— Значит так, — начал сержант.
— Ты бы представился хоть, тащ командир, — не отрываясь от своего занятия, произнёс Лёха. — Непорядок.
Сержант поморщился, будто сожрал дольку лимона.
— Городской гвардии уполномоченный сержант Глухарь, — после некоторой заминки представился он. Хотя островерхий шлем так и не снял.
— Слушай, тащ уполномоченный, я вот не догоняю малясь. Тут, вон, написано «здесь был Фариа», — едва ли не по слогам прочитал Герой. — Тут же ошибка, наверное? Может, Фарид? Был у меня кореш, татарчонок, бля, Фаридом звали…
— Молчать! — рявкнул сержант, отчего петух подлетел на добрых два метра и невольно попятился ближе к хозяину.
— Зря ты так, тащ командир, нормально общались, — по-доброму укорил его Паладин.
Ещё и издевается.
— Я таких как ты, мразь, насквозь вижу, — прорычал стражник, наклонившись вперёд на стуле.
Лёха равнодушно глядел на сержанта, сидя на корточках и не отрывая пяток от холодного каменного пола. Каким-то непостижимым образом сидение на кортах придавало сил, как физических, так и душевных, и никакие слова этого краснопёрого не могли поколебать уверенность Лёхи в собственном превосходстве. Будто это он на самом деле сидел за столом, а сержант сидел в изоляторе. Но никакие столы и стулья не могли дать Герою той уверенности, которую давали обычные корты. Будто бы прижатые к земле пятки давали ему связь с бесконечным космосом.
Уполномоченный сержант Глухарь достал чистый лист бумаги и перо с чернильницей.
— Имя, — процедил он сквозь зубы, будто любое общение с Героем доставляло ему физический дискомфорт.
— Лёха, — ответил Лёха с нескрываемым вызовом в голосе, но к его удивлению, стражник записал его и так.
— Род занятий.
— Герой, бля, — бросил он первое, что взбрело в лысую голову.
Сержант даже отложил перо и снова оглядел его с ног до головы.
— Чё, не верится? — ухмыльнулся Герой.
Сержант не ответил, и только обмакнул перо в чернильницу. Его до сих пор терзали сомнения, несмотря на все заверения ведьмы. Эта сволочь годилась скорее в мелкие приспешники тьмы.
— Нисколько, — хмыкнул он.
— О, это самый великий Герой из живущих! — вдруг подал голос Петрович. — Несокрушимый Паладин, Бесстрашный Монах, Сладкоголосый Поэт! Внушающий Ужас и Дарующий Милосердие Богини! Стальной Победитель Одиннадцати Разбойников!
Петровича понесло.
— Петушара, бля, — буркнул Лёха, которому даже стало немного не по себе, невзирая на корточки и связь с бесконечным космосом.
— Он — Крысобой, Стреляющий Невозможным! Гроза всех преступников и Бич Божий!
Выглядел Лёха и правда как бич в своей грязной мастерке, трико и шлёпках.
— Да заткнись ты, бля! — Несравненный Воин замахнулся на петуха широкой ладонью, и только после этого Петрович умолк.
Сержант снял шлем и поставил его на стол. В полумраке блеснули залысины.
— Всё-таки герой, — хмыкнул он. — Не обессудь, но пока останешься здесь. А завтра пойдёшь к Ледовласому, он решит, как с тобой поступить.
Лёха пожал плечами. Он сидел на кортах, и ему было всё равно.
Глава 14. Баня И Богиня
Владычица Мультивселенной тайком подглядывала. Конечно, бессмертная вневременная сущность могла подглядывать и в открытую, не таясь, или вовсе явиться смертным в обличье горящего куста или белобородого деда, но Босоногая Богиня больше всего любила образ девочки, а все маленькие девочки любопытны до безобразия.
Вот и сейчас она одновременно следила за Избранным Героем, что сидел в подземелье, и перечитывала Древний Список. Такая нелепая ошибка, но какой чудовищно катастрофический результат! Она направила свой всевидящий взор на настоящего избранника.
Алексей Оболенский тренировался в старом школьном спортзале, фехтовал сразу против троих. Высокий, статный блондин изящными пируэтами уходил от чужих сабель, и сам только обозначал удары, легко лавируя между противниками. Вот кто был избран по-настоящему. А она всё испортила. Богиня вздохнула и повернула свой взор к темнице.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Этот… Самозванец, лысый краснорожий гоблин, на настоящего Героя никак не тянул. Богиня почувствовала некое отвращение к Лёхе, неспособному на подвиг и высокие чувства. Она трижды проверила его жизненный путь после того, как отправила его в мир меча и магии. Верхушкой его карьеры было звание ефрейтора, выданное из-за ошибки штабного писаря. Ни до, ни после этого никакими достижениями он не блистал, да и вообще не желал блистать, своим духовным развитием лишь слегка опережая обезьяну. И Богиня сильно сомневалась, что её вмешательство что-то изменит.
А ведь Межгалактический Архивраг уже излучал эманации зла во всех направлениях пространства и времени, и с каждым мгновением становился сильнее. Вот и сейчас от очередной эманации тряхнуло так, что по гладкой поверхности Древнего Списка пробежала рябь, словно круги на воде.
Эх, если бы она могла хоть как-то повлиять… Но нет же, Избранный Герой всегда действовал только самостоятельно, и каждый его поступок изменял содержимое Древних Списков так, чтобы никто, кроме самого Героя, не мог влиять на Мультивселенную. Никто, кроме Героя, не властен над судьбой, даже боги. Таков закон равновесия, и Владычица что угодно бы отдала, чтобы хоть самую малость подтолкнуть Паладина к подвигам. Но нельзя, как раз по этим самым дурацким правилам. Что уж тут говорить про замену героя. Совет Девяти имел на этот счёт чёткую позицию.
Владычица в который раз обиженно надула губы. Но ничего поделать она не могла, теперь всё должен был решить её Избранный Паладин, который сидел в темнице вместе со своим петухом. Богиня смахнула изображение в сторону и обратила взор в другую вселенную, где её любимые многомерные фрактальные котики играли клубками звёздных нитей.
Петрович, по своему петушиному обыкновению, ровно в шесть часов утра начал петь, несмотря на то, что в тесной камере не было окон, и солнца он не видел. Биологические часы у него работали безукоризненно, а контролировать свой инстинкт он, по его же словам, не мог, но Лёхе казалось, что петух просто пытается лишний раз вывести его из себя.
— Да заткнись ты, бля! — процедил Герой.
Он так и продолжал сидеть на корточках, прислонившись к холодной каменной стене. Сколько он так просидел — он даже не задумывался, но если петух заорал ровно в шесть, то почти всю ночь.
Вскоре за дверью раздалось железное лязганье, шаги, и в комнатку вошёл вчерашний сержант. Круги под его глазами казались ещё чернее, чем вчера. Следом за сержантом вошёл некий бородатый господин в длинной шубе. Одной рукой, на сгибе локтя, он держал высокую папаху, а другой поддерживал подол, чтобы не подметать шубой здешние полы.
Лёха лениво моргнул. Затем криво ухмыльнулся, глядя, как господин морщит нос, но зажать не может, потому что обе руки заняты. Воняло здесь изрядно, в том числе и от самого Лёхи.
— Ты тут, что ли, герой? — пробасил бородатый без малейшего уважения.
Лёха резко встал. Перед глазами забегали чёрные мушки от чересчур быстрого подъёма, но Лёха устоял на ногах и нагло уставился на бородатого.
— А чё, бля, вопросы есть? — произнёс Избранный.
Сержант извиняющимся взглядом посмотрел на визитёра. Как выразился бы Лёха — глазами срущей собаки. Мол, других героев не завезли, что имеем.
— О, это самый великий Герой из живущих! — снова начал свою шарманку петух, но быстро умолк под тяжёлым взглядом Героя.
— К вождю его надо, — забавно растягивая гласные, произнёс бородатый. — Да только помыть сперва, а то дух от него такой стоит, что аж с ног сбивает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Будет сделано, боярин, — немедленно ответил сержант.
— Да поторопитесь, вождь долго ждать не любит, — приказал боярин, развернулся и вышел, всё так же приподнимая шубу над землёй.
Сержант побренчал ключами, выискивая нужный, и, наконец, отворил дверь. Лёха провёл шершавой ладонью по ёжику волос и вышел, Петрович засеменил следом.