и старалась прогулять. Так и перебивалась с двойки на тройку, ничего не понимая в изучаемом материале.
А здесь она заворожено слушала и Павла Ивановича, и мадемуазель Рикар, задавала вопросы и не могла дождаться следующего занятия. И результат не заставил себя ждать. Маша уже понимала по-французски отдельные фразы и даже выучила наизусть целое стихотворение, благо, что мадемуазель Рикар проводила с ней много времени и всё время говорила по-французски. А к математике у девушки вдруг обнаружились недюжинные способности, так что пробелы в её знаниях быстро заполнялись благодаря усилиям Павла Ивановича Турчинова, который был талантливейшим педагогом. Вот успехами в танцах Маша не могла бы похвастать.
- Ну не моё это - и всё! - не раз говорила она нежной, грациозной Насте, которая скользила по паркету танцевального класса, словно невесомое пёрышко.
- Ты, сестрица, старайся, и всё обязательно получится! - неизменно увещевала её Настя. - Раньше ведь ты хорошо танцевала!
«Когда это - раньше? - с досадой думала Маша. - Не помню такого. Я совсем потерялась во времени!» Но, стиснув зубы, продолжала выделывать разные па, пытаясь не отстать от сестры.
К музыке и рисованию Маша относилась терпимо, но без особого интереса. У неё обнаружился неплохой голос, но ей было скучно разучивать слащавые романсы, которые надлежало исполнять барышням. Настенька же пела прекрасно, вдохновенно и трепетно. И нисколько не слащаво, а очень глубоко и проникновенно. «Как ей только удаётся исполнять эти карамельные романсы так, что всерьёз выступают слёзы?» - удивлялась Маша, с восхищением глядя на сестру. И всегда соглашалась петь с ней вторым голосом.
Каждый день после обеда она отправлялась в свою комнату, якобы, «отдыхать» по совету доктора. А сама, улучив момент, когда её никто не видел, убегала на конюшню заниматься верховой ездой. Нет, она как послушная девочка попросила у бабушки разрешения кататься верхом. Но та строго-настрого запретила ей садиться на лошадь, «пока она окончательно не восстановит свои силы после болезни».
- А вдруг у тебя закружится голова, и ты не усидишь в седле? - княгиня ужаснулась мысли, высказанной ею же самой.
- Ну почему я обязательно должна упасть? А, бабушка? - стала канючить Маша.
- Нет, нет и ещё раз нет! - отрезала бабушка.
«Прямо как у нас! - усмехнулась Маша. - Ничего не меняется!»
- Нам хватило трагедии с твоими родителями, - продолжила княгиня. - Ещё одной я не переживу!
- А что произошло? - не на шутку испугалась Маша.
Отец погиб, неужели и с мамой что-то случилась? От ужаса у Маши вспотели ладони. Но потом она взяла себя в руки и сообразила, что речь, очевидно, идёт о каких-то других людях. О Настенькиных родителях. Ну да, о далёких предках Маши. И нечего паниковать.
- Хорошо, дитя, что ты ничего не помнишь, - грустно промолвила княгиня. - Я расскажу тебе эту печальную историю потом, когда ты будешь здорова.
«Но я и так здорова! И не болела вовсе!» - хотелось крикнуть Маше, но она сдержалась, решив обо всём расспросить Настю.
Видя, что бабушка совсем расстроилась и отвернулась к окну, Маша потихоньку выскользнула из комнаты. Она решила больше не докучать княгине своими просьбами, а просто пойти на конюшню. А Андрейке сказать, что княгиня разрешила. Такой вот маленький обман. Всё равно же никто не узнает! О том, что здесь по каждому поводу «порють», она как-то забыла.
Андрейка, получив от Маши горячие заверения в том, что княгиня согласилась на их занятия верховой ездой, с удовольствием принялся обучать княжну этому непростому делу. И за неделю она научилась довольно уверенно держаться в седле и ездить шагом по загону под присмотром парня. Но ей хотелось большего, гораздо большего!
- Ну что мы всё топчемся на месте! - не раз говорила она Андрейке. - Я хочу выехать на простор!
- Никак не можно, барышня! - важно отвечал тот. - Рановато ещё будет!
Хотя кобылка, которую Андрейка выбрал для обучения Маши, была очень смирной, он чувствовал большую ответственность за княжну и не мог выпустить её из загона после нескольких занятий. Девушке же ничего не оставалось, как повиноваться. Пока ей всё сходило с рук, и она решила, что и дальше удача будет на её стороне.
В один из поздних вечеров, перед сном, они с Настей, как обычно, шептались в комнате сестры. Признание никак не шло с языка Маши. «А поверит ли мне Настенька? - сомневалась она. - Скорее всего решит, что я не в себе после болезни. Да и кто мог бы поверить в то, что я из другого века! Они все почему-то думают, что я принадлежу их семье. Ну да! Я же - Привалова! Хотя нет. Я - из другого поколения Приваловых… Но как будто бы член их семьи…» Окончательно запутавшись, Маша потёрла лоб.
- Ты хочешь меня о чём-то спросить, сестрица? - поинтересовалась чуткая Настя.
- Да… Я вот что хотела узнать, - задумчиво проговорила Маша. - Что за трагедия произошла с твоими родителями? О чём не хочет говорить со мной бабушка?
Глаза Насти наполнились слезами. Это было заметно даже в полумраке комнаты.
- Почему - с моими родителями? - дрогнувшим голосом спросила Настя. - Они были и твоими родителями тоже…
Маша не стала разубеждать сестру. Только взяла её похолодевшую ладошку в свои руки.
- Расскажи, Настенька, - тихо попросила она.
- Это случилось пять лет назад, - начала свой печальный рассказ Настя. - Наши родители любили ездить на Кавказ. Иногда и нас брали с собой. Они были такие молодые, весёлые и обожали друг друга. Мама часто устраивала нам детские праздники. Она была большой выдумщицей, и все знакомые, даже взрослые люди, с нетерпением ждали этих праздников. Ты помнишь, Маша? Ты же должна это помнить!
Настя подняла на сестру глаза, полные слёз. Маша, не решаясь сейчас спорить, кивнула в знак согласия.
- Ну так вот… - всхлипнув, продолжала Настя. - И в тот раз они отправились на Кавказ. Только вдвоём. Дело было в сентябре. А мы оставались под присмотром гувернанток и бабушки…
Настя замолчала, как будто бы всем своим существом протестуя против трагического завершения рассказа. Маша не решалась нарушить тишину.
- Они поехали кататься. На мосту лошади вдруг понесли, карета перевернулась и сорвалась в пропасть, - вдруг скороговоркой произнесла Настя совершенно осипшим голосом.
Маша молча до боли сжала её руку.
- И остались мы