Обе версии нашли свое отражение в исторических произведениях авторов XVI в. (Б. Ваповский, М. Бельский, М. Кромер, А. Гваньини, М. Стрыйковский и др.) и в обширной историографии. Основную концепцию Синеводской битвы и связываемый с нею переход Подолья под власть литовских феодалов, отраженную в древнейших белорусско-литовских летописях, приняли /43/ Н. Молчановский,[168] а также О. Гурка[169] и некоторые другие украинские и польские буржуазные историки (В. Б. Антонович, М. С. Грушевский, Л. Колянковский). За трактовкой Яна Длугоша пошли Ф. Брун,[170] Н. Дашкевич,[171] В. Смирнов,[172] польские исследователи А. Прохаска,[173] С.-М. Кучиньский, посвятивший рассмотрению этого вопроса специальный труд.[174]
В советской историографии принято связывать битву у Синих Вод с утверждением власти литовских феодалов на землях Юго-Западной Руси и включением их в состав Великого княжества Литовского, причем указывается, что важную роль в этом сыграло стремление местного населения освободиться от ордынского ига. Вместе с тем отсутствие специальных научных разработок данной проблемы советскими историками является причиной того, что в их исследованиях утверждение власти Кориатовичей в Подольской земле также представляется как непосредственный результат битвы у Синих Вод.
В последнее время комплекс дискуссионных вопросов, связанных с битвой у Синих Вод и утверждением зависимости Подолья от Литвы, рассмотрел Р. Батура.[175] На основе анализа источников и изучения историографии проблемы Р. Батура сделал выводы, имеющие важное значение для дальнейшего углубленного ее исследования. Представляется важным данное им впервые в советской историографии определение территории Подольской земли, сложившейся в административно-территориальном отношении к середине XIV в. Она занимала пространство между Днестром, Днепром, его притоком Росью и Черным морем. Это определение в основном соответствует сведениям составленного в 1396 г. летописного "Списка русских городов дальних и ближних", где Черкассы и Звенигород причислены к подольским, а Канев и Корсунь – уже к киевским городам,[176] а также указаниям некоторых авторов XVI в. Так, например, А. Гваньини и М. Меховский сообщают, что Подолье граничит на юго-западе с Молдавией и Валахией, на востоке же простирается до Дона у Меотидских болот и Черного моря вплоть до владений перекопских татар.[177] П. Ф. Параска уточнил юго-западные пределы Подольской. земли, которые, по его мнению, достигали восточной части Берладского плато на правом берегу Прута.[178]
В этом обширном крае Р. Батура выделяет западную часть (Малое Подолье), включавшую окрестности Каменца и Смотрича, Червонограда, Скалы, Бакоты и простиравшуюся на востоке, возможно, да Южного Буга. Именно в этой местности после разгрома ордынцев у Синих Вод окончательно утвердилась власть литовских князей Кориатовичей, за ней позднее, в XV в., собственно и закрепилось название Подольской земли. /44/
Р. Батура доказал также историчность упомянутых в Повести о Подолье имен трех потерпевших поражение ордынских князей, локализировал топонимы, связанные с походом войск Ольгерда – Синие Воды (р. Синюха, левый приток Южного Буга) и Белобережье (северное побережье Черного моря у Днепро-Бугского лимана). При всей обстоятельности выводов Р. Батуры некоторые из затронутых им спорных вопросов, имеющих принципиальное значение, так и остались нераскрытыми.
К ним относятся, прежде всего, вопросы о времени подчинения населения Подольской земли власти литовских феодалов, роли в этом князей Кориатовичей. Камнем преткновения в решении первого из них являлось кажущееся противоречие между известием Повести о "приходе" Кориатовичей в подвластное Орде Подолье и битве у Синих Вод, с одной стороны, и сообщением Яна Длугоша о Подолье, принадлежавшем в 1352 г. Польскому королевству – с другой. Опираясь главным образом на это неточное и поэтому допускающее двоечтение высказывание Яна Длугоша, другие сообщаемые им данные, ряд польских историков конца XIX – начала XX в. (Й. Пузына, А. Прохаска, С.-М. Кучиньский и др.) относили утверждение Кориатовичей в Подольской земле к 1350–1351 гг. или более раннему времени, рассматривая это событие, однако, вне связи с развитием экспансии литовских феодалов на Юго-Западную Русь и Синеводской битвой. Таким образом, они пытались обосновать идею о подвластности Кориатовичей, а отсюда, по их мнению, и всего Подолья Польскому королевству еще в конце 40-х – начале 50-х гг. XIV в., т. е. до битвы у Синих Вод.
Действительно, в созданной в 1430–1432 гг. Повести о Подолье отсутствует прямая связь между походом войск Ольгерда, разгромом у Синих Вод трех ордынских князей – "отчичей и дедичей Подольской земли", как называет их летописец, и обоснованием в этом крае Кориатовичей. Вот как подан в Повести соответствующий текст: "Коли господаремь был на Литовъскои земли князь великии Олгирд и, шедь в поле с литовьским воиском, побиль татар на Синеи воде, трех братовь: князя Хачебея а Кутлубуга и Дмитрия. А тыи трии браты Татарьское земли, отчичи и дедичи Подольскои земли, а от них заведали атамани и боискаки, приеждаючи от тыхь атамоновь, имовали с Подольскои земли дан. А брат великаго князя Ольгирдов держаль Новгородокь Литовьскии, князь Корьять, а у него были 4 сыны… Ино тыи княжятя Коръятевечи три браты: князь Юръи а князь Александр, князь Костентин и князь Федор со князя великого Олгирдивым презволениемь и с помочию Литовския земли пошли в Подолскую землю… Тогда тыи княжата Корьятовичи, пришед /45/ в Подольскую землю, и вошли у приязнь со атаманы, почали боронити Подольскую землю от татарь и боскаком выхода не почали давати".[179] Тем не менее, М. Стрыйковский сообщает в своей хронике об участии Кориатовичей в Синеводской битве.[180]
Начало экспансии Кориатовичей в Подольской земле следует отнести к первой половине 40-х гг. XIV в., когда Великое княжество Литовское, присоединив к себе Галицкую землю, могло создать в ней базу для развертывания наступления на юге. На это определяющее обстоятельство указал еще 50 лет тому назад Х. Ловмяньский.[181] Более точно определить верхнюю хронологическую грань утверждения Кориатовичей в Подольской земле можно с помощью содержащейся в Повести о Подолье записи о неудавшемся замысле Казимира III нарушить военно-политическое единство Гедиминовичей в Галицко-Волынской Руси, устроив брак своей дочери с Константином Кориатовичем. "И затымь (узнал) полскы король Казимир Локотъковичь, што их три браты Корятовичи на Подольскои земли, а люди мужьныи, – повествуют Супрасльская и Слуцкая летописи, – и он прислал к князю Костентину кглеитовныи (т. е. гарантирующие личную безопасность. – Авт.) листы, со великою тверъдостию и прося его, штобы к нему приђхаль. А умыслив тое собђ и своими паны, што в него сына не было, толко была одна дочька, захотель за него дочку дати".[182] Константин Кориатович отказался от сделанного ему предложения, не пожелав, по словам летописца, принять католичество. В польской буржуазной историографии этот факт или подвергался сомнению, или датировался последними годами жизни Казимира III. Между тем еще О. Бальцер на исходе XIX в. установил, что предназначаться в жены Кориатовичу могла только Кунигунда, выданная замуж за бранденбургского электора и баварского князя Людвика (сына императора Людвика Виттельсбаха) в 1345 г., поскольку старшая дочь Казимира III Эльжбета вступила в брак с западно-поморским (вологоским) князем Богуславом V еще раньше, в 1343 г.[183] Следовательно, попытка польского короля установить династическую связь с одним из подольских Кориатовичей могла иметь место только в 1344 г.
Утверждение власти Кориатовичей в Подольской земле происходило в кратковременный период спада внешнеполитической активности Орды на западе. Вплоть до 1349 г. источники не дают никакой информации об ее участии в политических событиях Галицко-Волынской Руси. Причины этого следует искать, по-видимому, не только во вспышке внутридинастической борьбы, предшествовавшей захвату власти после смерти хана Узбека в 1342 г. его сыном Джанибеком,[184] но и в ориентации внешнеполитического курса Орды главным образом на захват Аррана и Азербай- /46/ джана в связи с начавшимся в конце 30-х гг. XIV в. распадом государства Хулагуидов.[185] Ослабить потенциальные возможности Орды могла и эпидемия чумы ("черной смерти"); занесенная из Китая, в 1346 г, "она свирепствовала на побережье Каспийского и Черного морей, а также в землях у устья Дона".[186] Примечательно, что затруднительными обстоятельствами Золотой Орды воспользовалось, кроме Великого княжества Литовского, также Венгерское королевство, отвоевавшее где-то в середине 40-х гг. XIV в. у ордынцев часть территории на юго-западе Днестровско-Карпатских земель.[187] Насколько велики были территориальные приобретения Кориатовичей в Подольской земле и как далеко на юг они простирались, сказать трудно. Можно предположить, что в 40-х гг. XIV в. их власть признало население примыкавшего к границам Галицкой и Волынской земель междуречья Днестра и Южного Буга в среднем течении, захваченного Ордой у Галицко-Волынского княжества в середине 20-х гг. XIV в.