Читать интересную книгу Мир Жаботинского - Моше Бела

Всю свою жизнь слышу я вокруг себя этот спор и должен сознаться, что всегда был на стороне наивного дурачка. Лет сорок назад присоединился я к этой компании дурачков, наивно уверовавших в такое пустое дело, как сионизм. До сих пор краснею от стыда, вспоминая, как же издевались над нами умудренные. Как дважды два доказывали нам, что объективные процессы неизбежно ведут евреев к ассимиляции. Что Турция и даже христианские государства никогда не признают нашего права на Эрец Исраэль. Что поток эмиграции всегда будет стремиться в Америку и никогда не повернет в сторону Израиля. Что оживить мертвый язык невозможно...

«Копилка», «ха-Ярден», 26.8.1935.

Как мы знаем, правда оказалась на стороне «дурачков»: мир признал право евреев на Эрец Исраэль, поток эмиграции «повернул» туда и ожил «мертвый» язык. Но были и тяжкие разочарования. Британский союзник не выполнил своих обещаний и не только не помогал в создании еврейского государства, но и мешал этому, как только мог. В лагере сионизма воцарилась атмосфера «сдержанности», исчезла вера в то, что цель достижима в ближайшем будущем, но Жаботинский верил, несмотря ни на что:

Кредо в смысле изложения программы — в этом нет нужды для нас, хорошо знающих друг друга. Да и программу мы все отлично знаем. Но есть и другое значение у этого слова — его основное, детское, задиристое, смелое значение — значение глагола, а не существительного. Вы, быть может, и забыли его, но я не забыл.

Посоха Аарона и даже обыкновенной волшебной палочки нет у меня. Ни в качестве общественного деятеля, ни в качестве журналиста я не совершу чудес и не переделаю мир. Но кое-что новенькое для вас у меня есть — я верю. Во все, во что верили и вы в ваши юные годы и лишь потом, с наступлением зрелости и мудрости, усомнились. Во все то, что стучало в сердцах и гремело под сводами зала в Базеле[*] 21 год тому назад, когда нам, нашему поколению — поколению бунтарей в юности, к зрелости ставшему поколением филистеров, предстал титан, имя которого вы по сей день славите, но учение которого давно позабыли. Верю в кричащую и разорванную душу нашего народа, который избивали как скот в России и в Галиции, и в то, что отозвалось в его душе, когда ему провозгласили пророчество 2 ноября[*], этот великий акт Англии, который теперь стал для нас символом двуличия и политической непорядочности; во все мечты, во все надежды, обещания я верю, как дурачок, не прочитавший ни одной книги и не видавший жизни.

Эрец Исраэль будет нашим государством, еврейским, государством, как у каждого народа. Наш народ построит его. Наш народ пошлет туда своих сынов, пожертвует свои деньги и построит его. Ибо наш народ — стойкий и верный, и он прекрасный строитель, который если ошибется, то исправит ошибку и будет строить дальше. И построит. И он силен, наш народ, он из самых крепких народов в мире, и нет ему преград.

И британский народ поможет нам строить наше государство. Из уважения к клятве, которую он принес в лихие свои дни, он поможет нам; и ради своего будущего, ради самого себя он поможет нам. Он пришлет сюда наместников, которые захотят понять и поймут и расчистят дорогу перед еврейскими строителями, пока не отстроится государство и не возьмет власть в свои руки.

И это поколение, потерявшееся и растерявшееся, этот Ишув, затосковавший и не уважающий сам себя, и он еще познает гордость. Вновь встанет он в полный рост, и будет надеяться, и вновь уверует. И споры наши угаснут... мы научимся работать все вместе.

«Верую» (оригинал написан на иврите), «Доар ха-йом», 2.12.1928.

Да, не все из «Верую» Жаботинского осуществилось. Британия так и не сдержала своих обещаний. Жаботинский вскоре понял, что на Англию рассчитывать не приходится, стал искать других союзников и, в конце концов, призвал молодежь Эрец Исраэль к восстанию против англичан. И продолжал верить. Накануне Катастрофы, за год с небольшим до собственной смерти, он выражал непоколебимую веру в свои идеалы, в то, что он сам еще увидит их торжество:

...Поэтому я считаю, что Избавление не за горами. Я говорю об избавлении евреев в самом примитивном, детском значении этого слова, как понимал его мой дед, сидя в хедере: великий Исход и свободная, независимая страна. Может быть, этот оптимизм — от старости, от слабости, от усталости — не мне судить, ибо последний, кто может заметить признаки деградации,— сам деградирующий. Я могу только признать, что и в дни юности не было у меня этого ощущения, что вот, уже скоро, еще чуть-чуть. Как и все мои современники, я верил в эволюцию, в поэтапное развитие, результаты которого увидят, в лучшем случае, лишь наши дети, да и те — к старости. Но в течение последних лет крепнет во мне убежденность, что чем реальнее и ближе катастрофа, тем ближе с ней и конец галута, что надо только ее пережить. Признаться? Да я уж признавался в этом — я верю еще, что вот эта пара очков, которая позволяет мне сегодня читать страшные новости в газете, увидит еще рассвет Избавления.

«Эта ночь», «ха-Машкиф», 19.4.1939.

Пусть скажут все, знающие историю различных освободительных движений: известно ли им какое-либо движение, которое в столь короткий срок (сорок лет) поднялось бы из бездны и обрело бы такое величие, как это? И поэтому я говорю: мы не в упадке, это неправда! Напротив, мы на подъеме. Тайный дух выводит нас к спасению. И я должен напомнить старое русское выражение: «буря поможет». Изначально она безумствует, но толкает нас в нужном направлении. И вскоре, быть может, еще при нас, и уж, конечно, при наших детях придет истинное освобождение — при условии, что мы выстоим.

Пластинка на идише. Речь о вопросах распределения, 1936.

Антисемитизм

«Антисемитизм людей и антисемитизм обстоятельств».

Жаботинский был не первым идеологом сионизма, который отрицал наивное объяснение антисемитизма, весьма распространенное у евреев, гласившее, что корни антисемитизма в устаревших предрассудках, питаемых расовой и религиозной нетерпимостью, и что стоит лишь засиять солнцу прогресса, как спадет пелена с глаз людей и наветы и насилие исчезнут сами собой. Заслуга Жаботинского в том, что в период между двумя мировыми войнами он сумел показать проблему во всей ее остроте и дать ей однозначное определение: антисемитизм — не субъективное явление. Существует, с одной стороны, антисемитизм людей, с другой стороны — антисемитизм обстоятельств:

Будет величайшей наивностью — и я не намерен впадать в эту ошибку, хотя это ошибка многих и многих,— так вот, будет величайшей наивностью возлагать всю ответственность за вечную катастрофу нашего народа лишь на отдельных людей, или на толпу, или на правительства. Дело обстоит неизмеримо сложнее. Я очень опасаюсь, что сказанное мной сильно не понравится многим моим иноверцам, но ничего не поделаешь, весьма сожалею. Правда есть правда. Три поколения еврейских публицистов, идеологи сионизма, среди них — истинные титаны мысли, посвящали свои исследования анализу положения евреев и пришли к выводу, что причина наших бед — в самом галуте, что корень зла в том, что повсеместно мы — меньшинство. Это не человеческий, не личный антисемитизм, это антисемитизм обстоятельств, это извечное неприятие чужаков, свойственное каждому сообществу в природе.

«Свидетельство перед правительственной комиссией», 1937; в сб. «Речи».

Жаботинский в то же время настаивал, что «антисемитизм обстоятельств» не снимает ответственности с носителей «человеческого антисемитизма», не избавляет их от наказания за их преступления:

Не поможет оправдателям Петлюры и ссылка на ту теорию, что погромы, с точки зрения философии истории, являются следствием не столько «антисемитизма людей», сколько «антисемитизма событий». Это теория разумная, и она применима не только к погромам, но и ко всем другим видам преступности. В каждом элементарном учебнике социологии сказано, что воровство, бандитизм и пр. объясняются не столько злой волей отдельных людей, сколько давлением социальных условий. Но отсюда никто еще не делал вывода, что индивидуальный вор или бандит «невиновен». Виновен, и подлежит каре. Так же были виновны и погромщики, резавшие евреев во время правления Петлюры, и подлежали строгой каре. Петлюра их не карал, хотя был главой правительства и армии, и хотя это продолжалось больше двух лет. Тут философия истории не при чем: такой глава правительства, такой глава армии виновен в неслыханном и непростительном преступлении по должности пред еврейским народом, пред народом украинским и пред всем человечеством.

«Петлюра и погромы», «Последние новости», 1927.

Жаботинский признавал, что, в конечном счете, «антисемитизм обстоятельств» коренится в субъективном факторе — в людях. Результатом трезвого наблюдения был вывод, что враждебное отношение к евреям — это своего рода душевная болезнь. В принципе, можно обезвредить проявление ее острых форм. Но сама болезнь — неизлечима: