Во-первых: с введением Реестра, они хотели получить регулярное, управляемое войско — пограничную стражу. Войско они получили, но управляемость, мягко говоря, желала быть лучшей.
Во-вторых: власть хотела ограничить число казаков Реестром да еще, чтобы они осуществляли полицейские функции в среде, так сказать бывших казаков, которые в этот Реестр не попали. Это уже было полным непониманием ситуации.
В-третьих: власть хотела только делать вид, что платит за службу, но при этом строго спрашивать за её выполнение.
В результате взаимоотношения польско-литовской власти и казаков превратился в театр абсурда, а иногда в театр комедии.
Король и его наместники слали в Казацкое войско приказы, запреты, угрозы, войско смело докладывало, что всё выполняется, согласно предписаниям, а если кто и бузит, то это не «ихние», но они, если что, найдут и разберутся. Посылали войска на усмирения своевольства, казнили зачинщиков, но затем вновь привлекали казаков к службе Речи Посполитой.
Репрессии были суровыми. Казни с жуткими подробностями были делом нередким. Казацкие шалости тоже мало напоминали провинности школьников, выбивших мячом оконное стекло. Грабежи, изнасилования, убийства. Суровый век.
Казацкие «своевольства», настолько, разозлили правителей, ущерб от них был так велик, что у короля даже просили не брать ни на какую службу казаков. На сейме 1611 года было решено брать на службу только тех казаков, которых возьмут на службу сами местные шляхтичи и будут за них отвечать своим имуществом в случае ущерба.
Но потребность в казаках не уменьшалась, а увеличивалась, по элементарной причине — из-за отсутствия финансов для найма других солдат.
Часто власти сами делали перед татарами вид, что они грозно наказывают разбушевашихся казаков. «…коли й сим разом не удасть ся осягнути нїчого позитивного, то принаймнї піде той слух між поганство, що старань нам не бракує.» [2] — описывает М.Грушевский отношение к результату очередных санкций к казакам.
Мало того, что казаки постоянно ссорили польского короля с турецким султаном, когда формально две страны были в состоянии мира, они проходились по территориям самой Речи Посполитой и беспощадно грабили, добывая себе «воинское содержание». «Звички сучасної війни, хижої і грабівничої тодї скрізь, так само у Поляків як і Нїмцїв, не тільки у козачини, що зрештою воюючи власним коштом і промишляючи війною на прожиток тим самим була засуджена на мародерство, на обдираннє людности, — переносили ся на відносини домашнї.» [2]
Казачество превратилось в движение неподвластное ни королю, ни тем более его представителям, в силу, которая уже была не только, силой военной, но и силой дипломатической. Если их собственная дипломатия может и не имела большого влияния, то само Казачье войско стало частой разменной монетой в различных переговорах.
* * *
За полтора столетия казачество трансформировалось из разрозненных ватаг неприкаянных добытчиков в целый слой населения, в общность, осознающую себя как отдельный, независимый элемент. Этому в немалой степени способствовало то, что уже начиная со второй четверти семнадцатого века, начала изменяться внутренняя социальная структура казачества.
Причиной этому стало то, что «дикое поле» становилось всё меньше диким. Казачество могло уже реально взять под защиту вновь возникающие поселения. М.Грушевский пишет: «При кінцї першої чверти XVII в. міста і місточка рахують ся вже тут десятками, а села навіть сотнями». [2]
В местечках, хуторах поселялись и вновь пришедшие, и казаки со стажем. Начинался такой полуоседлый вид жизни. Татары прорывались всё равно и периодически уничтожали новые поселения, но для многих такая жизнь казалась лучше той жизни, которую они видели на волостях. Здесь поселяне фактически пользовались теми же привилегиями, что и реестровые казаки. К казакам себя начали причислять и обычные земледельцы, несклонные к «военному спорту».
На этом этапе всё казачье сообщество, весьма условно, можно уже поделить на три слоя: собственно военных казаков, занимающихся исключительно «военным спортом», в основном это были, так называемые, «сечевики». Казаков, имеющих собственное жилье, хозяйство и даже семью, но основным своим занятием считающих «военный спорт» и наконец, казаков занимающихся земледелием и только в самом крайнем случае привлекающихся к военным действиям.
Тем самым казацкий народ «украинных земель» становится всё более самодостаточным. С другой стороны, он становится более уязвимым, так как приобретает жизненные ценности в виде семьи, имущества. Казаку уже есть, что терять, а, следовательно, и что защищать. Казак уже чаще всего не разгильдяй без постоянного места жительства, всё своё имущество умещающий в котомках под седлом, а человек, у которого есть семья, хозяйство.
На Запорожской сечи находилось небольшое количество казаков исповедующих старые законы запорожцев, которые диктовались их образом жизни. Они не имели никакого имущества, кроме военного снаряжения, жильем для них служили курени в Сечи, они не имели семьи и занимались исключительно «военным спортом», но таких в процентном отношении становилось всё меньше. Сюда же периодически стекались и казаки из других слоев казачества, даже из реестровых.
Казачество становится оплотом украинской национальности. Его представители, несомненно, обладали уникальным менталитетом. Это сообщество обладало к тому времени складом ума и ценностями, построенными на свободе личности и главенстве воли большинства. У них был один язык и единая религия, не хватало только государства.
Мне могут возразить, какое государство? Подобная тяга к свободе личности порождает анархию, а не строгую организацию. Отвечаю: не без этого. При становлении любого феномена, а тем более социального, крайности — обычное явление. Иностранные очевидцы, замечали, что должность казацкого гетмана была одной из самых опасных. Их смещали весьма часто и смещение, неоднократно заканчивалось для бывшего гетмана плачевно, то есть смертью. Вряд ли это можно назвать демократией и цивилизованным решением вопроса, но организация во время походов, определенные правила проживания в Запорожской сечи дали толчок к стремлению лидеров казачества к некому подобию государства.
Именно в этот период появляется всё больше людей, которые начинают называть себя украинцами. Вначале это не идентификация, человека относящегося к определенной национальности, это просто констатация факта проживания на землях, которые и в Речи Посполитой и в Московии называют Украиной или её синонимами.
Мне зададут вопрос, а как же те, все остальные, которые не были казаками и не проживали на территории, которую тогда называли Украиной? К слову сказать, площадь территории тогдашней Украины, отличалась от нынешней раз в пять, может больше. Например, 29 октября 1655 года в своём письме шведскому королю Карлу гетман Богдан Хмельницкий писал, что из-за отсутствия «поживи для війська та коней» он отступает от Львова «на Україну». [5] Для него, как и для всех, Львов еще не был Украиной, но был «руськой» православной землей. На запад, Хмельницкий считал «руськими», православными землями, земли по самую Вислу.
Забегая вперед, хочу сделать отступление. Пусть на меня не сильно злятся искренние националисты, что я называю эти земли «руськими». Я считаю, что так более, исторически правильно. Соответственно, не стоит путать их с русскими и тем более российскими.
В это время идентификация украинцев еще очень сложна. Я не знаю, как бы ответил сам пан гетман Богдан Хмельницкий на этот вопрос: «Кто он, украинец или может быть кто-нибудь еще»? Тоже относится к границам Украины, о них можно говорить только условно, именно отсутствие государства порождало эти сложности.
Государства не было, но в середине семнадцатого века, была создана структура, весьма напоминающая государство. Гетманат Богдана Хмельницкого нельзя назвать сложившимся и тем более суверенным государством, но базис, основа, фундамент был заложен и самое главное в головах, в сознании. Это ощущение возможности создания государства занозой засело во многих украинских головах на века.
Хоть история не терпит сослагательного наклонения, мне кажется, проживи Хмельницкий, еще хотя бы лет десять, государство могло состояться. Вряд ли оно было бы абсолютно независимым, но оно бы окончательно оформилось как структура со всеми атрибутами. Мне кажется, что в его желании создать династию, передавать власть гетмана по наследству, были не только личные амбиции, а понимание, что действующая династия на то время один из главных признаков сильной государственной власти.
Не случилось, но мысль о том, что такое государство может быть, уже не уходила никогда из голов, как противников этого, так и самих украинцев, и в формировании этой мысли ключевую роль сыграло казачество.