В ответ на шутку раздались сдержанные смешки, но Толентино недовольно нахмурился.
— Синьор, я имею в виду виселицу или прыжок с уступа, на который вы вскарабкались прошлой ночью.
— Ну, это совсем другое дело, но вы слишком сузили выбор. Прошу вас, скажите, что из этого доставило бы вам наибольшее развлечение.
Толентино посмотрел на него, поглаживая свой длинный подбородок и нахмурив лоб. Ему нравился этот малый, так неустрашимо глядевший в лицо смерти. Но он был кастеляном Сан-Лео и знал свой долг.
— Что ж, — не спеша выговорил он наконец, — мы знаем, что вы можете карабкаться по стене, как обезьяна; посмотрим, можете ли вы летать, как птица. Отведите его на стену, вон туда, — и он сделал жест рукой.
— О, постойте! — испуганно вскричал Кастрокаро, питая слабую надежду на отсрочку. — Неужели здесь, в Сан-Лео, все язычники? Разве христианина подобает швырнуть в черную пасть смерти без исповеди? Неужели у вас нет священника?
Толентино нахмурился, раздраженный этой новой задержкой, затем кивнул Бернардо.
— Приведи священника.
Рухнула робкая надежда на то, что в крепости может не оказаться священника и Лоренцо не осмелятся предать смерти без исповеди.
Бернардо ушел. Он оказался у дверей часовни как раз в тот момент, когда словами «Ite missa est»[16] утренняя служба закончилась, и в спешке чуть было не столкнулся на дороге с дамой в черном, шедшей в сопровождении двух женщин. Он отпрянул в сторону и прижался к стене, бормоча извинения.
Но дама остановилась.
— Почему вы так торопитесь сюда? — спросила она, сочтя такой маршрут странным для солдата.
— Срочно требуется отец Джироламо, — ответил Бернардо. — Нужно исповедать человека перед смертью.
— Какого человека? — участливо поинтересовалась она, полагая, что кто-то из гарнизона смертельно ранен.
— Да капитана герцога Валентино, некоего Лоренцо Кастрокаро, появившегося здесь ночью. Это я схватил его, — хвастливо добавил он.
Но синьорина Бьянка де Фиорованти едва ли расслышала его последние слова. Она отступила на шаг и мгновенно побледнела.
— Как… как, вы сказали, его имя?
— Лоренцо Кастрокаро, капитан герцога Валентино, — повторил он.
— Лоренцо Кастрокаро? — переспросила она, но в ее устах это имя прозвучало совершенно иначе.
— Да, мадонна.
Тогда она схватила Бернандо за руку и стиснула ее.
— И он ранен… смертельно?
— Нет, не ранен. Его взяли в плен, и теперь он должен умереть. Мессер Толентино собирается сбросить его со скалы. Вам будет хорошо видно со стены, мадонна, это…
Она в ужасе отдернула свою руку и велела:
— Идемте к вашему капитану.
Озадаченный Бернардо уставился на нее.
— А как же священник?
— С этим можно подождать. Идемте к капитану.
Приказание прозвучало настолько твердо, что он не осмелился ослушаться. Бормоча что-то в бороду, он повернулся и в сопровождении синьоры и ее служанок направился обратно во двор. Когда глаза синьорины Бьянки встретились с горделивым взором кондотьера Лоренцо, на бледных щеках вспыхнул слабый румянец. Молодой человек был потрясен ее внезапным появлением, поскольку не знал и даже не подозревал — как предусмотрительно позаботился Чезаре Борджа — о ее присутствии в Сан-Лео.
Мгновение помедлив, Бьянка с решительным видом направилась к кастеляну.
Сняв шляпу, мессер Толентино низко поклонился и сразу же пустился в объяснения:
— Мадонна, перед вами молодой авантюрист, которого мы схватили прошлой ночью в замке. Он капитан на службе у Чезаре Борджа.
Она перевела взгляд на пленника, а затем опять на кастеляна.
— Как он оказался здесь?
— Рискуя своей шеей, он вскарабкался по южной стороне скалы.
— И что ему было нужно?
— Этого мы не можем с точностью установить, а сам он не желает говорить, — вздохнул Толентино. — Прошлой ночью, когда его схватили, он выдавал себя за посланца герцога Гуидобальдо, но это явная ложь. С ее помощью он надеялся избежать последствий своего опрометчивого поступка.
Не упустив случая подчеркнуть свою проницательность, капитан рассказал, как он сразу же понял, что, будь синьор Лоренцо тем, за кого себя выдавал, ему незачем было бы тайно пробираться в Сан-Лео.
— Но, выполняй он поручение Чезаре Борджа, ему не имело бы смысла рисковать своей шеей, поднимаясь по южному склону, — возразила девушка.
— Это несколько поспешное заключение, мадонна, — пояснил Толентино. — Только с южной стороны можно перелезть через стену крепости.
— Как вы думаете, зачем он это сделал?
— Зачем? Да чтобы сдать замок Борджа! — воскликнул Толентино, начавший терять терпение от такого обилия вопросов.
— У вас есть доказательства?
— Здравый смысл не ищет доказательств очевидным вещам, — назидательно произнес он. — И сейчас мы собираемся отправить его обратно тем же путем, каким он прибыл сюда, — мрачно закончил он, всем своим видом показывая, что тема разговора исчерпана и женщинам нечего более вмешиваться в дела мужчин.
Но синьорина Бьянка не обратила никакого внимания на его резкость.
— Вы сделаете это не раньше, чем я лично удостоверюсь, что его намерения были именно таковы, — отрезала она, подчеркнув своим тоном, что она является полновластной хозяйкой в Сан-Лео.
Толентино пожал плечами.
— О, как вам угодно, мадонна. Однако я бы взял на себя смелость заявить, что мой богатый опыт подсказывает, как лучше всего поступать в подобных случаях.
Девушка дерзко взглянула в глаза видавшему виды ветерану.
— Знание, синьор капитан, ценится куда больше, чем простой опыт.
У Толентино отвисла челюсть.
— Вы имеете в виду, что вам… что вам известно, для чего он прибыл?
— Возможно, — ответила она и отвернулась от изумленного капитана к еще более изумленному пленнику.
Легкой походкой приблизилась она к кондотьеру Лоренцо, в глазах которого можно было прочесть и недоумение по поводу сказанных ею слов, и отчаянную попытку разгадать эту загадку, и — следует сразу же это признать — мысль о том, как можно обратить случившееся в свою пользу.
Может показаться, что в синьоре Лоренцо было что-то от негодяя. И действительно, размышляя в первую очередь о том, как извлечь выгоду из заинтересованности девушки, он едва ли проявил себя как герой рыцарского романа. Однако ошибочно полагать, что кондотьер Кастрокаро чем-либо выделялся из среды обычных людей своего времени, и пусть его поведение и лишено геройства, однако по-человечески оно вполне объяснимо.