Читать интересную книгу Черный осьминог - Михаил Лызлов

ПРОФЕССОР ВОРОТЫНСКИЙ

Глава XXVI. ИХ БЫЛО ТРОЕ

С какой бы стороны ни подъехать к городу Загорску, прежде всего мы попадем в одну из слобод, которые как бы кольцом окружают самый город.

Широко раскинулись эти слободы — каждая городу равна. Мостовых нет, улицы спутаны в какой-то причудливый клубок.

Населены слободы через край. Слобожане занимаются, кто чем придется: садоводством, торговлей, кустарными промыслами. Много и таких, которые от чужого добра не отказываются, поворовывают и ножевой расправой не брезгуют.

Особенно много всякого темного народа в слободе Чужой, лежащей к югу от города Загорска.

Со стороны поля замыкают эту слободу два небольших леска — Круглый и Мокрый, кирпичные сараи и беговой ипподром. А между кирпичными сараями и Круглым леском расположена на бугре дача Рябина.

В одной из комнат этой дачи с окнами, заставленными деревянными ставнями, обитыми не то клеенкой, не то сукном, сидели двое мужчин и одна женщина. На столе стояла небольшая подслеповатая и мигающая лампа.

Сидевшие напряженно всматривались в лежащую перед ними на столе карту и время от времени перекидывались между собой отрывистыми фразами.

— Не везет. Все, что мы не задумываем последнее время — летит к черту.

— Как, кажется, хорошо была пристроена адская машина. Все было проверено, рассчитано, а в результате — ноль.

— Елена, почему провалился твой план с вызовом по телефону Александровского? Неужели же Бронислав, попадающий на тридцать шагов из браунинга в спичечную коробку, промахнулся по живой цели?

Молодая женщина, к которой был обращен вопрос, резко поднялась со стула и, отбросив его ногой, так что он отлетел в угол, порывисто бросила:

— Нет, Бронислав не промахнулся! Чекисту везет, как утопленнику — отделался простреленной ногой. Даже кость цела.

— Бронислав жив?

— Насколько мне удалось узнать от одного из наших, Бронислав тяжело ранен.

— Ведь говорил я, что нельзя ему самому идти на это рискованное дело. Разве мало у нас всякого восторженного эсеровского барахла, которое и следует пока на работу посылать?.. Главные силы следует беречь до решительного боя.

— Да, жаль Бронислава. В его лице мы потеряли великолепного организатора и одного из лучших боевиков нашей группы.

— То, что Бронислав ранен, конечно, не дает нам права ныть и сидеть без дела, — резко бросила Елена. — Пусть пока чекисты лечат его, — мы все время будем зорко наблюдать за ним и, как только он станет на ноги, думаю, что без большого труда мы устроим побег.

— Только помни, что на этот раз надо быть более чем осторожными и бить только наверняка. Ошибка может стоить жизни нам всем и погубить дело.

— А ты уже трусишь? Может быть, к бабушке в Париж захотел?

— Глупо, очень глупо. Ведь ты-то знаешь, что мне, род которого насчитывает, по крайней мере, шесть столетий, мне, владельцу имений в сорок тысяч десятин, отобранного мужицкой сволочью, мне, отец и два брата которого погибли вместе с Калединым в Ростове, — нет другого выхода, как смертельная борьба с большевизмом и его сторонниками. Любое дело, которое даст мне группа «8», я приму без оговорок, как принимал и раньше.

— Ну, не волнуйся. Все мы знаем тебя достаточно. Я пошутила.

— А скажи, Елена, откуда ты звонила к Александровскому? Не подслушал ли кто тебя?

— Из 1-го советского общежития. Телефон там под лестницей. Кругом никого нет. А если бы кто и услышал, вряд ли мог бы к чему придраться — брат и сестра по телефону разговаривают.

— Однако, довольно. Мы и так, как старые бабы, разболтались и как раз в тот момент, когда у нас так много срочной неотложной работы. За дело.

Склонились снова над картой.

— Видишь вот этот квадрат, который я очертил синим карандашом? В этом районе, вокруг города Барановска, у нас в данное время сосредоточены значительные силы. В ближайшее время мы готовим удар в тыл одному из продотрядов, работающему в деревне Заречное. Наши силы пойдут в наступление со стороны вон того леса и со стороны Волчьего оврага, так что красные попадутся в клещи и не уйдут от нас. Завтра в обед я выезжаю в Барановск, а ты, Елена, вместе с князем займешься организацией побега Бронислава. А пока — спать. Ведь мы почти две ночи не спали.

— Князь, у вас нет кокаина? Я уже почти сутки не нюхала. Сейчас у меня особо острое желание достать хотя бы один грамм.

— Есть. Когда я последний раз был в Москве, то зашел в Свалийское посольство, а там этого добра хоть пудами бери.

Все разошлись. И, одурманенные кокаином, они видели себя победителями над «мужичьем», снова живущими в родовых дворцах и имениях.

Глава XXVII. ПРОФЕССОР ВОРОТЫНСКИЙ

Недалеко от Печерска раскинулась красивая дачная местность Красноводье.

В одной из самых крайних дач, стоящей в саду, спускавшемся к самому Днепру, жило семейство Воротынских, отец и сын. Отец — старый профессор химии и физики, отстраненный за вольнодумство от университетской работы, занимался какими-то опытами, причем о результате своих работ он не говорил никому, даже сыну.

Сразу же после Октябрьского переворота старый профессор стал на сторону советской власти, за что заслужил ненависть определенных слоев так называемой «интеллигенции», которая окрестила его «вандалом», «перебежчиком» и еще целым рядом далеко не лестных прозвищ, которые, к слову сказать, очень мало действовали на старика.

Его сын Сергей, 22-летний юноша, был начальником Печерского гарнизона. Еще в 1916 году молодой Воротынский, будучи прапорщиком одного из полков XII армии, оперировавшей на Северном фронте, примкнул к военной большевистской организации. Позднее, во времена Керенского, он был посажен в Ливенскую крепость за отказ идти в наступление и большевистскую агитацию, причем ему был уже предрешен расстрел. Однако полк, в котором служил Воротынский, освободил его до суда.

Вернувшись в Киев после двух контузий, Сергей месяца два провалялся и, отдохнув, с головой ушел в партийную работу, занявшись, кроме того, по поручению Губревкома, организацией воинских частей для защиты города от напиравших на него со всех сторон банд.

В один из сентябрьских вечеров отец и сын, сидя у стола в маленькой комнате, выходящей окнами в сад, о чем-то дружески спорили.

— Отец, пойми же, наконец, что нельзя так напряженно работать. Посмотри на себя, ведь ты превратился в нечто невесомое — почти ничего не ешь, а работаешь ночами, почти отказываясь от сна.

— Нет, Сережа, ты не прав. Я работаю столько, сколько нужно и сколько позволяют мои слабые силы. Всю свою жизнь я посвятил изучению химии и физики. И вот теперь, когда мне пошел седьмой десяток, я с гордостью могу сказать, что работал не даром. Ведь ты знаешь, Сережа, что я никогда и никому не говорил о своих работах. Я не хотел отдавать их Царю, буржуазии, ибо знал, что они употребят мои достижения только во зло. Теперь же, когда восставший народ отстаивает свои завоевания, отстаивает свое законное право, строит рабоче-крестьянское государство, я отдаю этому народу, частицей которого себя чувствую, все мои знания. У меня нет тайн от моего народа, нет тайн от рвущегося к свободе человечества.

— Но почему же, отец, ты даже до сих пор не рассказал о своих достижениях?

— Я не хотел возбуждать ложных надежд. Я хотел на ряде опытов проверить свои работы. Теперь эти опыты проделаны, и я смело могу говорить. Ты, наверное, слышал о «голубых лучах» или, иначе, «лучах ужаса», открытых польским инженером Дюссе. Об этих лучах писалось очень много, но в самой туманной форме. Чувствовалось, что сам изобретатель чего-то не доделал, что-то для него было еще неясным. Мне лично казалось и кажется, что дело было раздуто самим же Дюссе в целях спекуляции. Если и можно быть благодарным Дюссе, то только за то, что он дал толчок для работ в области изучения этого вопроса целому ряду лиц, в том числе и мне.

И вот я, выгнанный из Киевского университета, старый профессор химии Воротынский, открыл самым настоящим образом существование этих «голубых лучей» и их основные свойства. Ты, конечно, заинтересуешься сказанным и захочешь объяснения. Слушай же.

С этими словами старый профессор подошел к небольшому несгораемому шкафу, стоящему в углу около книжного стола, открыл его и вынул оттуда небольшой металлический ящичек и толстый пергаментный пакет с какими-то бумагами. Вскрыв пакет, старик вынул несколько чертежей и прикрепил их кнопками к столу.

Глава XXVIII. «ПРИВЕТ ОТ ДЮССЕ»

— Сережа, в самом начале моих объяснений я должен тебя предупредить, что вот эти чертежи, — он показал на стол, — только вступительные, начальная часть моего изобретения. Я спрятал чертежи — мозг моего прибора — в разных местах. Чего я боялся? Помнишь, немного более года тому назад в варшавской газете «Работниче слово» была помещена заметка, сообщающая о том, «что старый профессор Воротынский, перешедший к коммунистам и работающий комиссаром ЧК, сделал открытие, имеющее много общего с работами нашего ученого Дюссе».