Независимо от качества фильма, это почти гарантировало ему зрительский успех.
Диалектика или смерть!
Хотя Раневская вечно сетовала на свою неудачную киносудьбу («деньги съедены, а позор остался»), ей все-таки удалось сыграть одну большую и, наверное, главную для себя роль на экране. Ее Роза Скороход в фильме Михаила Ромма «Мечта» (1941), — несомненный мировой актерский шедевр. Фаине Георгиевне удалось создать объемный образ, сотканный из противоречий, рассчитанный, подобно скульптуре, на круговой обзор. Она с большой силой и убедительностью сыграла роль грубой, алчной хозяйки захудалого пансиона «Мечта», несчастной в безмерной любви к своему сыну — подлецу и пустышке, теряющей в своей жизни одну иллюзию задругой. Раневская создала образ, вызывающий то отторжение, то сострадание, заставляющий то плакать, то смеяться. Зрители всей душой полюбили эту суматошную и властную женщину, на полном серьезе спрашивающую маленькую гимназистку: «Деточка, что тебе больше хочется — на дачу, или чтобы тебе оторвали голову?» Виртуозно передает Раневская всегда непредсказуемые и всегда органичные смены настроений, мимики и интонаций голоса мадам Розы.
Президент США Франклин Делано Рузвельт, посмотрев фильм «Мечта», написал в журнале «Look»: «На мой взгляд, это один из самых великих фильмов земного шара. Раневская очень талантлива. Это блестящая трагическая актриса».
Ролей, сопоставимых по масштабу и драматизму с ролью Розы Скороход, на экране у Фаины Георгиевны еще не было. И актриса предчувствовала, что никогда больше не будет. Понятно, как разъяренная львица, она защищалась от нападок чинуш от культуры и всяких киноначальников, стремившихся как-то урезать, принизить, отредактировать роль «классово-чуждой» мадам Скороход. Такие попытки не раз предпринимались. Особенно постарался тогдашний председатель Государственного комитета по кинематографии Иван Григорьевич Большаков. К кино и творчеству этот чиновник имел, мягко говоря, далекое отношение. В молодости Большаков трудился станочником и табельщиком на Тульском оружейном заводе, затем окончил Плехановский институт народного хозяйства, был инструктором Союза металлистов. Потом вдруг по зову партии был брошен на «важнейшее для нас искусство» — кино.
* * *
Как-то после поездки в Москву расстроенный Михаил Ильич Ромм сообщил Раневской, что теперь «Мечта» кажется Ивану Григорьевичу Большакову слишком длинной, и он потребовал изъять из картины замечательную по драматургии сцену в тюрьме — свидание Розы Скороход со своим негодным сыном. На взгляд высокопоставленного «эксперта», эпизод этот «тормозил» действие фильма, ничего не прибавляя ему ни эмоционально, ни интеллектуально.
Как рассказывает сама Раневская, услышав это, она окаменела: «Как! Выбросить мою лучшую сцену! Мне казалось, меня прострелили насквозь».
Фаина Георгиевна тут же отправилась в Москву и записалась к главному начальнику кино на прием. Нервы у нее были на пределе. По словам Раневской, в приемной, ожидая аудиенции, она стояла вся напряженная как струна, не обращая внимания на любезное приглашение сесть. Ей казалось, что прошла целая вечность, пока ее наконец попросили пройти в кабинет.
Только переступив порог, Раневская сразу же ринулась в атаку:
— Товарищ Большаков, Ромм сказал мне, что вы выбросили из «Мечты» мой эпизод, самый важный для всей моей роли.
— Да, но, понимаете, — замялся большой чиновник, — эта ваша героиня-мадам — отрицательный образ, а тут вдруг зрителям становится ее жалко. Это лишнее, это не педагогично. Это уводит, уводит советского зрителя…
Раневская приблизилась к начальнику кино почти вплотную:
— Вы же коммунист и наверняка знаете, что такое диалектика?
Большаков попытался перевести разговор в шутку, но смешок застрял у него в горле, когда он увидел дикие глаза актрисы.
— Если вы, Иван Григорьевич, — начала она, раздельно выговаривая слова, почти тихо, — не вернете в фильм эту сцену, я застрелю вас. Меня никто и ничто не остановит.
«О, вы не представляете, как я ему это сказала! — восклицала Фаина Георгиевна. — Как я умею, когда надо, сказать! Во мне была вся ненависть мира!»
И Большаков сцену свидания в тюрьме восстановил…
Яркие семитские черты
Осенью 1942 года Сергей Эйзенштейн просил утвердить Раневскую на роль княгини Ефросиньи Старицкой в фильме «Иван Грозный». По словам режиссера, он писал образ тетки царя как раз под Фаину Георгиевну. Из Алма-Аты, куда во время войны переехал «Мосфильм», Эйзенштейн прислал Раневской сценарий. Позже актриса приехала к режиссеру из Ташкента, они долго беседовали, обсуждая роль.
В свое время именно Сергей Эйзенштейн дал скромной, не уверенной в себе, заикающейся дебютантке, только засветившейся на «Мосфильме», совет, который оказал серьезное влияние на ее жизнь.
— Фаина, — сказал Эйзенштейн, — ты погибнешь, если не научишься требовать к себе внимания, заставлять людей подчиняться твоей воле. Ты погибнешь, и актриса из тебя не получится!
Вскоре Раневская продемонстрировала наставнику, что у него чему-то научилась.
Но, несмотря на все старания режиссера, Фаина Георгиевна не была утверждена на роль Ефросиньи Старицкой. Запрет шел с самого верха. По словам председателя Государственного комитета по кинематографии Ивана Большакова, на кинопробе «семитские черты Раневской очень ярко проступали, особенно на крупных планах».
По иронии судьбы роль Старицкой в фильме Эйзенштейна сыграла другая актриса с не менее выраженными еврейскими чертами — Серафима Германовна Бирман. Правда, в ее паспорте в графе «национальность» предусмотрительно значилось — «молдаванка».
Но скорее всего, дело было не в пресловутых чертах, а в самой Раневской.
Узнав, что ее не утвердили на роль в «Иване Грозном», Фаина Георгиевна пришла в негодование, грешным делом подумав, что это произошло по вине режиссера. В сердцах она воскликнула:
— Лучше я буду продавать кожу с жопы, чем сниматься у Эйзенштейна!
«Доброжелатели» незамедлительно донесли режиссеру «Броненосца» высказывание актрисы, и он отбил Раневской из Алма-Аты приветственную телеграмму: «Фаина Георгиевна, как идет продажа?»
Терпкий талант
Однажды Раневская поведала Глебу Скороходову о том, как в свое время гостила на даче у самого Алексея Николаевича Толстого и о тосте, который сказал выдающийся писатель в ее честь. Фаина Георгиевна клялась, что больше про этот случай никому никогда не рассказывала («Такая, бл…дь, стеснительная»).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});