А вот с Наиной они могли шумно ссориться, упоенно швыряясь друг в друга обидными словами, а то и мелкими предметами. И потом так же бурно мириться и реветь в обнимку. Но как бы ни было — это Наина была той, что рассказывала ей сказки на ночь. Той, что сидела у ее ложа, когда маленькая царевна боялась засыпать одна. Той, что всегда за нее заступалась и любую ее вину пыталась взять на себя. Той, к кому Алька бежала со всеми своими маленькими радостями и горестями.
А потом… однажды что-то вдруг изменилось. После очередной пустячной — Алька уж и не помнила, из-за чего — ссоры Наина вдруг куда-то исчезла. А вернувшись, держалась наособицу даже от нее, от Альки. С того дня старшая царевна все чаще запиралась одна в своей светелке и все реже проводила время с младшей. Стала пытаться колдовать — и откуда только дар у нее взялся? Часами просиживала за своими книгами и решебниками, отвлекаясь лишь изредка, когда царь Игнат звал ее на партию в “богатырей и магов”.
Эту игру привез царю в подарок кто-то из иноземных послов, и ее смысла Алька так и не смогла постичь. На деревянной доске, расчерченной сотнями желто-красных клеток, выстраивались две армии: в каждой царь с царицей, царевич или царевна, маги, богатыри и чудища. Каждую из искусно вырезанных костяных фигурок следовало двигать как-то по-своему. У каждой были какие-то свои “способности”. Наина, освоив эту игру, с легкостью обыгрывала в нее даже отца.
А однажды Алька своими ушами услышала, как батюшка в разговоре с советником вздохнул о том, что не Наина — первая его наследница, что править-то младшей. Крепко Алевтина после того призадумалась. Всегда до той поры думала, что батюшка их поровну любит — ну, может, ее, младшенькую, да кровиночку, все-таки чуточку больше. А оно, оказалось, вон как.
А после Наинка и вовсе уехала, бросив сестренку одну. Мало ей было, вишь ты, как всем, пять лет отучиться — так она решила дважды ту академию закончить, нарочно еще в свои 15 в первый раз поступила. Второй раз, правда, так и не успела — на ведовском факультете только два года и проучилась.
Приехав, сразу у ложа умирающего царя заперлась. Альку к нему не пускали, а вот Наина каждый день к нему ходила и часами говорила с ним о чем-то. Младшую дочь он только перед самой смертью и позвал — чтобы проститься. Алевтина его тогда едва узнала и, не сдержавшись, разревелась, так и не сумев ничего сказать. А вот сестрица Наина стояла рядом, ни слезинки не проронив, холодная, безразличная.
Как царя не стало, тут-то его волю и объявили: ведьма-недоучка станет в царстве править, судьбу же единственной своей родной дочери он в руки названой целиком вверяет и право благословения ей передает.
Альку с того дня в ежовых рукавицах держали. От Наины же она за три года и доброго слова не услышала. Та всегда была занята и лишь отмахивалась от царевны. Частенько и вовсе распоряжалась запереть ее в светелке.
И все чаще думалось, что нечисто тут дело. Быть не может, чтобы батюшка своей волей такого ей пожелал! Околдовали его, не иначе… А Наина? Отчего она так вдруг переменилась? Или… может, это в детстве она прикидывалась, будто Алька для нее что-то значит, а сама всегда ненавидела ее, думала, как бы ее место занять? По всему так и выходило.
Задумавшись, Алька и не заметила, что за столом стих разговор, а все отчего-то на нее смотрят.
— А ты бы, — мягко посоветовал Савелий, — поговорить с сестрицей попробовала. Может, до чего и договорились бы?
— Не разговаривает она со мной, — горько отвернулась Алька. — Три года как. Одни только приказы отдает.
Светик встал, с шумом отодвигая лавку.
— Пойду я… посуду помою.
— Я помогу! — встрепенулась тотчас царевна. Уж с этим-то она точно справится! Чай, невелика наука.
Светик опасливо отступил на шажок и покосился на Савелия.
— А чего, — тот усмехнулся в бороду. — И помоги, — и уже совсем тихо пробормотал себе под нос, — мисок-то у нас вдосталь, а котел — чугунный… авось уцелеет…
Глава шестая, в которой королевич Елисей отправляется в дальний путь
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Все готово, Ваше Величество! — старуха, такая древняя, что, казалось, могла помнить и рождение этого мира, отошла от большого настенного зеркала и почтительно склонилась перед властителем Тридесятого королевства.
Его Величество Демар был высоким сухощавым мужчиной немногим старше сорока, и седина в его темных волосах и бороде лишь начала появляться. Внимательные темные же глаза смотрели из-под неизменно насупленных бровей недобро и остро, и подданные не напрасно опасались привлечь к себе этот взгляд.
Сейчас взор властителя был прикован к зеркалу, в котором из клубящегося тумана проступило наконец отражение наследника королевства. Демар привычно поморщился, даже не пытаясь скрыть своих чувств.
В собственном сыне его раздражало все: и внешность, и нрав. И то, и другое Елисей унаследовал, увы, не от отца, а от матери. Со своими соломенными волосами и голубыми глазами юноша вовсе не походил на жителей Тридесятого.
Мать его, наследная княжна Дваждыпятого княжества, стала когда-то для Демара выгодным приобретением. Именно так он рассматривал этот брак — как возможность присоединить обширное и богатое княжество к своим землям. Это было одним из немногих его мирных завоеваний.
Женой кроткая княжна тоже оказалась идеальной: робкая, боящаяся слово молвить против грозного супруга, она безвылазно сидела годами в своей башне, вышивала бесконечные полотна и пела песни. И никогда не осмеливалась роптать вслух.
Но вот узнать тот же характер в собственном наследнике Демар не ожидал. Елисей был его вечным неизбывным разочарованием. Особенно с учетом того, что других детей у короля так и не случилось. Ни от королевы, ни от бесчисленных фавориток.
— Ну? — хмуро и неприветливо вопросил Его Величество, не тратя времени на приветствия, и его юный собеседник нервно сглотнул. — Что тебе ответили?
— Увы, государь и отец мой! — скорбно возгласил наследник, заломив руки и явно приготовившись к пространному повествованию, однако был безжалостно прерван.
— Отказали?
— О нет!
Король нахмурился, силясь понять логику сына.
— Согласились?
— Увы, государь и отец мой! — снова воззвал королевич, и на этот раз король, закатив глаза, был вынужден дослушать. — Я не успел. Посольство едва прибыло, мы вручили царевне и регенту все приличествующие дары, а сватовство я наметил на второй день, хотелось удостовериться прежде, что возлюбленная моя по-прежнему…
— И что?
Елисей опустил плечи.
— Царица отослала ее. В тот же день, вечером. Якобы на обучение в академию. Только челядь шепчется, что погубить ее сестрица задумала, и милая моя о том же намекнула. Мне же царица объявила, что в отсутствие царевны дать благословения она не может, ибо в Тридевятом наследников никогда не неволили, и надобно согласия девушки испросить, что теперь невозможно.
Король поджал губы. Ловко! Прямой отказ при согласии царевны развязал бы ему руки и дал вполне весомый повод начать военные действия. При должном старании можно было бы попытаться залучить на свою сторону и другие страны. Да и в Тридевятом можно было бы через шпионов распустить нужные слухи, чтобы собственный народ Наину не поддерживал. И впрямь увы — Наина оказалась слишком умна. Она обставила все так, чтобы и не отказать, но и не дать согласия.
— Местных опрашивал? Куда она царевну могла отправить?
— Конечно, мой государь! — Елисей часто закивал. — Названо было четыре конкретных адреса. Некоторые говорят, будто и впрямь в академию. Другие — к черту на рога. Третьи — к нему же, но на кулички. Четвертые — на погибель верную.
Король Демар прикрыл глаза, мысленно считая — правда, не до четырех, четырех было бы мало для душевного равновесия. Елисей же между тем продолжал.
— Однако говорят, царевна сгинула в пути, ищут ее теперь. Не то сама сбежала, не то завезли невесть куда. Так что к черту на кулички тоже ехать теперь бесполезно.