Однако вместо этого, в полной тишине, он стал различать команды, передаваемые, очевидно, телепатически или каким-то аналогичным образом. Команды совершенно примитивные, можно сказать, оскорбительные.
«Сожми правый кулак!» И Танцор сжал правый кулак. «Пошевели пальцами правой ступни!» И Танцор, негодуя, задыхаясь от возмущения, пошевелил. «Напряги и расслабь мышцы спины!» Напряг и расслабил, хоть все в нем и протестовало против этого глумления, которое, как он предполагал, творится над ним после смерти, когда должна решаться судьба его вечности. «Улыбнись!» «Покажи язык!» «Коснись подбородком левого локтя!»…
Постепенно команды становились все более сложными. Вот он уже стоит и вращает руками как при заплыве баттерфляем, не в силах воспротивиться этому идиотизму. Вот скачет на левой ноге. Вот кружится в вальсе с совершенно незнакомой женщиной, увешанной какими-то брикетами, мигающими лампочками. Танец под звучащую лишь в голове Танцора музыку становится все неистовей, он закладывает невероятные виражи, отчего партнерша в его в руках полощется на ветру, словно легкая кисея.
И вдруг, изловчившись, Танцор, пролетая мимо постамента, срывает покрывало.
Под ним оказывается огромная голова.
Его голова, Танцора.
Остановившись, словно пораженный громом, он начал всматриваться в её ужасные черты, отражавшие одновременно гнев и отчаяние. И вскоре Танцор понял, что эта его Голова сделана из зеркального материала. И должна бы была отражать окружающее пространство всеми своими плоскостями, выпуклостями и изгибами. Но этого не было!
Голова притягивала к себе лишь изображение лица Танцора и распределяла его на своей поверхности совершенно неправильным, чудовищным образом, не сообразующимся ни с какими законами оптики. Когда Танцор поворачивался, следя за Головой боковым зрением, то и она тоже изменяла ракурс, и начинала медленно выдвигать вперед щеку и ухо, а затем показывала и часть затылка.
И вдруг Танцор понял, что если она зеркальная, то её можно разбить. Хотя бы тем же самым креслом, на котором он недавно сидел, обмирая, не подозревая об этом пошлом фарсе. Разбить, не заботясь о последствиях, пусть они будут и ужасными. Но только бы не это глумление! Не превращение в марионетку.
Очевидно, не только он понимал Голову, «слышал» её команды, но и она прекрасно могла читать его мысли. (О том, что он и она могут быть единым целым, Танцор подумать не успел). Со всех сторон на него обрушились сигналы тревоги, замерцали красные лампы, начал буравить мозги звонок, похожий на междугородний.
Танцор в ужасе проснулся.
И, чтобы приглушить никуда не девающуюся тревогу, пошел пить пиво.
Хоть уже был вечер – время, когда всякий нормальный человек отправляется пить водку, а не разжижает кровь предательской пеной.
***
На счету у Графа, по его собственному образному определению, подросло уже триста вилков капусты, не считая мелких листьев. Поэтому он твердо решил завязать. На то было несколько причин.
Во-первых, надоело в этой поганой Москве дерьмо жрать. Фигурально, конечно, выражаясь. Захотелось на простор, на волю, чтобы пароходы мимо проплывали. Мимо его высокого берега. Этот берег, круто спускающийся к величавой реке, он уже полгода видел во сне чуть ли не каждую ночь. Что ещё надо человеку в пятьдесят пять? После пятнадцати лет, ни за хрен собачий подаренных лагерям. После двух реанимаций и трех заштопываний продырявленного брюха. Что ещё надо, если, можно сказать, в кармане лежит треть лимона? Только высокий берег, на котором и следует встретить обеспеченную старость. Хотя, на всякие прикольные безобразия лет десять-пятнадцать ещё наскребется.
Во-вторых, надоело, страшно надоело этих мышат давить. Сраная молодежь пошла, совсем гнилая, пальцем несильно ткнул, и дырка получилась. Он уже стольких пережил, что дальше стало совсем неинтересно и поэтому слишком нервно. Как, к примеру, с одной, кажется, Иркой, с которой он прожил вместе чуть ли ни год. Так до того дошло, что однажды чуть с балкона не скинул. Еле себя сдержал.
В-третьих, и это было главным, его стало подмывать, наколоть к едреней фене этих умников, которые, якобы, все в кулаке держат. Все их угрозы – это для слизняков. Вроде, смышленая была эта рыжая, царствие ей небесное, а не сумела соскочить со своим недоноском волосатым. Их послали в самый бандитский кабак, и они сдуру поперлись. Дескать, в последний раз. Ну, и, понятное дело, их там так ловко замочили, что концы в воду.
Эти дурошлепы, конечно, считают, что просто ребятам не повезло. Послали на дело, а там, в кабаке, человек проворней оказался. И получилась, как в старину говорили, травма на производстве.
Правда, есть и такие, которые думают, что, раз у них упал рейтинг и их собирались списать, то их и списали «по-хорошему» – разрешили взять в банке всю наличку, сделали ручкой на прощание и отпустили на все четыре стороны. А на сайте повесили липу. Ловкий программер изуродовал на компьютере их карточки, и получилось два кровавых трупа: то, что осталось от Оранжевой Пурги и Длинного Бакса.
Хрен то! Уж Граф по своим старым каналам навел справочку: точно, замочили их у Гиви. У самого Гиви, конечно, узнать было нельзя, потому что в восемьдесят втором расстались очень нехорошо. С этим малым шутить не стоит.
Короче, Граф твердо решил сделать ноги с тремястами штуками, которых должно было и на домик хватить, и на достойную старость. Пусть молодые да залупонистые на мерсах телок катают, а ему и жигуля вполне хватит.
Конечно, спасибо им, что из Бутырки выдернули. А то бы встретил старость совсем в другом месте. Спасибо и за то, что подзаработать дали. Но ведь и в расчете же уже. Давно в расчете! Они, кровососы, на нем, на его таланте, из-за которого и из предвариловки-то умыкнули, уже гору бабок наварили. Если по чести, то должны бы процентов двадцать акций отстегнуть.
Но такая уж порода, что удавятся, а по совести ничего не сделают. Сучье племя! Таких он будь здоров сколько на шконках остывать пооставлял. Хватит, пусть теперь лохи на них пашут. А ему пора. Пора на законный отдых.
Сделал все по уму.
Купил ксиву. Очень натуральную. Не как в старину, не нарисованную, а настоящую, из ментуры, с настоящей печатью, настоящей подписью и настоящим штампом из домоуправления, что выписался.
Сбрил бороду, чтобы все по паспорту было.
Снял бабки и тут же положил их в другой банк.
Купил на Рижском рынке два кило динамита и все что положено. Заправил это дело в свой жигуль под кресло водителя. И частично запихнул в рулевую колонку, в самый её верх, что было важно.
Толкнул тачку в урловатом «автосервисе». За триста баксов, мол, капуста позарез нужна, вот, только что угнал и теперь хочу поскорей продать. Клиент сел, чтобы проверить, что и где стучит, а что поскрипывает, сто пятьдесят задатка дал, чтобы, конечно же, не возвращаться и остальные сто пятьдесят не отдавать. Ну, и, ясное дело, уже не вернулся.