оглядывайся, суслик.

Павел дошел до покосившегося барака с забитыми окнами, некогда служившего гаражом, и присел в стороне на старую автомобильную раму. Вскоре показалась раскачивающаяся фигура Огаркина,

— Ну… ты что? Проклятый фраер… Как смел?!

— Авария… Машина перевернулась, а в ней — Жора…

— Постой, постой! Ты чего мелешь?

— Не мелкая, дело говорю. Жора в аварию попал, машина перевернулась.

— Чемодан цел?

— Не чемодан, Жора цел.

— Ну и пропади он, твой Жора! Чемодан где?

— С ним — в больнице.

Огаркин наморщил перерезанный поперечным шрамом лоб.

— А ты откуда знаешь?

— Звонил он, на почту меня вызывали…

— Ну?

— Я так понял, что за деньги ему страшно. Вдруг заглянет кто в чемодан. Вот и хочет он нам его передать.

— Ты что себя за человека считать начал? «На-ам!» Мне он деньги отдает, за мой товар! Понял?

— Понял. Только я тебе, Свеча, по-хорошему, а ты…

Ладно, молчи! Не обижу, не бойся…

…Шофер попался лихой, стрелка спидометра прыгала между цифрами восемьдесят и девяносто. Внезапно «Победа» резко затормозила.

— Проверка документов, — заметил шофер и, обращаясь к подошедшему к машине старшему сержанту, спросил:

— Сбежал, что ли, кто?

— Ищем тут одного бородатого, — неохотно ответил старший сержант.

Он внимательно посмотрел документы шофера, мельком взглянул на раскрытый паспорт Огаркина и, буркнув: «все в порядке», попросил документы Павла.

У Павла документов с собой не оказалось.

— Придется остаться с нами, — развел руками старший сержант. — До выяснения личности.

— Да я ведь старатель. Павел Алешкин я! У вас бородатый бежал, а мне двадцать лет!

— Ничего не знаю. Служба!

Павел выбрался из машины, и «Победа» тронулась.

Огаркин облегченно вздохнул, локтем коснулся внутреннего кармана брезентовой куртки. «Цело золотишко-то, — подумал он. — Заберу у одессита чемодан и завтра вместе с Нюркой — на «материк».

Только бы этот чертов Степан из тайга не пришел. А то наделает старик хлопот, уцепится за Нюрку. Даром, что ли, ходит она к нему…».

За поворотом водитель резко затормозил: поперек дороги стояла (грузовая — машина. Внезапно дверцы «Победы» распахнулись, и чьи-то сильные руки сжали кисти рук Огаркина.

Не сопротивляясь, вышел он из машины и вздрогнул: ему улыбался широкоплечий, коренастый человек, тот самый, которого он совсем недавно так ловко провел.

— Вот;и встретились, Свеча. Долго мы за тобой охотились, но не зря, — сказал Романов.

Доронов извлек из кармана Огаркина документы, немного денег, складной нож.

— А товар где? Э-э, как ты его надежно бережешь!

В руках оперуполномоченного появился тяжелый кожаный кисет.

— Хорош «подарочек! Все тут?

— Все!..

— Ну что ж, запишем: при задержании изъято золото… Вешай, Доронов. Сколько получилось?

— Вместе с мешком почти пять килограммов.

— Запишем: пять килограммов…

В райотделе Романова и Доронова с нетерпением ждал Ильичев.

— Поздравлю потам, — шепнул он. — А сейчас прямо в кабинет, комиссар Сизов приехал…

— Ох, не люблю с высоким начальством объясняться, — загрустил Романов.

— Чудак, ты нашего комиссара не знаешь! Он, брат, от младшего оперативного уполномоченного до начальника областного управления дошел. В оперативной работе он нам сто очков вперед даст. Золотой человек, так что не тушуйся!..

На пороге остановились, замерли, вытянув руки по швам.

— Товарищ начальник управления, по вашему приказанию… — начал было докладывать начальник ОБХСС, но комиссар перебил:

— Знаю, знаю! Все знаю! Здравствуй, Романов! Доронов, здравствуй! Здравствуйте, товарищи! Простите, что не со всеми еще знаком. Рассаживайтесь поудобнее, хвалитесь, как крупного маза [1] выловили…

Романов вначале говорил сдержанно, словно стесняясь, потом оживился, как будто заново переживал все подробности долгой трудной борьбы.

Комиссар внимательно слушал, что-то записывал, задавал вопросы.

— Значит, парнишка этот, Павел Алешкин, крепко помог?

— Крепко, смелый парень, умный, хотя из простых деревенских ребят. Комсомолец.

— И поверил Огаркин в него? Думал, сломал человека?

— Поверил.

— А идея подослать к Огаркину «одессита» чья?

— Общая.

— Точнее, Романова, — поправил Ильичев.

— Ну, а если бы в распадке, когда «Жора» Огаркина коньяком поил, было бы у Свечи все золото с собой, тогда как?

— Учитывали-мы и этот вариант, товарищ комиссар. Если бы Свеча принес все золото, «Жора» надел бы на голову свою капроновую шляпу, которую вертел в руках. Мы ждали этого сигнала.

— Значит, знака не последовало?

— Да, слишком мало было у Огаркина золота. Вот и решил наш «Жора» отпустить его, чтоб потом взять со всем запасом. Теперь взяли…

— Ясно! Что ж, действовали хорошо! Считайте, что овою ошибку с промывальщиком наполовину искупили. Но Огаркин только скупал и перепродавал золото. На «материк» его вывозили другие. Надо найти остальных. И ясно, что такой матерый золотишник, как Свеча, никого не выдаст. Рассчитывать нам следует только на себя.

— Так точно, товарищ комиссар!

— Ваши соображения обсудим вечером, а сейчас пришлите ко мне этого паренька, Павла Алешкина.

— Он уже здесь.

— Так давайте его сюда!

Комиссар вышел из-за стола.

— Заходи, Павел, заходи и давай знакомиться.

— Алешкин, — тряхнул золотистым чубом парень и, оглядев исподтишка комиссара, улыбнулся. — Я думал, не такой вы…

— А какой же?

— В форме. Строгий такой и толстый.

Сизов расхохотался:

— Э, брат, я такой же простой человек, как и ты. Понял? Простой советский человек, только пост мне поручили побольше, чем тебе. Но у тебя еще все впереди! А за помощь спасибо тебе, Павел!

Вконец смущенный парень смотрел на комиссара милиции влажными от радостных слез глазами.

— С Ковачем держи себя осторожно, а про историю со Свечой забудь…

— Про какую такую историю? — озорно блеснули глаза Павла. — Не пойму, о чем вы…

Он засмеялся, крепко пожал протянутую руку, потом четко щелкнул каблуками:

— Разрешите быть свободным?

Сизов приветливо махнул рукой.

Глава двенадцатая

В то утро, когда Огаркин с Павлом поехали в районный центр, у заведующего столовой Ковача состоялось бурное объяснение с сестрой.

— Я к Кузьмичу, — сказала Анна, укладывая, как обычно, в корзину еду.

Ковач кинулся к двери.

— Ужели не пустишь? — неожиданно повысила голос тихая Анна. — Попробуй, не пусти!

Ковач оторопел.

— Ошалела ты, баба, что ли? Не смей!

— Пусть ошалела, — выкрикнула Анна. — Пусть со мной делают что угодно, не могу я больше так!

Ковач испуганно выглянул за дверь: не подслушивает ли кто-нибудь их разговор.

— Тихо! Погубишь всех, дура!

— Пусти, ирод! — вырвала Анна руку. — Небось я то- >ке человек…

Она горько, навзрыд заплакала.

«Что же теперь будет? — размышлял Ковач. — Ишь, как прилипла баба к Степану. Не простит мне этого Свеча, ни за что не простит…»

— Богатый он, — пробовал Ковач убедить Анну. — Тебя и сына обеспечит. Езжай то-хорошему, Нюра…

Анна перестала плакать, повязала волосы косынкой, выпрямилась и решительно двинулась на Ковача:

— Вот что я тебе скажу… Была я тебе и прислугой, и постелью, и сестрой. Сам ты меня послал к Гудову, а теперь хочешь отдать этой обезьяне. Пойми ты — человек же я все-таки, женщина! Привязалась к Степану Гудову, хоть он и старик. Так оставь хоть теперь меня в покое! Неужели всего тебе мало? Неужели и золота тебе мало, что Кузьмич даром мне отдал? Пожалей ты меня, бабу, пожалей!