Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иногда мне трудно вынести наступившую тишину, Я становлюсь напряженной и испуганной. Знаю, что Бабаджи видит это. Как–то Бабаджи пригласил меня сесть рядом с Ним и спросил: «Кто ты?». Я не знала, как отреагировать, и Он сказал, что на этот вопрос я всегда должна отвечать, что я — ученица Бабаджи. Его слова успокоили меня и вселили уверенность. Причем это самая первая фраза на хинди, которую я выучила. В другой раз я не заметила, как осталась возле дхуни одна наедине с Бабаджи. Я испугалась и смутилась, не смея взглянуть Ему в лицо. Бабаджи посмотрел на меня с большой любовью и сказал: «Ты можешь сидеть со мной, ты — моя ученица». Это было как бальзам на душу.
Обычно мы начинаем работать около восьми часов утра, после аарати — утренних песнопений. Завтрака в ашраме не бывает. В основном мы выполняем работу, необходимую для того, чтобы выжить: собираем хворост в джунглях, носим воду с реки, режем овощи, делаем тесто для чапати — хлебных лепешек. Едим только один раз в день — в обед. Чай и кофе пить не разрешается. Магазина, кафе здесь тоже нет. После обеда есть время для сна. В разгар дня мы нередко спускаемся к реке искупаться и постирать белье. Если не считать небольшую уборку, то послеобеденный период — это обычно свободное время, которое я и использую для занятий с Сатьей по изучению хинди. Хорошо говорить я пока не научилась, но зато аккуратно записываю в тетрадь значения слов на смеси итальянского с английским. Вечером снова проходят аарати. Потом мы сидим в тишине с Бабаджи возле дхуни. Ложимся спать рано, не дожидаясь девяти часов. Ужина не бывает, и иногда я испытываю страшное чувство голода.
В теплые вечера люди поют допоздна. Бабаджи говорит, что, когда мы поем, все вокруг заряжается Божественной энергией и у нас появляется возможность медитировать для себя и для других
05.06.1973
Бабаджи сильно отругал меня. Он хочет, чтобы я работала быстрее. Процесс поднятия ведер с реки кажется бесконечным. Вчера я принесла пятьдесят. Но не все так просто, поскольку иногда, когда я двигаюсь быстро, Бабаджи просит меня работать медленнее. Не ясно, чего же Он все–таки хочет. Похоже, мне надо найти золотую середину, особый ритм, гармонию. Это как двигаться в ритме танца. Помню, как была озадачена во Вриндаване, когда меня попросили танцевать. Мне нужно было слиться с ритмом и почувствовать правильные движения, понять, как танцевать для Божественного Существа.
Порой меня одолевают вопросы, и я все ставлю под сомнение, даже существование Бога и Божественность Бабаджи. Действительно ли Он тот, кем Его считают. Индийцы постоянно говорят мне, что Баба — Бхагван, сам Господь. Но временами мне кажется, что я просто очарована всем происходящим. Я всегда была убежденной атеисткой. Так что же я здесь делаю? К чему приду в итоге?
07.06.1973
Когда во мне зреет столь привычное внутреннее сопротивление, совершенно бессознательно в голову лезут грязные мысли в отношении Бога. Особенно когда Я нахожусь в непосредственной близости к Бабаджи, мне неожиданно хочется ругаться и сквернословить. В такие моменты появляется желание просто сгинуть. Я уверена в том, что Он может читать мои мысли. Так случалось, что каждый раз, когда я собиралась сделать Ему пранам, я начинала мысленно богохульствовать. Почувствовав мое возбуждение, Он не позволял мне находиться рядом с Ним и резко произносил по–английски: «Уходи». Внезапно я ощущала отчуждение и невыносимую оторванность.
Помню, как в Непале Лама Йеше говорил мне, что если во время медитации возникают агрессивные, негативные мысли, то «это хороший знак, означающий начало смерти эго, его сопротивление, препятствующее изменениям. Оно не хочет умирать и пытается защититься, создавая всевозможный негатив». Вероятно, так проявляет себя моя старая атеистическая карма.
10.06.1973
Бабаджи требует от меня слишком многого. Я на пределе, а Он толкает меня за грань моих возможностей. Я не в состоянии расслабиться. Ему понятно каждое мое движение. По вечерам я как выжатый лимон. Жара и физический труд сильно изнуряют. Я так измучена, что ложусь спать на стене, окружающей храм. Сплю прямо на голом камне, подстелив лишь небольшой кусок хлопковой материи. Огромные тропические звезды светят сквозь густую листву банановых пальм. Перед тем как погрузиться в сон, я смотрю на вершину горы Кайлаш, возвышающуюся передо мной. Это священная гора Господа Шивы.
Шива и Будда… Буддизм — более мягкий, так называемый срединный путь. Шива экстремален, разрушителен, революционен, но именно это меня как раз и привлекает. Бабаджи много работает над нашими желаниями, привязанностями, инертностью физического тела и внутренним сопротивлением изменениям через ежедневную практику, вырабатывая в нас беспристрастность и стимулируя активную медитацию. Ламы рассказывали о том, как человеческие желания порождают «эффект цепей» — последовательность сложных кармических связей. В присутствии Бабаджи происходит обрыв кармических связей посредством каждодневной практической деятельности, совместного труда и конкретной, активной медитации. Это подобно смене кожи. Жесткий режим, постоянные усилия, интенсивная тяжелая физическая работа автоматически переводят ум в состояние пустоты. Это хорошо заметно, особенно по вечерам, когда я изнурена физически, и по утрам, сразу же после пробуждения.
Иногда на рассвете, когда голова свежа после ночного отдыха, купаясь в хрустальном свете долины и взбодрившись в холодных водах реки, я напоминаю себе ребенка, вернувшего утраченную невинность. Со стороны я вижу 1 себя крошечным комочком, укутанным в одеяло, у ног этого великого Существа, загадочного и совершенного. Я как душа, которая случайно набрела на забытый путь и нашла нечто замечательное, хотя и трудное для понимания, — гуру. Индийцы объяснили мне, что главное — милость гуру, без нее невозможно получить истинное знание. Они говорят, что надо слепо подчиняться гуру, но мне сложно принять такую авторитарную концепцию. Всю свою жизнь до настоящего момента я потратила на борьбу с любыми проявлениями власти, даже в Милане организовала свободный детский сад. Но Милан и мое прошлое теперь кажутся слишком далекими, давними воспоминаниями.
15.06.1973
Деньги закончились, но я совсем не беспокоюсь об этом и чувствую себя в полной безопасности в руках Бабаджи. Он дает мне пищу и кров, а иногда и рупию — купить мыло для стирки одежды. У меня два сари, и я каждый день стираю одно из них. У меня есть свитер, одеяло, отрез хлопковой ткани, которую я использую в качестве простыни, и несколько тампонов. Больше мне ничего не нужно.
У меня нет обуви. Бабаджи ходит босой, и я тоже. Обрив голову, забыла про расческу и шампунь. Вместо зубной пасты я использую пепел из дхуни. Жизнь стала действительно очень простой и прекрасной.
Вчерашний день ознаменовался чередой неприятных событий, связанных с началом менструального цикла. Я чистила картошку на кухне вместе с пожилой индианкой и пожаловалась ей на сильную усталость из–за месячных. Она начала кричать, потянула меня за руку к Бабаджи и пожаловалась на меня. Он подтвердил, что в такие периоды я не могу оставаться в храме. Это было еще одним шоком. Я стала объяснять Бабаджи, как когда–то убеждала меня моя мама, что менструация — естественный процесс. В этом нет ничего плохого или негативного. Он ответил, что индийские матери думают иначе, и потребовал, чтобы я соорудила временный тент и сидела там в изоляции. Я чувствовала себя униженной, но мне объяснили, что такова индийская традиция. Во время месячных женщины рассматриваются как нечистые, и в течение пяти дней им запрещено бывать в храме и на кухне. Бабаджи сказал, что я даже не могу близко подходить к мужчинам, не могу разговаривать с ними. Такое отношение мне представляется слишком преувеличенным и предполагает своего рода сексуальную нечистоту, но, похоже, это мне тоже нужно принять.
18.05.1973
В ответ на мою мысль о сексуальной нечистоте Бабаджи затеял сегодня странную игру. Когда я сидела в саду неподалеку от Него, низко наклонившись к земле, у меня появились сексуальные мысли. Я сильно смутилась. Что со мной происходит? Может, еще какая–то часть меня протестует? Вот уже несколько дней каждый раз, когда я подхожу к Нему, меня посещают мысли подобного рода. Ничего конкретного, просто праздное любопытство. Мне сказали, что Бабаджи — брахмачарьи, но правда ли это? У Него когда–нибудь бывают сексуальные желания, и есть ли у Него вообще сексуальный орган? Интересно, желает ли Он меня или вообще женщин? Мне стыдно за эти мысли, но я не могу их контролировать. Хуже всего то, что я вижу:
Бабаджи читает их. Сегодня, когда я сидела рядом с Ним, борясь с сексуальными ощущениями, Он взял мою руку и положил на свой орган, с сардонической улыбкой спрашивая меня по–английски: «Он тебе нравится?». Я чувствовала себя так ужасно и растерянно, видя низость и ограниченность своих человеческих потребностей, что хотелось провалиться сквозь землю. А через мгновение Он добавил: «Ты хиппи?». Теперь я вижу себя как представителя образа жизни, который с точки зрения этой культуры вкупе с впечатлением, произведенным некоторыми выходцами с Запада, сводится к формуле: секс, наркотики и рок–н–ролл.