Читать интересную книгу Небесный летающий Китай (сборник) - Алексей Смирнов

– Воспитательница нам велела… – начала мама. А папа ее перебил:

– Какая, в жопу, воспитательница, в рот ей ноги, надо еще посмотреть, что за воспитательница, может, ей рот порвать надо, – вот что говорил маме папа.

Цезарь поднял ношу перед собой, готовясь отправить в бак. Но его придержали за локоть, и он нечаянно прижал ее к груди.

– Тьфу, зараза! – он снова выругался. На этот раз ругательство получилось удивленным.

– Не бросайте, пожалуйста, ваш пакет. Положите его на землю.

Цезарь насупил брови и воззрился на отталкивающего вида мужчину: полного, с дряблым лицом отставного евнуха. Мужчина был одет в черное пальто, которое он, судя по некоторым признакам, выудил из бака; на макушке пристроилась шапка-пирожок. На рукаве была красная повязка.

– Что вам нужно, зачем вы цепляетесь?

Мужчина надулся и выставил левое плечо:

– Контроль утилизации! Вы разве не видите мою повязку?

– Ну и что? – пожал плечами Цезарь, но мешок опустил.

– Мы изучаем структуру отходов. Показательная проверка, выборочное социологическое исследование. Граждане! – закричал мужчина. – Попрошу вас на минутку подойти ко мне! Санитарная служба! Будете очевидцами!

Он правильно рассчитал и выбрал верное слово, потому что никто не хотел оказаться свидетелем, и никто не желал быть понятым, но вот очевидцами мечтали стать все. Приблизились праздные мамы; они поминутно оглядывались на детей, поглощенных снеговиками. Подошел и угрюмый родитель, приход которого решил дело. Цезарь испугался этого папы. И не отважился перечить.

– Вываливайте ваш мусор, – приказал мужчина с повязкой. – Прямо сюда вываливайте. А мы поглядим, что вы выносите.

– Это он тут все запакостил? – грозно осведомился папа и смерил Цезаря недобрым взглядом.

– Нет, не он, – отозвался мужчина. – Тут дело в сопоставлении пропорций. Сравнение процентных соотношений. Мы берем отдельный микрорайон и проецируем на городскую свалку…

Мамы сгрудились в стайку и внимательно следили за ходом работ. Подтянулись и дети; они окружили мам и стали показывать на Цезаря лопатами и варежками.

Цезарь присел на корточки, осторожно взял мешок за уголки. Он начал трясти. Каркнула ворона, подскочил воробей.

Две или три мамы, не сдержав любопытства, шагнули вперед, приблизились. Цезарь покраснел и отступил от мусорной кучи. Ему вдруг стало жаль свои отбросы. Они лежали беззащитные и трогательные, родные.

Мужчина с повязкой вооружился длинной палкой с гвоздем и ковырнул кучу.

Мама постарше надела очки.

– Ну, и что там? – мрачно спросил папа, перетаптываясь с ноги на ногу.

– Чайный пакетик, – мужчина поддел гвоздем нитку и поднял отброс. – Чай «Липтон». Вы пьете этот чай? – обратился он к Цезарю.

Цезарь нехотя кивнул.

– Это очень интересно! – мужчина втянул ноздрями воздух. – Вы не представляете, до чего приятно порыться. Еще пакетик. Два даже. Смотрите, переплелись… Вы пьете много чаю!

Мамы засмеялись. Цезарь засунул руки в карманы и поежился, жалея, что плохо оделся.

– Какая-то тряпка… – пробормотал мужчина с повязкой. – Вся в крошках, что-то прилипло, мокрая… наверное, кухонная, судя по размеру. Вы не разбрасывайтесь тряпками-то. Широко живете… Сигаретная пачка «Мужик». Сигаретные окурки. Гражданин, оказывается, курит сигареты, и скуривает не до конца. Вот посмотрите, какие жирные бычки оставляет, а?

– Лютует, – согласился папа, уминая снег.

– Целлофановые пакеты. Батюшки! Один, два, три… пять… семь! Семь пакетов. Тут этикетки, граждане. Пельмени… российские. Полкило было. Еще пельмени! Труха даже осталась. Да-а…

Цезарь пригладил скудные волосы:

– Я не понимаю, что вы там ищете…

– Вчерашний день, – иронически откликнулся мужчина. – Упаковка от импортных сосисок. Подходите поближе, не бойтесь, вы мне не помешаете. Только не наступите. В эти сосиски, между прочим, добавляется курятина. Улавливаете, какие вырисовываются вкусы?

– Ясное дело, коню понятно, – папа всмотрелся, заклокотал носоглоткой и харкнул.

Мужчина с повязкой внимательно на него посмотрел, тоже высморкался, но уже снегом, и вернулся к своему занятию.

– Бесплатная газета, вся измятая, промокшая… А наши-то носят все, носят… Не впрок, знамо дело… тапочек! Сношенный, в клеточку, подошва прорезиненная. Смотрите, очистки. Картофельные, морковные… ба, огуречные! Декабрь-месяц! Кучеряво!…

Мамы осуждающе зашептались, маленький мальчик громко захохотал и бросил в кучу снежок. Цезарь напрягся:

– Я попрошу вас прекратить…

– Помалкивайте, – попросил его мужчина, разбрасывая мусор. Тут же он отвлекся, заглянул через плечо, прищурился на дверь магазина, из которой лились гормонозависимые эстрадные песни. – А что вы радуетесь? Плакать надо! Пора!

На крыльцо магазина вышли две продавщицы в оранжевых фартуках и наколках. Они закурили и начали улыбаться, прислушиваясь к мужчине.

– Столько узнаешь о человеке! – доверительно поделился он с публикой, помавая гвоздем. – Книга жизни, неповрежденное бытие, свидетельство и откровение в одном израсходованном флаконе шампуня. Вот, кстати, и шампунь, довольно дрянной. Для ломких и сухих волос!

Раздались аплодисменты, будто били в подушку: все были в варежках.

– Яички битые, скорлупка в смысле… штучек пять.. Шкурки колбасные, копченые, а это – сыр. Надкусанный, гляньте!

– Силен мужик, – крякнул папа.

– Лампочку сжег, стоваттовую. Свеколка… какая-то гадость, не пойми, что… что это за штука, позвольте спросить? Чем вы там занимались? Откуда это?

Цезарь посмотрел и промолчал, потому что не знал, что это такое. Не помнил.

– Ну и комплект, -мужчина, отдуваясь, переложил палку в левую руку. – Вот так выборка!

– Я закоченел уже, – напоминающе буркнул Цезарь, кутаясь в воротник. – Долго это будет продолжаться?

– До самого финиша. Значит, вы отказываетесь? Не скажете, что это за вещь? Хорошо, не говорите… Бутылка. Нестандарт. Такую не сдашь… Обидно, небось, было выбрасывать. А потому что нечего. Нечего. Стоп. Все назад! Что это? … Минутку… минутку…

Зрители затаили дыхание, папа поперхнулся дымом, а у Цезаря засосало под ложечкой. Мужчина выкатил бумажный комочек и старательно расправлял его шляпкой гвоздя.

– Не могу поверить глазам, – сказал он возбужденно. – Никак не ожидал. Но я нашел! Я нашел его!

И, позабыв о гигиене, нагнулся, взял листок и с торжеством показал его окружающим.

– Что там? – крикнули с крыльца продавщицы.

– Вчерашний день! – ликующе воскликнул мужчина. От избытка чувств он подпрыгнул. – Я искал! Я искал – и нашел его!

Цезарь, наконец, увидел, что он держит календарный листок, вчерашний.

– Ничего себе, – выдохнул потрясенный папа.

Мамы стали звать детей и прижимать их к себе. Продавщицы погасили сигареты и скрылись в магазине.

Мужчина плюнул на листок, прилепил к ладони и сунул под нос Цезарю:

– Любуйтесь! Ваше?

– Мое, – пробормотал Цезарь. И протянул руку, чтобы взять.

Но мужчина отвел ладонь.

– Зарубите себе на носу, – сказал он со значением. – Вы! Выбросили! Свой! Вчерашний день. И я его насилу нашел. Вы ничего не хотите рассказать?

Цезарь поднес пальцы ко рту. Он принялся греть их жарким дыханием.

– Ничего не хочу, – ответил он с вызовом.

Мужчина укоризненно и безнадежно посмотрел на него.

– Заберите с собой и больше так никогда не поступайте, – распорядился он после паузы. – Никогда, понимаете? Забирайте.

Цезарь взял листок и положил в карман.

– Я могу, наконец, пойти домой?

– Идите, конечно, кто вас держит.

Мужчина отвернулся. Он пнул мусор, чтобы подогнать его к бакам. Зрители продолжали стоять.

Цезарь глупо хмыкнул и быстро пошел прочь. Он страшно замерз.

Очутившись в квартире, он сразу пустил горячую воду. Начал греться.

– Что же вчера было такого особенного? – спросил у себя Цезарь, намыливая руки. – Ничего не было. Обычный вчерашний день.

Прошло полчаса, и внезапно он вспомнил.

– Господи, господи, – забормотал Цезарь. – Что я натворил. Что я натворил.

Он побежал в угол, сел и обхватил голову руками.

– Вот беда-то, вот ужас, – приговаривал Цезарь.

Через пять минут он принял решение. Надо бежать. Еще есть время. Надо скорее бежать.

Он выскочил в коридор.

Но было уже поздно. Дверь уже пинали ногами; в нее молотили и колотили на все лады.

© октябрь 2001

Дробь

Консультанта караулили двое.

Первый, востроптичьего вида, был просто покрыт лишаями, у второго же кожа над верхней губой пузырилась малиновыми пузырями.

Коридор клиники выглядел ненасытным пространством, где хватило бы места для босхова сада земных наслаждений. Недавно выкрашенный в охру, он угнетал, он горбился сводами, вырастал в сырые потолки. Зарешеченные окна в человеческий рост выходили на рыжую стену – воплощение ноября в штукатурке. По коридору расползалось капустное уныние. Расколотый кафель; камень с выбоинами, как будто побитый большевистскими пулями; на жестяном подоконнике за окном – чрезвычайная и полномочная ворона, вымоченная в сером уксусе неба.