Роже де Турневиль побагровел наблюдая, как мужество оставляет его товарищей, словно вино — разбитую чашу, но, овладев собой, громко рассмеялся и воскликнул:
— Разве не сказал Господь уверовавшим в него: «Ступайте по всему миру и проповедуйте слово Божее твари всякой… Я с вами во все дни до скончания века…» Возможно, в чем-то мы и согрешили, но грех этот, верую, нам простится. Не пристало христианину пресмыкаться во страхе — нужно стремиться выправить положение. Тяжко нам, да, но мы будем вознаграждены! Мы получим богатую дань, как согнем в дугу Версгорскую Империю, мы еще возрадуемся, увидя, как вылезут из орбит желтые глаза их Императора! И тогда ни у кого не повернется язык сказать, что не сам Господь Бог направил нас на этот путь. — Выхватив меч, блеснувший молнией в свете дня, сэр Роже поднял его над головой крестообразной рукоятью вверх и молвил: — Оружием моим, которое есть и знак креста, клянусь бороться до последнего вздоха во славу Господа! Этим клинком, я добуду победу!
Всеобщий торжествующий клич сотряс палатку, и только Томас Баллард по-прежнему был хмур. Сэр Роже наклонился к нему, и я услышал его свистящий шепот:
— И в доказательство своей правоты я, как собаку, убью каждого, кто вздумает мне перечить.
Ни о каких шутках не могло быть и речи.
Привели Бранитара.
— День добрый, — добродушно поприветствовал его барон. — Ты, Бранитар, должен помочь нам допросить пленных и разобраться в оружии и механизмах.
Версгорец гордо выпрямился и произнес:
— Не будем тратить время на слова. Убей меня и покончим на том. Я недооценил вас, и это стоило многих жизней моему народу. Больше от меня вы ничего не услышите.
— Ну, что ж. Я ожидал этого. Где одноглазый Губерт?
— Я здесь, сэр. Ваш старый добрый Губерт явился по первому зову своего господина. — Вперед выступил палач де Турневиля, подпоясанный прочной пенькой, в костлявой руке он сжимал топор. — Я как раз бродил тут, неподалеку, цветы искал для меньшей моей внучки. Да Вы ее знаете — прелестная златокудрая малютка, ее головку так бы украсил венок из маргариток! Думал найти хоть что-нибудь, напоминающее наши дорогие линкольнширские маргаритки, я бы сплел ей веночек. Да где уж там…
— Для тебя есть работа, — прервал его сэр Роже. — Этот синелицый вздумал упрямиться. Надо развязать ему язык. Как, сможешь?
— О, сэр! — Оценивающе обходя вокруг замершего пленника, Губерт с видом крайнего удовольствия громко причмокивал беззубым ртом. — Конечно, сэр. Да благословит Небо моего хозяина. Кое-что я прихватил с собой: тисочки, там, для пальчиков, щипчики и тому подобное. Это займет не много времени, все будет в лучшем виде, не извольте беспокоиться. Вот хорошо бы еще маслица. Я всегда говорил, что в холодный пасмурный день нет ничего лучше пылающей жаровенки с кипящим котелком масла. Лучше способа согреться не сыщете! О, сэр, на мой единственный глаз навернулась слеза благодарности. Да, сэр. Позвольте-ка взглянуть на него получше. Так… так-так… — Распоясавшись, он принялся хозяйственно обмерять пенькой Бранитара.
Версгорец отшатнулся: он уже достаточно знал английский, чтобы понять суть дела.
— Вы не посмеете! — вскрикнул он. — Ни одна цивилизованная раса…
— Ну-ка дайте-ка ваши пальчики, сеньор. — Губерт извлек из сумки тиски и примерил их к голубым пальцам Бранитара. — В самый раз будет!
Палач достал связку ножей, Бранитар судорожно сглотнул.
— Вы, дикари… — задыхаясь, прошептал он. — Хорошо, я согласен. Будьте вы прокляты, дикая стая! Когда придет мой черед…
Сэр Роже торжествовал. Но вдруг лицо его омрачилось, он повернулся ко мне.
— Брат Парвус… — Он взглянул на палача, глуховатый Губерт продолжал готовить орудия труда. — Я не смею огорчать его. Не возьмете ли вы на себя труд сообщить ему…
Пришлось утешить старика, пообещав, что при первой провинности Бранитар будет без промедления отдан в его руки. Губерт, естественно, огорчился, но решив, на всякий случай, закончить приготовления, отправился поискать где-нибудь котелочек масла, о чем не преминул сообщить Бранитару.
Глава X
Наступило время встречи.
Дабы не отвлекать капитанов, занимающихся изучением версгорской техники, сэр Роже, помимо меня, взял с собой десять разряженных в пух и прах дам. Кроме того, нас сопровождал десяток безоружных солдат в медных чеканных доспехах.
Когда мы пересекали поле, направляясь к перламутровому строению, воздвигнутому версгорцами не более чем за два часа, барон наклонился к миледи…
— К сожалению, — проговорил он, — я вынужден подвергнуть Вас опасности, дорогая, ибо выбора не имею. Мы должны поразить их роскошью и богатством.
Лицо леди Катрин словно окаменело, остекленевшими глазами она смотрела на гороподобные зловещие корабли версгорцев.
— Я рискую не больше, — промолвила наконец она, — чем мои дети там, в палатке.
— О, Боже, — простонал барон. — Да, я ошибся, не след мне было соваться в этот проклятый корабль. Теперь Вы всю жизнь будете попрекать меня за это?
— Из-за Вашей, как Вы выразились, ошибки эта жизнь будет не такой уж и долгой.
Сэр Роже натянул поводья.
— Но Вы поклялись мне во время венчания!..
— А что, я разве не сдержала клятву?! Я отказала Вам в повиновении? — На ее щеках вспыхнул легкий румянец. — Но в чувствах моих волен один Господь Бог!
— Более, дорогая, я Вас не побеспокою, — ответил барон и отъехал в сторону.
Издали все это выглядело очень благопристойно — пылкий влюбленный рыцарь и его прекраснодушная возлюбленная. Леди Катрин превосходно владела своими чувствами, как и подобает столь высокородной особе. Когда мы приблизились к чудо-шатру, на ее тонком лице не отражалось ничего, кроме высокомерного презрения к врагу. Изящно подав руку барону, она спешилась с необыкновенной грацией и мягко ступила внутрь беседки.
За перламутровыми стенами нас поджидал большой круглый стол, окруженный чем-то наподобие софы с легкими, как пух, подушечками, за столом, по правую руку от нас, восседали вожди версгорцев. Выражение синих лиц понять было трудно, но глаза их нервно поблескивали. Англичане, разодетые в шелка и парчу, в золотых доспехах, в страусовых плюмажах, в штанах из дубленой кожи, рядом с версгорцами, облаченными в строгие плетеные металлические куртки, украшенные лишь ранговыми значками из металла, напоминающего бронзу, выглядели, что петухи с птичьего двора. Мне показалось, они несколько удивлены контрастирующей простотой моей монашеской рясы.
Я выступил вперед и, молитвенно сложив на груди руки, произнес по-версгорски:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});